Лордова дочка

Квёлые осенние сумерки лениво наползали на город, постепенно готовившийся погрузиться в сон. Почтенные горожане расходились по домам, в тавернах разносили ужин и доигрывали свои песни и мелодии менестрели, рассчитывавшие на хороший приём со стороны владельцев заведений. Как известно, обидеть менестреля - дурная примета, что, тем не менее, не мешало особенно скупым трактирщикам нарушать этот старинный обычай, порой даже платя меньше обещанного. Что ни говори, а алчность людская зачастую не знает границ, и это ужасно печалит... По опустевшим мощёным улочкам тихонько и медленно постукивали невысокие плотные каблуки поношенных туфель, предупреждая чутко слышащих людей о том, что не до конца ещё уснул город, оканчивавший свои дни вместе с солнцем. Невольная нарушительница вечерней тишины тяжело вздохнула, крепче стиснув зубы, когда притороченная к поясу лютня в который раз ударила её по бедру. Мысленно молодая женщина проклинала того наглого юнца, который занял её заслуженное место для заработка в таверне, из-за чего она вынуждена была тащиться по вечернему городу вместо того, чтобы уже давно спокойно раскладывать свои незамысловатые пожитки в одной из уютных комнат постоялого двора. В прежние времена она не возражала бы и против ночлега в чулане или на чердаке, да хоть на заднем дворе со скотом - опыт научил не привередничать, но теперь она не могла позволить себе подобное пренебрежение к здоровью. Годы бродячей жизни начинали брать своё, да и ответственность на ней лежала гораздо большая, нежели прежде... – Мама... – донеслось из-за спины женщины тихое лопотание, заставившее менестреля медленно выдохнуть и на всякий случай слабо улыбнуться. – Что такое, моё солнышко? – ласково проворковала путница, покрепче перехватив своё сокровище и на ходу обернувшись к обнимавшей её за шею малютке, – Подожди ещё немного, радость моя, скоро мы найдём себе дом и ты сможешь поспать на мягком. – Пать... – вяло пробормотала девочка, уткнувшись в спину несшей её матери и прикрывая глазки. – Да, милая, спать, – чмокнув кроху в макушку ответила женщина, стараясь не слишком сильно трясти её при ходьбе, – А пока подреми так, если получится, моя маленькая соня... Когда возня малютки за спиной через какое-то время прекратилась, менестрель смогла наконец вздохнуть с облегчением, возблагодарив богов за то, что хотя бы накормить дочь сегодня получилось без происшествий и плакать от голода она не будет. Нелегко было вести дорожную жизнь бродячей артистки с малолетним ребёнком на руках, однако у неё не было ни собственного дома, ни супруга, ни иной родни в этом мире, поэтому приходилось скитаться из города в город и зарабатывать на жизнь музыкой - одним из тех немногих ремёсел, в которых она была по-настоящему хороша. Когда малышка подрастёт, мать научит её всему, что знает сама, и, кто знает, быть может, к ней судьба окажется благосклоннее. И оставалось только надеяться на то, что она найдёт в себе силы простить своей глупой матери своё не слишком спокойное детство... Город практически не изменился с тех пор, как женщина была здесь в последний раз, поэтому она искренне рассчитывала на то, что одна из запомненных ею гостиниц всё ещё стоит на прежнем месте. Нельзя сказать, что то заведение славилось отменным качеством обслуживания, зато было недорого. К тому же, скоро будет большой праздник, и менестрель наверняка сумеет заработать достаточно золотых, чтобы как можно скорее отправиться дальше, не задерживаясь здесь во второй раз так же долго, как раньше. На лице путницы против её желания возникла лёгкая полуусмешка от непрошеных воспоминаний, накативших на неё при виде знакомых городских пейзажей. Она второй раз в этом городе, снова в тех же числах, в канун Праздника Урожая, словно никогда и не уходила, словно не прошло и часа с тех пор, как ранним осенним утром она оставила позади городские ворота. Как же давно это было... Крохотные ручонки, крепче вцепившиеся в узкие плечи матери, выдернули женщину из потока воспоминаний, вернув действительность холодного тёмного вечера. Подавив тяжёлый вздох, менестрель устало подняла голову, оглядывая улицу на предмет наличия других прохожих, чтобы ни с кем случайно не столкнуться. Звуки разборок с пострадавшим от возможного столкновения могли разбудить малышку, а это чревато последствиями в виде долгих попыток успокоить это маленькое чудо, не убив при этом от злости разбудившего её негодяя. Да и кто знает, кого можно встретить в столь поздний час. Безразличный в обычное время взгляд льдисто-голубых глаз путницы зацепился за появившуюся из-за поворота одинокую фигуру, и женщина замерла, пытаясь различить черты внешности незнакомца, чей путь пересекался с её собственным. В тусклом свете практически полностью скрывшегося за горизонтом солнца в её сторону медленно шёл довольно высокий молодой мужчина, одетый в простую по покрою, но далеко не бедную по качеству материала одежду, выдававшую высокое происхождение. Это показалось внимательной по роду занятий особе несколько странным, воскресив в памяти образ одного чудаковатого юнца, однако менестрель постаралась убедить себя в том, что это всё же не он. Шутка ли, прошло три с лишним года, а этого времени вполне достаточно для того, чтобы некоторые глупые привычки изменились. «Ему нечего делать в этой части города, – с небывалым упорством силилась женщина заставить свои предчувствия замолчать, – Это не может быть он, он не мог остаться таким же, каким был. Подумаешь, схожая манера одеваться и походка, так вполне мог нарядиться какой-нибудь богатый торгаш. Да и походку я могла забыть. Три года, если не больше, таких долгих... он женился, наверняка его хваткая мамаша давно подложила в его постель какую-нибудь родовитую куклу, которая либо на сносях, либо уже разродилась... Если и он, то не узнает и пройдёт мимо...» Для того, чтобы разрешить свои сомнения, ей достаточно было поднять глаза и посмотреть на его лицо, однако её впервые за долгое время объял безотчётный страх, сдавливая сердце, словно тиски. Если это тот, о ком она подумала, то он не должен видеть малышку - он сразу всё поймёт, сразу обо всём догадается, даже если не сумеет вспомнить её саму. Если это не он, то бояться нечего, однако менестрель всегда была склонна предполагать наихудший вариант развития событий. Жизнь научила её, что чем меньше хорошего себе представлять, тем меньше боли испытаешь, когда узнаешь, что ему никогда не сбыться. Прохожий остановился, точно ожидая того момента, когда она соизволит наконец посмотреть на него, и это стало последней каплей. Глубоко вздохнув и собравшись с моральными силами, женщина подняла голову и в тот же миг ощутила, как в горле замер ком. О, его невозможно было принять за кого-то другого, как и выкинуть из памяти этот проклятый образ! У кого ещё в королевстве могли быть такие же рыжие волосы, оттенком странно походившие на кровь уходящего солнца? За то время, что прошло с её отъезда, он несколько отрастил их, поэтому сейчас они были собраны в характерный воинский хвост, качнувшийся вслед за движением головы своего обладателя. В разноцветных глазах, оба из которых обладали довольно дикими оттенками, какие редко встретишь у людей, промелькнула смесь крайнего удивления и узнавания, а ей захотелось одновременно заплакать и рассмеяться. Он всё так же, как и прежде, клонил голову, когда удивлялся, всё так же носил простую одежду, хотя мог позволить себе услуги лучшего портного столицы, и эта его дурацкая тёплая улыбка, вызывавшая желание верить, тоже не изменилась ни капельки... – Быть не может... – нарушил повисшее между ними молчание его слегка хрипловатый голос, – Шанталь, ты ли это?.. – Давно не виделись, Ваше Сиятельство, – нарочито небрежно изобразив подобие книксена ответила женщина, – Позволю себе спросить в ответ: Вы ли это, милорд Минору? Когда тонкие губы менестреля изогнулись в одной из наиболее язвительных её усмешек, сопроводившей приветствие, последние сомнения молодого лорда в том, не обознался ли он, развеялись, словно утренний туман. Конечно, назвать Шанталь красавицей мог далеко не каждый, а если и мог, то с некоторыми оговорками, но это не отменяло того факта, что забыть её было очень и очень сложно. Резкие, несколько угловатые черты узкого лица, лишённого сегодня следов каких бы то ни было средств для прихорашивания, не соответствовали общепринятым стандартам привлекательности, но зато прекрасно отражали её характер, такой же резкий и холодный. За то время, что они не виделись, она стала выглядеть более измотанной, словно прошло не три года, а лет семь, но её фигура оставалась такой же статной. Хотя и в этом отношении она не походила на признанных красавиц страны, ибо отличалась довольно высоким для женщины ростом и чрезмерной стройностью, поэтому и фигура её казалась угловатой, под стать лицу. Но вопреки недостаткам внешности, растрёпанным волосам и ледяному взгляду, она всё равно казалась ему столь же прекрасной, как и в их последнюю встречу. – Напомни, сколько раз я просил тебя мне не выкать? – поморщился молодой человек в ответ на её притворную любезность. – Сколько бы ни просили, это было давно, милорд, – ответила менестрель, не меняя выражение лица, – кто знает, как Вам удобнее сейчас. – Так же, как и раньше, – отозвался рыжеволосый, не сумев сдержать улыбки, – Рад снова видеть тебя в наших краях. Какими судьбами? – Страна не настолько большая, как мне хотелось, – фыркнула женщина, слегка поправив что-то на спине, – вот и приходится бывать в одних и тех же местах дважды. К тому же, здесь платят неплохо. – Кто бы сомневался, – слабо усмехнулся Минору, подмечая, что некоторые её привычки не изменятся никогда. Странствующий менестрель, вечно свободная и одинокая певица, появляющаяся в одном и том же городе дважды с той же вероятностью, с какой в одно и то же место дважды способна ударить молния, Шанталь всегда казалась неприступной и недосягаемой, и, даже когда на лице её замирала усмешка, светлые глаза обычно не отражали ни единой эмоции, словно и впрямь были сделаны из прозрачного льда. В своё время ему понадобилось немало времени, чтобы увидеть хоть что-то помимо вечного холода в этом взгляде, но в тот момент, когда счастье казалось близким, как никогда, она оставила его, упорхнула из его рук, точно птица, и удержать её молодой сын герцога не сумел, как бы сильно ему этого ни хотелось... Прежде она называла его мальчишкой-лордом и усмехалась своей коронной усмешкой, держась одновременно дерзко и учтиво. Если подумать, то он действительно был мальчишкой. По-детски открытым, прямолинейным и наглым влюблённым мальчишкой, вопреки логике и здравому смыслу видевшим своей дамой сердца не одну из изнеженных кукольно-хорошеньких барышень, про каждую из которых его леди-мать могла пропеть целую балладу о достоинствах, а отстранённую безродную менестрельшу, что была старше года на три и в мирной жизни казалась абсолютно неспособной к тем чувствам, о которых поёт. И, тем не менее, её нельзя было назвать плохим человеком даже с таким характером, ведь это маска. Её вечная отстранённость - всего лишь защитная маска, помогающая ей выжить в этом жестоком мире, совершенно непохожем на мир баллад и сказаний. Конечно, он не претендовал на титул знатока человеческих сердец, в этом был сильнее его старший брат, однако с каким-то звериным чутьём мог отличить хорошего человека от дурного, и эта странная интуиция не подводила его никогда. И в отношении Шанталь она говорила ему, что она не так жестокосердна, как хочет казаться и даже как думает о себе сама. – Очень рада была повидаться, но если я тут ещё задержусь, то меня не пустят уже ни в один постоялый двор, так что вынуждена откланяться, – проговорила менестрель, судя по голосу, действительно торопясь и подавляя раздражение. – Я провожу тебя, – вызвался Минору, не желая так быстро расставаться с когда-то оставившей его любовью, – Одинокой женщине опасно бродить в такое время одной. – Неужели ты думаешь, что я разучилась стоять за себя? – изогнула бровь молодая женщина, глядя на него с выражением крайнего скептицизма. – Я не стремлюсь унизить тебя, просто тревожусь, – ответил молодой мужчина, не отходя с её пути, решив добиться для себя права продлить их мимолётную встречу. – Не стоит переживать, я прекрасно помню, какие места в этом городке следует обходить десятой дорогой, – поправила что-то на спине она, не сдержав усмешки, – Да и красть у меня нечего, кроме моей потрёпанной лютни. – Бояться следует не только воров, – заметил рыжий, не отступаясь, – Да и с кем-то вместе путь держать веселее, не находишь? – Милорд, перестаньте паясничать и дайте дорогу одинокой измученной беспородной леди, – переходя на раздражавший его саркастичный тон выдала Шанталь, невольно повертев головой по сторонам, точно что-то проверяя. Минору нахмурился, памятуя о том, что схожим образом она вела себя в тех случаях, когда действительно находилась в опасности. По своей натуре менестрель не была столь дёрганой и торопливой, а уж мелькающие в глазах нотки страха и отчаяния, будто у загнанной в угол крысы, заставляли предполагать самые мрачные варианты. Он не понимал, в чём причина её тревоги, однако её состояние лишь утвердило мысль о том, что помощь ей в ближайшее время понадобится. Оставалось лишь самое сложное: выяснить, что же так сильно напугало музыкантшу. Шанталь не из тех, кто посвящает в свои проблемы, даже если они по-настоящему серьёзны. Например, о том, что её преследовал жаждущий мести за сдачу подельников страже вор, Минору узнал только после того, как своими глазами увидел его попытку всадить нож в девушку. Если бы не вмешательство молодого лорда, не суждено было бы ей больше играть и петь на площадях и в тавернах... – Ма... – раздался неожиданно детский голосок, прерывая открывшего было рот для вопроса молодого человека, – То туть?.. Как не вовремя, как же не вовремя она проснулась! Менестреля объял леденящий ужас, сковавший её, словно массивные кандалы приговорённого к казни преступника. Пропади пропадом этот вечный мальчишка с его глупой тягой к геройству! Вот что ему от неё нужно, почему, почему он не мог взять и уйти? Зачем пытаться ворошить прошлое, для чего, для чего он хотел увязаться за ней? Почему он ведёт себя так, словно она до сих может для него что-либо значить? Малышка положила голову на плечо матери, заставив ту вздрогнуть и невольно крепче ухватиться за тоненькие ножки девочки, как хватается умирающий за средство для своего спасения. С какой-то невыразимой обреченностью Шанталь понимала, что не сможет солгать ему, если он задаст проклятый вопрос, не раз являвшийся ей в кошмарах с разнообразным исходом, но одинаковым началом, воплощавшимся в жизнь прямо здесь и сейчас. Язык отказывался повиноваться настолько, что она не смогла даже ответить дочери, не говоря уже о попытке продолжать изображать уверенность в себе и ту умеренную развязность, что помогала ей сохранять дистанцию между разумом и эмоциями. О провидение, пусть он окажется настолько глуп или невнимателен, что ни о чём не догадается! Минору замер, ошарашено глядя на выглянувшую кроху и чувствуя, как сердце сжимает тугим кольцом горечи от осознания того, что он навеки упустил своё счастье, которое было понадеялся вернуть. У неё есть ребёнок. В том, что матерью пристроившей голову на плечо женщины малышки была именно его любимая, сомнений не было и не могло быть. С детского округлого личика с до странности знакомыми чертами на сына герцога взирали льдисто-голубые глаза, уже в столь юном возрасте перенявшие то внимательное цепкое выражение, присущее самой менестрелю. Девочка крепче обвила маленькие, ещё совсем коротенькие ручки вокруг маминой шеи, не сводя взгляда с незнакомого ей человека, который, напротив, смог найти в себе силы разорвать зрительный контакт и оглядеть кроху целиком, насколько это было возможно. Малышке было года два-три, больше дать было сложно, да и сохранившие почти младенческую пухлость щёчки лишь подтверждали то, как мало она ещё прожила в этом мире. В противовес худощавой угловатой Шанталь, девочка могла похвастаться на редкость гармоничной плавностью и мягкой округлостью в чертах лица, уже с таких лет обещая вырасти настоящей красавицей. Особенное очарование крохе с серьёзным взором добавлял удивительный контраст её льдисто-голубых глаз, того же холодного оттенка, что и у её матери-менестреля, с растрёпанным пухом лёгких ярко-рыжих локонов, отливавших текучим огнём летнего заката... Смутная, неопределённая мысль заставила его выйти из оцепенения, давая воображению огромное пространство для работы над возвращением утраченной было надежды. Они не виделись три с лишним года - девочке было явно не больше двух-трёх лет, а если учесть, что в последнюю встречу они были близки... – Поздравляю... с пополнением... – неуклюже выдавил из себя резко утративший всё красноречие и нахальство молодой мужчина, растерянно глядя на них, и на какие-то мгновения от боли, которой наполнился его взгляд, в сердце Шанталь даже шевельнулась лёгкая жалость к нему, быстро задавленная новой волной тревоги. – Спасибо, – негромко отозвалась менестрель, слабо усмехнувшись, – Как видишь, у меня появилась преемница. – У неё твои глаза... – с жалкой улыбкой пробормотал Минору, переводя взгляд с матери на дочь, – Уверен, она вырастет такой же красавицей, как и ты... – Вы мне льстите, милорд, – маскируя холодом в голосе нервозность, сделала подобие книксена женщина. Малышка притихла. Она всегда вела себя тихо при людях, которых не знала, что порой воспринималось её многострадальной матерью, как истинное благословение, ибо дитя не устраивало истерик и скандалов, однако в данный момент ей хотелось бы, чтобы кроха выкинула что-нибудь эдакое и дала повод скорее уйти от возможного продолжения разговора. А может быть, зря она пытается так избегать его? Шанталь вновь оглядела стоявшего перед ней молодого человека, словно лишний взгляд мог приоткрыть для неё завесу будущего, вряд ли окрашенного в светлые тона. Тот, кого она любила, всегда походил на открытую книгу, и сейчас разноцветные глаза, как и прежде, отражали все обуревающие его эмоции, являвшие собой причудливую смесь из отчаяния и огонька слабой надежды. Он сунул руки в карманы своего жилета, точно не зная, куда их пристроить, волнуясь не меньше неё, отчего в глубине сознания зашевелился предательский червячок сомнения. Может, не надо бежать? Довериться ему, всё рассказать, предупреждая расспросы, признаться в том, что тогда ему действительно удалось покорить её своей искренностью и напором? Поведать, что его образ всё время разлуки не выходил из её головы, но привычка никому не доверять оказалась сильнее желания поверить в возможность своего счастья? Он ведь тоже ещё её любит, а если и нет, то, по крайней мере, не охладел окончательно и бесповоротно... Зародившийся отчаянный порыв оказался пресечён на корню голосом разума, а перед мысленным взором певицы возник образ зеленоглазой женщины с рыжими волосами, посеребрёнными сединой. Старая герцогиня никогда не позволит ему такой глупости, как женитьба на безродной девице. Даже если сам Минору и захочет жениться на ней, скорее камень заплачет, чем его властная матушка, щепетильно относящаяся к чести семьи, даст согласие на подобный неравный брак, а без родительского благословения союз невозможен. Она сделает всё, чтобы защитить своё чадо от этого бессмысленного шага, если понадобится - лишит наследства или заставит мужа отослать его в соседнее королевство, где жила вторая ветвь знатного семейства. О том, что при этом ожидает саму музыкантшу, думать не хотелось вовсе, не говоря уже о малышке. Если вскроется правда, эта старая ведьма ни за что не позволит оставить дочь, и менестрель лишится единственного во всём мире родного человека, ведь кроме дочери у неё не было никого, абсолютно никого... Нет, не стоит и надеяться, он не имеет права решать свою судьбу, а её собственную лишь сломает, если она позволит себе увлечься призраком глупой надежды. Надежда ничего не даёт, никогда ничего не даёт, только забирает то, что приносишь ей в жертву, поэтому надежда - удел глупцов. А Шанталь не была глупой, по крайней мере, изо всех сил старалась не быть таковой. Но до чего же хотелось обо всём забыть и поверить... – Мне пора идти, – выпалила женщина, не позволяя себе утратить контроля над разумом окончательно, – Ребёнку нужны хорошие условия, я не могу позволить дочери ночевать на улице... – Да, хорошо... – рассеянно пробормотал рыжий, сделав шаг в сторону, чтобы освободить ей дорогу. – Рада была повидаться, Ваше Сиятельство, – не веря в собственную удачу бросила Шанталь, поудобнее усадив малышку и намереваясь наконец-то уйти, избегая так страшащей её беседы. – Погоди, – вдруг встрепенулся юноша, подняв на собеседницу непривычно серьёзные глаза, – Прежде, чем мы расстанемся вновь, не ответишь ли мне на один вопрос? – Чего ещё? – напустив на себя как можно более раздражённый вид отозвалась музыкантша, пытаясь унять дрожь в коленях. – Чья она? – негромко спросил молодой лорд, глядя прежней возлюбленной прямо в глаза, – Кто отец ребёнка? Минору долго собирался с силами, прежде чем задать этот вопрос, и теперь не собирался уходить, не получив на него ответа. За время их короткой неуклюжей беседы, казавшейся ему бесконечной от повисшего между собеседниками напряжения, он наконец-то понял, кого ему напоминали черты лица малышки. И теперь, когда молодой человек полностью осознал эту мысль, хрупкий росток надежды превратился в могучее дерево, раскинувшее ветви в его душе и глубоко пустившее корни. Нельзя было быть абсолютно уверенным, однако шанс есть. У кого во всём королевстве можно было сыскать такие же рыжие волосы? Может ли быть малышка столь похожа на его детский портрет просто так? Должно быть, та ночь, та первая и последняя ночь, которую они провели вместе, не прошла бесследно... Но почему тогда Шанталь не вернулась и не сказала ему ничего? Почему сейчас она выглядит напуганной, будто и не собиралась ничего говорить, зачем торопится убежать? Неужели в её глазах он настолько безответственный, что не достоин даже взглянуть на собственное дитя? Говорят, что глаза - это зеркало души. Если хочешь узнать правду о человеке, стоит заглянуть ему в глаза и всё станет очевидным, как бы он ни хотел закрыться от тебя. Минору впервые за весь разговор сделал это серьёзно и осмысленно, ища ответы в глазах возлюбленной. Он помнил: певица могла врать так же складно, как сочинять баллады для своей лютни, но сейчас она медлила, будто скованная его взглядом. Молодая женщина очевидно колебалась и, сама того не замечая, слегка кривила губы, что было далеко не в её характере, и уже по одному этому жесту рыжий понял, что попал в точку. – Шанталь... – чуть тише повторил её имя лорд, сделав шаг в сторону возлюбленной с ребёнком, не сводя с неё взгляда, – Я приму любой твой ответ, каким бы он ни оказался, но скажи мне правду. – Зачем тебе это знать? – надломившимся голосом отозвалась менестрель, сделав шаг назад и понадёжнее перехватив малышку, – Да, это ты, ты её отец, но это же ничего не значит, верно? Какая разница... Я никому не скажу, клянусь всеми богами, которые мне известны, никому и никогда не скажу и не посягну на твоё честное имя или наследство. Она ничего не узнает и тоже к тебе не явится, я обещаю, это будет единственное обещание, которое я сдержу... Минору опешил, никак не ожидая от неё подобной отповеди и столь яркого проявления эмоций. Певица едва сдерживала слёзы, окончательно утратив всю свою моральную защиту и не скрывая чувств ни голосом, ни лицом, глядя на него с таким выражением, словно он чем-то пригрозил ей или занёс руку для удара. – Мы уйдём из города, никто ни о чём не узнает и не будет смотреть на тебя косо, только отпусти, – дрожащим голосом продолжала Шанталь, нервно оглядываясь из стороны в сторону, – Не забирай её у меня, она - последнее, что у меня есть... Я... я никогда не думала, что так случится но... но... я слишком сильно люблю нашу дочь, она самое дорогое, что у меня есть... мы не потревожим тебя, никто не обвинит тебя... У меня не было матери, я не хочу, чтобы у неё тоже... не хочу быть такой же, как моя... Могла бы солгать, уже придумала убедительную историю про бурный роман с богатым иностранным торговцем из тех, что приезжали на прошлый Праздник Урожая, уже придумала историю, разбившую бы его сердце и навсегда отвадившую от попыток искать, но вместо складного вранья полились эти бессмысленные мольбы, жалкие, путаные, бессвязные. Под его взглядом, таким гипнотическим в своём упорстве, невозможно было лгать, не отводя глаз, а он бы сразу всё понял, он же как зверёк, как маленький ребёнок или зверёк - всё чувствует, не всегда понимает, но чувствует. Как его дочка, что говорила редко, но так своевременно, что это начинало пугать. Как последняя дура всё рассказала, как последняя трусиха начала молить о снисхождении! На что ты рассчитываешь, глупая, глупая женщина? Что он с понимающим кивком отойдёт в сторону и даст дорогу, делая вид, что не видел ни тебя, ни дочку? Как бы не так! Разве может лорд, даже такой ребячески наивный, как Минору, допустить, чтобы его бастард, пусть даже и девочка, моталась по стране, постоянно угрожая его возможному семейному счастью? Никогда! Он заберёт её, заберёт малышку в замок, чтобы всегда держать под рукой и контролировать угрозу, а что будет дальше - сотни дорог, одна хуже другой. Какой бы пошёл Минору? Он мог признать малышку, вырастить маленькой леди среди нянек и гувернанток, потом по-тихому сбагрить замуж - это самый хороший сценарий и относительно славная судьба, по-крайней мере, она выросла бы в достатке, пусть и забыв о певичке-матери. Да и менестрель могла бы видеть свою кровиночку хотя бы на больших праздниках, могла бы спетьна её свадьбе, если бы оставалась тогда ещё живой и голосистой... Но так не будет, даже если молодой лорд решится на это. Куда вероятнее то, что его мать просто-напросто отравит невесть откуда взявшуюся девчонку, списав её гибель на болезнь, или найдёт ещё какой способ избавиться от незаконного выродка, существование которого бросает тень на её имя. Леди Луна всегда тряслась над своей репутацией и готова на всё, чтобы ни малейшее пятнышко не замарало её, а этот ребёнок был просто катастрофой. Ни за что, ни в коем случае нельзя допустить того, чтобы он забрал её, ради блага этого крошечного создания, нельзя! – В конце концов, ты и без того славишься своим благочестием в этом плане, если это за три года не изменилось, всё равно никто не поверит, если я скажу, что это твоя дочка... – продолжала лепетать женщина, не в силах перестать и успокоиться, – Видишь, как всё удачно, мы тебе ни капли не помеша... – Нет, – тихо и твёрдо произнёс хранивший молчание на протяжении всего её монолога рыжий, и то, каким тоном это было сказано, подействовало на менестреля сильнее любого крика, заставив притихнуть, – Никуда ты больше не уйдёшь. – Ч-что?.. – оторопело выдавила из себя Шанталь, лихорадочно пытаясь понять, что он имел в виду. – Однажды я уже потерял тебя, – глухо проговорил Минору, сократив расстояние между ними до минимума, – Я не смог удержать тебя, но и забыть не сумел. Не так уж я и хорош в красивых фразах, поэтому скажу прямо: я люблю тебя. Любил тогда и люблю сейчас. И больше я не потеряю тебя, Шанталь. – Не потеряешь? – холодно рассмеялась менестрель, прищурившись, – Ты ведь не хуже меня знаешь, что я тебе не ровня и никогда не смогу таковой стать. Ты не возьмёшь меня в жёны и не... – А давай я буду решать, что я сделаю, а чего не смогу, – раздражённо перебил её лорд, – И ты в который раз забываешь, что я не настолько важен, чтобы мою жизнь контролировали настолько сильно. Я младший сын и владения никогда не будут моими - так кому какое дело, на ком я женюсь? – Об этом я как раз помню, – спокойно ответила женщина, испытывая бессильную злобу на его непроходимое упрямство, – И именно потому, что ты младший, удачная женитьба - единственный твой шанс получить власть и влияние. – Вот только ты не заводи шарманку моей матери! – чуть ли не сплюнул молодой мужчина, качнув воинским хвостом, – Чхать я хотел на земли и деньги, если при этом моя дочь и любимая женщина будут скитаться чёрт знает где! – А вдруг я ошибаюсь и на самом деле девочка не твоя? – поддела его Шанталь, сильнее заводясь из-за подобной реакции, – Что тогда ты скажешь? Рано или поздно ты начнёшь сомневаться во мне и погонишь нас. Лучше уж тогда и не приучать её к хорошей жизни, чтобы потом отнять... – Плевать, – без малейшего колебания ответил Минору, глядя возлюбленной прямо в глаза, – Я приму вас обеих. Даже если она не родная мне по крови, я не буду любить её или тебя меньше. Останься со мной, если заботишься о её будущем. Клянусь всеми богами, я дам тебе и ребёнку всё, что захотите. Я готов принять ответственность, только молю: не уходи... Он выглядел таким решительным, что менестрель не смогла сдержать смеха сквозь слёзы. И откуда ж он только взялся таким благородным в плане характера! Сказочный принц, честное слово, настоящий сказочный принц! Вот как можно уйти от него? Загнанная в самые глубины сознания надежда на счастливый конец трепыхалась сильнее с каждым его словом, заставляя очерствевшее сердце женщины биться чаще от светлых воспоминаний о собственных чувствах к этому глупому мальчишке. Надеяться на счастье глупо, мечтать о нём смешно, но разве можно не верить этому воплощению надёжности и чести?.. – Твоя мать никогда не примет нас... – слабо выдавила Шанталь, сморгнув подступившие слёзы, – Я забочусь о малышке, поэтому и хочу уйти... леди Луна не примет, не простит, она... она... – Неужели ты думаешь, что я не сумею защитить вас от собственной матери? – выдохнул Минору, начиная несколько уставать от этого спора, – Ничего она тебе не сделает, а если и так - уйду вместе с тобой. Откажусь от титула и прав, чтобы уйти вместе с вами, но больше не оставлю тебя. – Дурачок, ну какой же ты дурачок, – засмеялась певица, качая головой, – Ты слишком наивен для этого мира, тебе уже говорили об этом? Сказок не бывает. – Каким хочу, таким и остаюсь, да и всё в наших руках – парировал лорд, слабо улыбнувшись, – К тому же, я не из тех неженок, что думают только о приёмах и развлечениях - отец меня и руками работать учил, найду ремесло, в случае чего. И у нас будет крепкая семья, в которой малышка сможет вырасти счастливой. Ты ведь как раз этого и хочешь, верно? – Твоя вера в «долго и счастливо» слишком заразительна, чтобы уйти... – пробормотала темноволосая, тихо шмыгнув носом, – Проклятье, кажется, я уже не успею на постоялый двор... – Идём со мной, Шанталь, – мягко улыбнулся рыжий, подойдя и обняв её вместе с дочерью, – Идём со мной... – Как же я об этом пожалею потом... – выдохнула женщина, прижавшись к нему, – Ужасно пожалею, но я слишком устала, чтобы бежать... – То туть? – снова пролепетала кроха, подняв голову на обнимающего их с мамой человека. – Папа, – с улыбкой ответила менестрель, отдавая свою судьбу в руки того, кого любила, – И мы наконец пойдём домой...