***
— *Мгновение — и рухнули волны, что еще недавно вздымались громадой, и поднялись те, что расстилались ровною гладью, а воды в безграничном морском просторе не убавилось и не прибавилось ни на каплю, — голос Ханакири-сенсей был спокойным, мерным и усыпляющим. — Так устроена жизнь. Но человек — единственное в великой вселенной создание, от рождения наделенное страстями, даже понимая все это, вечно останется неразумным: он безрассудно радуется мимолетной победе и скорбит о временном поражении. Женщина отошла от окна, за которым во всю валил снег. Зима накрыла Сатомори белоснежным мягким покрывалом, и вся деревня будто бы уснула. Дни тянулись медленно, были однообразными и жутко холодными. — Эти слова были написаны Токутоми Кэндзиро. Кто из вас может объяснить мне их смысл? — Ва! — послышался голос Рико с последней парты. — Я ничегошеньки не поняла! Какие-то воды, селенные, что-то там неразумное. — Может быть, кто-нибудь всё же выскажет свои мысли? — Могу предположить, — Уми скучающе подпёрла голову рукой. — Что по мнению Токутоми, человек по природе своей глуп и наивен. Что он, даже понимая всю суть бытия, так и остаётся заложником своих страстей, поддаваясь эйфории от совершенно незначительной победы, или же наоборот, сокрушаясь мелкому поражению. — Интересное рассуждение, — улыбнулась Ханакири. — А как вы думаете, вы можете изменить этот мир? Сможете понять всю его глубину, и, как выразилась Уми-чан: суть бытия? — Мир, он большой, — снова отозвалась Рико. — А я маленькая. Как я могу его изменить? — Наполеон тоже был маленьким, — Ханакири засмеялась. — Однако, он сумел изменить мир и вписать своё имя в историю. — Ничего мы не сможем изменить, — вдруг раздался голос Юри. — Что мы можем изменить, будучи запертыми в этой деревне? — Юри… — Ханакири не договорила. — Все эти книжки, все эти уроки, — девочка поднялась из-за парты. — Что это нам даёт? Мы останемся здесь навечно. Мир? Вселенная? Наша вселенная — Сатомори. Наш мир — Сатомори. Наш гроб — Сатомори. — Юри, ты ошибаешься. — Нет, Ханакири-сенсей. Это вы ошибаетесь. Девочка поднялась из-за парты, схватила свой портфель и вышла из класса, демонстративно хлопнув дверью. В кабинете повисла неуютная тишина, которая разбавлялась лишь шумом метели за окном. — Юри-чан злится? — Аи оторвалась от манги. — Почему? — Юри… — учительница запнулась. — Нацуёши-сан просто немного устала. — Ханакири-сенсей, — Уми тоже поднялась из-за парты. — Я думаю, с этим нужно что-то делать. — У тебя есть идеи, Окико-сан? — Да, есть одна, — она кивнула. — Мы можем ненадолго отлучиться с урока? — Если это поможет… — Должно помочь. Юри спешно натягивала куртку. Ей хотелось как можно быстрее убежать, зарыться как можно глубже, потеряться, никого не видеть. Ей было страшно, ей было одиноко и невыносимо, адски больно. До недавнего времени, жизнь, неспешная и тягучая, словно сладкий, свежесобранный мёд, имела смысл. Юри понимала, зачем учиться, зачем дружить, зачем существовать. А сейчас? Сейчас, всё: люди, места, события, время и она сама — превратились в набор несвязанных между собой картинок. Нет, Юри — не сильная. Юри — обычная девочка, неспособная пережить все те напасти, которые навалились на неё. Сколько ни убеждай, сколько ни проводи сеансов, а всё это абсолютно бессмысленно. Кошмарные сны не излечить пустыми разговорами. Холодную пустоту не заполнить пилюлями. — Юри, — в раздевалку вошла Уми. — Подожди. Окико Уми — всегда умная, всегда собранная, всегда деятельная. Она не задавалась вопросами зачем и почему, ей был неинтересен процесс, её волновал лишь конечный результат. Всё в окружающем её мире было не более, чем набором формул и задач. Раскусишь одну, двигаешься к следующей. Таков смысл жизнь Окико Уми. — Послушай меня, — голос её, словно металлический, не имел никакого окраса. — Я отлично тебя понимаю. Мне тоже трудно смириться, я также, как и ты, обеспокоена всем происходящим. Так, давай докопаемся до истины вместе? — Вместе? — Юри опустила руки. — До истины? До какой истины ты будешь докапываться, Уми? За спиной Уми, появилась печальная мордашка Аи. Девочка смотрела на всех откровенно, непонимающими ничего, глазами. Комаэда Аи была окружена заботой родителей, она привыкла жить под опекой, и без неё становилась похожа на выпавшего из гнезда птенца, который безуспешно машет крыльями, в надежде вернуться на своё прежнее место. И хотя Аи казалась жизнерадостным ребёнком, в душе её уже очень давно, зияла та же пустота, что и у Юри. Мать была для Аи тем самым гнездом, которое оберегало её от внешнего мира. Чтобы ни случилось в жизни Аи, она всегда знала где можно спрятаться, где можно отдышаться. Но однажды этого гнезда просто не стало. В один прекрасный летний день, самый дорогой для Аи человек уснул и больше не проснулся. — Юри-чан, — раздался приглушённый голосок. — Я тоже буду искать. Честно-честно! Если ты хочешь, я обязательно найду эту самую истину! Только скажи! — Ва! — Рико, беспардонно растолкала подруг. — Не люблю искать потерянные вещи. Но если эта истина тебе так нужна, то можешь на меня положиться. Каватсуки Морико, несмотря на лёгкую глупость и деревенскую простодушность, прекрасно понимала чувства окружающих. Пожалуй, это был её дар. Рико всегда знала, когда появиться и что сказать. Рико не волновал поиск смысла, не волновала её и страшная участь быть навечно запертой в Сатомори. Её волновал только велосипед, в который она вложила всю свою душу. Самым страшным для Рико было пропустить обед и получить подзатыльник от матери. Каватсуки была порождением Сатомори, была связана с этой деревней невидимой нитью. Может, причиной тому её характер, может, наивность и глупость, а может, и нечто более глубокое, нечто более важное. — Что бы ни случилось, — вновь раздался монотонный голос Уми. — Мы не дадим тебе наделать глупостей. Слышишь меня, Юри? Если тебе нужен смысл, если тебе нужна истина — мы достанем её для тебя. Юри лишь слушала. — Мы всегда будем на твоей стороне, Юри. Такая простая фраза, неосторожно брошенная когда-то очень давно. Мог ли тогда кто-нибудь знать, насколько сильно эта фраза изменит Юри, изменит девочек, изменит Сатомори? Нет. Конечно, никто и не догадывался о всей тяжести своих преступлений. А метель всё завывала. Тряслись оконные рамы, в стёкла врезались и тут же таяли тысячи маленьких снежинок. Четыре девочки стояли посреди раздевалки. Трещали подгнившие доски, скрипела, покачиваясь туда-сюда, дверь. Такая обычная, такая тихая, такая угрюмая зима. В Сатомори ещё никогда не было настолько холодно.***
Снаружи дом Юри мало отличался от десятков других домиков в округе. Невысокий, в традиционном стиле, окружённый стареньким, местами прогнившим, заборчиком. Во внутреннем дворике пусто. Рико постучала в дверь, однако ничего не произошло. Она сошла с крыльца и заглянула в окно. Кажется, никого не было дома. Вокруг царила глухая тишина, которую едва-едва разбавлял стрекот цикад. — Может, они куда-нибудь ушли? — предположил я. — Родители Юри часто отлучаются по делам, — Рико приложила палец к губам. — Но сама она редко выходит из дома в одиночку. — Думаешь, она не слышит? — Слышит, — отмахнулась девочка. — Не хочет открывать просто. Рико опустилась на корточки, со скрипом отодвинула расшатанную доску под окном и запустила туда руку. После нескольких секунд усердных поисков, она что-то нащупала. Перемазанная в чёрной пыли и паутине, рука девочки сжимала слегка погнутый ключ. — Кто-то ещё прячет таким образом ключи? — неподдельно удивился я. — Ва, ты что, не понимаешь? — она со скрежетом провернула ключ в замочной скважине. — Вот, как дверь захлопнется, и что делать будешь? — А если воры найдут? — Мы тут всех в лицо знаем, — улыбнулась Рико. — Потому, никто ни у кого не ворует. Да и воровать-то нечего. Более странного места, чем дом Юри, видеть мне ещё не приходилось. На первый взгляд, ничего необычного. Полочки с фотографиями, платяной шкаф, подставка для обуви, дальше по коридору кухня. Стол, стулья, занавешенное белыми шторами окно, справа от кухни гостиная, за ней закрытая комната. Обыкновенный деревенский домишко. Но стоит лишь немного присмотреться и начинаешь замечать, что всё здесь как-то неправильно. И чем дольше ты присматриваешься, тем более жутким становится это место. Шкаф смотрелся в абсолютно пустом коридоре лишним. Обувь на подставке расставлена не по парам. На фотографиях размазанные нечёткие лица. — Мать Юри — странная женщина, — Рико заметила, как я рассматриваю фото. — Было время, когда она носилась по деревне и фотографировала каждого, кто попадался ей на пути. Никто не знает, зачем она это делала. И внутри всё та же загробная тишина. Казалось, будто стены поглощают все звуки, как губка. Через закрытые окна свет попадал в дом лишь тонкими струйками, отчего всё здесь выглядело словно в чёрно-белом кино. Уже на входе нужно было насторожиться. Понять, что в доме что-то не так. Странная тишина? Закрытые шторы? Давящая атмосфера? Человек должен чувствовать приближающуюся катастрофу заранее, на инстинктивном уровне. Рико открыла дверь в комнату Юри. Содранные обои, разбросанные по полу мягкие игрушки, одежда, учебники и канцелярия. Неприятный и резкий запах рвоты, и всё та же, невыносимо давящая на мозг, тишина. Здесь, посреди хаоса, закончилась история Нацуёши Юри. Одетая в тёмно-синюю, заляпанную рвотой, пижаму, с опущенной на грудь головой, Юри сидела на полу, прислонившись к холодной стене. Рядом с ней, на невысокой тумбочке с ночником лежала смятая записка. На трясущихся ногах я подошёл ближе: «Мне больно». Такая короткая фраза, неаккуратно написанная *каной. Я вернул клочок бумаги на место и в очередной раз, покосился на труп девочки. Как долго она билась здесь в агонии? Кричала ли? Сожалела ли о своём решении? Рико ничего не говорила. Она села на корточки рядом с телом и, разомкнув закостеневшие пальцы подруги, явила на свет пустую упаковку таблеток. Сильнодействующие антидепрессанты. Никто бы не выдержал такой дозы. — Ч-что нам теперь делать? — прохрипел я. Но Рико не отвечала.***
Глупо было надеяться, что после всего, что приключилось, всё вернётся на круги своя. Люди, словно пробудившиеся ото сна, собирались на главной площади деревни. Женщины, мужчины, старики и дети, все медленно выползали из своих уютных и тёплых домов. Среди этой толпы потерянных, охваченных ужасом и ненавистью людей, затесался и я. Ивата Тору, паренёк с окраин Токио. Я не должен быть здесь. Всё случившиеся со мной — одно огромное недоразумение. На моём месте должен быть совершенно другой человек. — Друзья мои, — раздался громкий голос Комаэды. — Хинай в очередной раз унёс невинные жизни. Уже на протяжении нескольких сотен лет мы вынуждены терпеть эту напасть. Мы теряем своих близких и друзей, и только некоторые из нас избегают этой участи. Да-да, вы прекрасно знаете о ком я говорю. Жрецы храма никогда не испытывали ужасы Хиная. Толпа недобро загудела. Кто-то схватил меня за руку и потянул назад. Едва удержавшись на ногах, я встретился взглядом с Рико и Уми. Взгляд у обеих был, мягко сказать, обеспокоенным. — Комаэда-сан настроен серьёзно, — заявила Уми. — Если так пойдёт и дальше, он поведёт всех в храм. — Родители Юри вчера покинули деревню, — Рико говорила тихо, постоянно оглядывалась по сторонам. — Выходит, они знали, что она покончила с собой. — Тору, если эти люди придут в храм, случится что-нибудь непоправимое. Если там будет Харука… — Уми изменилась в лице. — Тебе нужно увести её оттуда. — Думаешь, всё настолько плохо? — я осмотрел столпившихся людей. — Не знаю, — сокрушённо ответила она. — Мы допустили ошибку. Всё, что произойдёт дальше, наша… моя вина. — Глупости. Причём здесь ты, Уми? — Я не смогла помочь Юри, — впервые за всё это время, голос девочки задрожал. — Я обещала ей, что помогу. А в итоге… — Тору, — Рико подошла к подруге. — Беги в храм. Уведи оттуда Харуку. — А вы? — Мы ещё понаблюдаем. Если всё будет хорошо, то навестим вас. Я неуверенно кивнул, выбрался из толпы и бросился в сторону храма. Я ещё никогда не бегал так быстро. Не жалея ног, спотыкаясь на каждой неровности. Я провёл в Сатомори всего пару дней, длинною в жизнь. Дайте мне возможность, и я бы отказался от поездки в Сатомори. Дайте мне шанс, и я бы сбежал отсюда в первый же день. Я не хотел и не хочу иметь хоть какое-то отношение ко всем этим жутким делам! Но раз уж я здесь! Здесь, на перекрёстке у рисовых полей! Я должен что-то предпринять! Рико, Харука, Юри, Уми, Аи — эти имена пульсировали у меня в голове. Я мог их никогда не увидеть, никогда не узнать. Но теперь, каждая из этих девочек, глубоко впилась в мою душу. И если есть что-то, что я смогу сделать для них…***
Я влетел на главную площадь храма. Отбитые стопы болезненно пульсировали, дыхание никак не приходило в норму, а перед глазами поплыли тёмные круги. Стуча деревянными подошвами гэта, ко мне подбежала Харука. Девочка обеспокоенно положила руку мне на плечо и вопросительно взглянула в глаза. — Х-Харука, — всё ещё задыхаясь, я принялся объясняться. — Послушай меня… Слова застряли где-то в горле, предложения не строились, мысли запутались, словно клубок ниток. Казалось ещё немного, и я сам начну разговаривать на языке жестов. Нежная ладошка Харуки прикоснулась к моей руке. На лице её появилась извечно туманная, успокаивающая улыбка. Она подвела меня к скамейке, набрала из рукомойника ковшик воды и протянула его мне. Я жадно пристал к нему. Вода тяжело проваливалась вовнутрь. Тем временем, Харука убежала в сторону своей комнаты. Но долго одному мне оставаться не пришлось. Из молитвенного храма вышел Нанаки. Он окинул меня неоднозначным взглядом и медленно подошёл ближе. — Тору-кун, — Нанаки сел рядом. — Заглянул в гости? — Нанаки-сан, — я, наконец, смог отдышаться. — Там, на главной площади… зреет что-то нехорошее. — Нехорошее? — жрец нахмурил густые брови. — Комаэда-сан, — я понемногу распутывал клубок мыслей. — Он собирается повести людей на храм. — Вот оно как обернулось, — Нанаки неожиданно улыбнулся. — Этот глупый мальчишка совершенно не понимает, что собирается сделать. — Если все эти люди придут сюда, вы с Харукой будете в опасности! — Боюсь, тех, кто подвергнется опасности, будет гораздо больше, — загадочно прохрипел старик. — Храм не должен лишиться хранителя. Ни в коем случае. Этот сброд не представляет, с чем они собираются бороться. — Нанаки-сан, — я совершенно не понимал, что он говорит. — Вам нужно уходить. Мы найдём, где вас укрыть. — Тору-кун, — храмовник засмеялся. — Храм не должен оставаться без жреца. Если мне суждено погибнуть здесь, то так тому и быть. Мы — жрецы храма Сатомори, знаем о проклятии Хиная больше, чем кто-либо из ныне живущих. Мы — жрецы Сатомори, знаем, как он работает и каким законам подчиняется. Мы — жрецы Сатомори, держим Хинай в узде. Комаэда хочет испытать судьбу? Ну, пускай пробует. — Нанаки-сан, я вас совершенно не понимаю. — Но в одном, Тору, ты прав, — мужчина перевёл взгляд на домик Харуки. — Она не должна этого видеть. Ты сможешь её защитить, Тору-кун? — Защитить? — Что бы ни случилось после, ты сможешь гарантировать, что Харука будет жива? По каменной кладке снова застучали подошвы гэта. Харука прижимала к груди тетрадку и продолжала всё также мило улыбаться. Она семенящим шагом преодолела расстояние от домика до скамейки. — Харука, — Нанаки не стал дожидаться моего ответа. — У меня будут сегодня кое-какие дела в храме, ты не против погостить немного у Тору-куна? Девочка озадачено взглянула сперва на жреца, затем на меня. Но долго она не думала и решительно кивнула. — Тогда собирайся поскорее, — Нанаки поднялся со скамьи и потрепал Харуку по волосам. — Тору тебя подождёт. Она бодро закивала и едва ли не в припрыжку снова удалилась в сторону своей комнаты. Когда девочка скрылась за дверью, Нанаки тяжело выдохнул и рухнул назад на скамейку. Некоторое время он пристально осматривал меня, а затем вытащил из кармана кимоно конверт. Тот самый, который дядя Ёичи вручил мне в первый день. — Прочитай его позже, — жрец поднял взгляд к небу. — Твой дядя — неплохой человек. Он человек, с которым случилось много плохого. Как и со всеми нами, да будут боги к нам милосердны. Небо медленно затягивало тучами. Ветер сгонял одиночные пушистые облачка в огромное тёмное и гремящее стадо, готовое снести всё на своём пути. Однако, какими бы грозными тучи не казались, это всё ещё — простые облака.***
Шум телевизора. Второй сезон «Мне не выжить в старшой школе». Харука сидела рядом и с наслаждением наблюдала за происходящим на экране. Она не знала, что сейчас, в эту самую минуту, в храме происходит нечто ужасное. Она принесла с собой фигурки, мангу, сменную одежду. Принесла всё то, на что указал Нанаки-сан. Харука не знала, что в храм она уже не вернётся. Возможно, и Нанаки, она видела в последний раз. Рядом со мной, на кофейном столике, лежал конверт без марок. Тот самый конверт. Что в нём? Деньги? В нём лежит нечто, что дядя задолжал храму. Нечто, о чём я должен узнать позже. Пока я размышлял над всем этим, Харука незаметно подсела ближе. Подсела так близко, что я ощутил её тихое горячее дыхание. Сегодня её прикосновения казались намного нежнее, чем раньше. Меня буквально парализовало. Не сразу я разобрал лёгкую дрожь в её руках. Она прижималась ко мне всё крепче, словно пыталась спрятаться, защититься мной. Всё такая же невесомая, всё такая же ласковая, всё такая же молчаливая Харука. Я хотел было спросить у неё, что это, вдруг, случилось, но почувствовал, как её тёплая ладошка медленно пробирается под футболку. Харука обнимает меня всё крепче, дыхание её становится всё быстрее. Однако дрожь. Дрожь никуда не уходит. Я дотянулся рукой до пульта и выключил надоедливый телевизор. В доме воцарилась тишина и пугающее спокойствие. Как-то незаметно Харука оказалась у меня на коленях. Я вглядывался в её глаза. Напуганные, чувственные и всё же, жутко уставшие и настолько же жутко печальные. Плавным, изящным движением руки, Харука развязала *оби, что подпоясывал юкату. Девочка не отводила взгляд, не прятала его, не краснела. Она продолжала заворожённо смотреть в мои глаза. На друзей так не смотрят. Из-под юкаты показались узкие плечи, за ними, аккуратная, маленькая грудь. Всё тот же, уже знакомый, болезненный, фарфоровый оттенок кожи. До Харуки было страшно дотрагиваться, казалось, что она может разбиться от любого неосторожного прикосновения. Она действительно была похожа на куклу из антикварного магазина. На куклу, которую никто не хотел покупать. На бракованную игрушку, которой все сторонились. Я почувствовал прикосновение губ. Всё происходило в абсолютной тишине. В доме было настолько тихо, что наше дыхание казалось оглушающе громким. Харука спускалась всё ниже. Девочка уже не контролировала свои руки, её тонкие пальцы изучили каждый сантиметр моего тела. И этот тремор. Эта дрожь никак не проходила. Затем я почувствовал губы вновь. Всё те же тёплые и мягкие губы Харуки. За окном громыхнуло. Согнанные в стадо облака окатили землю Сатомори дождём, капли которого ритмично отбивали дробь по шиферу. Что делать дальше?Понятия не имею.