Учитель

Насколько она помнила, он всегда молчал. Сильфиль никогда не слышала, чтобы Зелгадис обращался прямо к ней после победы над копией Резо. Он мог делиться информацией или предлагать план действий, когда Лина затягивала всех в очередную заварушку, но он никогда не разговаривал с ней лично. Уже неделю рубаки отдыхали в Сайрааге после страшной победы над Фибрицио. Город-призрак, который ещё долгое время спустя являлся Сильфиль в кошмарах, растаял, как утренний туман. На его месте опять белели руины. Стены и балки домов стояли, словно кости животного, погибшего от страшного удара Мега Брандо, и окна без стёкол и ставен не скрывали его внутренностей. Улицы были усыпаны битым стеклом, кусками штукатурки и обломками мебели. Эти стены не попали в эпицентр взрыва, их разнесло ударной волной. Большая часть города не оставила о себе и следа, погребённая в котловане. Сильфиль видела его лишь однажды, с безопасной высоты, в окружении защитной сферы. С тех пор она никогда не приходила туда и старалась лишний раз не глядеть в ту сторону. Другой половине города повезло больше. Дома не подверглись разрушениям, лишь кое-где вылетели стёкла. Немногие выжившие из Взорванного города, – так называли уничтоженную половину Сайраага, – поселились в развалинах по ту сторону древа Флагун до тех пор, пока не будут отстроены новые дома на месте старых. Сильфиль, в отличие от многих, получила новое жильё почти сразу, ведь ей, как целителю, поручили содержать возведённое одним из первых здание госпиталя. Именно в нём, в западном крыле, где размещались комнаты для врачей и сестёр милосердия, расположились на короткий отдых рубаки. Лина потихоньку приходила в себя, ещё не до конца оправившаяся от Гига Слэйва и духа Эль-самы, заместившего на миг её место во Вселенной. Гаури и Амелия, быстро вставшие на ноги после незначительных ранений, активно помогали в восстановлении города. Гаури сперва участвовал в строительстве южного крыла госпиталя, а теперь работал на колокольне ратуши. Амелия вместе с Сильфиль лечила раненых, которые из-за опасных условий работы только и успевали прибывать. Зелгадис каждый день уходил куда-то в недра священного древа и пропадал там до вечера или даже до вечера следующего дня. Однако, если он в какой-то день оставался в городе, то собирал со всех прорабов планы будущих зданий и мог до ночи просидеть с измерителем и карандашом в руке и транспортиром за ухом, исправляя ошибки в чертежах начинающих архитекторов, а порой предлагая свои, непременно оригинальные и действенные проекты. Иногда он так увлекался, что забывал спускаться к ужину, и Сильфиль старалась не тревожить его. Она приносила ему чашку кофе, а после заката зажигала над ним лайтинг. Тогда Зелгадис удивлённо поднимал голову и некоторое время сидел и моргал, не понимая, как до этого работал в такой темноте. Сильфиль стояла на кухне, нарезая морковку и лук. Занятие это было до ужаса скучным, и священница развлекала себя воспоминаниями и песенками. «Что вы хотите на ужин?» – спросила она сегодня утром у рубак, когда те собрались в гостиной, чтобы вскоре разбрестись по своим ежедневным делам. «А приготовь то замечательное блюдо с мясом! Как его? Быблема!» – Заявила Лина. Сегодня она была на удивление бодрой и намеревалась прогуляться. «Да, госпожа Сильфиль! Приготовьте вашу замечательную гугль-му», – воскликнула Амелия, надевая плащ. «Вот-вот, Сильфиль, буль-буль-буль!» – поддержал их идею Гаури. Зелгадис промолчал. Он никогда не высказывал своих предпочтений в еде. «Значит, дымляма», – понятливо кивнула священница, проводила всех и засела на кухне. Сильфиль уже выложила на дно котла баранину. На него улеглись тонким слоем полукольца лука и крупно порезанная морковь. Сильфиль взялась за помидоры. За её спиной в косяк распахнутой двери кто-то постучал. Сильфиль обернулась, ожидая увидеть кого-нибудь из больных, но в проёме стоял Зелгадис. – Господин Зелгадис? Проходите! Хотите кофе? – Сильфиль сбросила в котёл порезанные помидоры, отложила нож и сняла с полки одну из кружек. На плите предупредительно кипел кофейник. Зелгадис содержательно хмыкнул и сел рядом на стул. – Ты ведёшь себя, как рабыня, – вдруг сказал он. Сильфиль ошеломлённо замерла, сжимая в руках тяжёлый кофейник. «Почему вы так говорите?!» – хотела воскликнуть она, – «Я же вела себя так вежливо, предложила Вам кофе!» Ей вдруг захотелось поставить кофейник на место и выпроводить химеру вон. Но… она же пообещала угостить его. – Вам с сахаром? Или с солью? Лимон? – Священница, словно не обратив на его слова внимания, поставила перед ним кофе, сахарницу, кринку молока, солонку и дольку лимона на блюдце. Зелгадис взял кружку в руки, покатал её меж ладоней, вбирая тепло, и, не спеша, отхлебнул. Сильфиль отвернулась, возвращаясь к не порезанным ещё овощам. – Ты, – неторопливо продолжил Зелгадис, – ведёшь себя, как рабыня. Сильфиль, старательно делая вид, что не слушает его, чистила и нарезала перцы. – Ты беспрекословно делаешь всё, что тебе ни прикажут. Лина использует тебя, как бесплатную кухарку. – Зелгадис маленькими глотками опустошал свою кружку, так же медленно проговаривая слова. Сильфиль сжала рукоять ножа, сосредоточившись на картофеле. – Использует отнюдь не потому, что злая или жадная (хотя, конечно, и из-за этого), а потому, что ты сама так заявила о себе. Сильфиль взмахнула ножом и рарезала пополам кочан капусты. Лезвие громко стукнуло по деревянной доске. – Ты заявила себя беззащитной, беспомощной и безобидной священницей. Ты неспособна на боевую магию. Лина говорит, ты не обладаешь талантом. Но, судя по твоему Драгон Слейву, который ты всё же выучила, не думаю, что это так. Сильфиль с излишним шумом рубила половины кочана. – Вполне возможно, ты могла бы потягаться со мной. Может, даже с Линой. Ты не уверена в себе. Или же не хочешь разубедить Лину. Она-то, в отличие от тебя, уверена в своих силах и в том, что мало на свете волшебников её уровня. – Зелгадис, запрокинув голову, выпил остатки кофе. Сильфиль, выложив капусту, переставила котёл на печку. Громкий хлопок крышки, когда Сильфиль накрыла котёл, слился со стуком пустой кружки по столу. Сильфиль обернулась к химере. Глаза её были сухи, а голос совсем не дрожал. – Вы уже допили кофе? – учтиво спросила она, – Я могу вымыть кружку и вернуться к своим делам? Зелгадис встал и, покачав головой, пошёл прочь. На пороге он остановился. – Ты не ведёшь себя, как рабыня, – произнёс он, – ты и есть настоящая рабыня. Сильфиль, не в силах сказать что-либо, смотрела, как он вышел. Без сил опустившись на стул, она свесила голову на грудь и сложила руки на коленях. Она сидела так и не могла подняться, отягощённая тяжёлыми мыслями. Однако думы её не затрагивали смысла слов Зелгадиса. Её поразили те грубости, которые он ей наговорил. Сильфиль очнулась только, когда из-под крышки котла выскользнула и зашипела по горячему боку тяжёлая капля мясного бульона. Сильфиль встала и на автомате передвинула котёл на более холодную часть плиты. Взяв ложку, она привычным движением подняла крышку и сделала пробу на соль. Привычное движение немного успокоило её. Она повторила ещё несколько привычных движений, вымыв посуду, заварив чай и накрыв к обеду, и грустные мысли ушли. Вскоре настал ужин, а после него пора было уже ложиться спать. В этот день она больше не видела Зелгадиса. Сильфиль, казалось, не проспала и часа. Разбудил её не крик, не свет, не топот. Она проснулась оттого, что её кто-то укачивал. Кожи коснулся холодный ветер, послышался шорох листвы, и где-то внизу хрустнула ветка. Сильфиль вздрогнула, распахнула глаза и полетела куда-то вниз. Громкий бултых отрезвил её и прогнал сон мгновенно. Вода объяла её, залилась в уши, рот и нос. Сильфиль неловко брыкнула ногами, ища дно, нащупала и встала в полный рост. Воды было по колено. Вода была холодная. Вода налилась в уши. А в нос и меж пальцев ног набился песок. А ещё рядом с ней стоял и ухмылялся Зелгадис. Перед ним она выглядела совершенно жалкой, в одной сорочке, с которой непрерывно капало, с волосами, намокшими, сбившимися в колтун и налипшими на лоб, скрывая широко распахнутые в удивлении глаза, с искривлённым детской обидой ротиком и с непрерывно шмыгавшим носом. Химера равнодушно отвернулся и пошёл к берегу. Священнице оставалось только, грустно шмыгая, направиться за ним. Устроившись на сухом песочке, Зелгадис опустил края подвёрнутых штанин, обулся и, зябко передёрнувшись, закутался в свой плащ. Сильфиль стояла подле него, мокрая насквозь, продрогшая, кашляя, шмыгая носом и переступая с ноги на ногу. Химера выкрал её из дома, притащил в чащу древа Флагун, отыскал это всеми забытое озеро и бросил её туда, чтобы полюбоваться, как она сейчас мёрзнет? Зелгадис, усевшись под стволом молодой груши, вытащил из-за пазухи какую-то книжку, зажёг над собой лайтинг и погрузился в чтение. Сильфиль нахмурила бровки. Он что, издевается? Он же сам бросил её в холодную-холодную воду, видит, как она замёрзла, простыла, и не хочет даже поделиться плащом! Зелгадис взглянул на неё из-за страницы. Отбросив книгу, он вдруг вскочил и, приняв пафосно-гневную позу, воскликнул: – Господи, как же я хочу есть! – обойдя вокруг ствола груши, он внимательно оглядел её крону и повторил: – Я так хочу есть! Ведь дерево видит, как сильно я хочу есть! Почему же оно не даст мне поесть? – Зелгадис метался вокруг дерева, размахивая руками, – Мне ведь нужна всего одна груша! Сильфиль, усомнившись в его душевном здоровье, глядела, как он вертится вокруг ствола, не желая поднять руку и дотянуться до еды. Вдруг химера остановился и обернулся на притихшую священницу. Ту начала бить мелкая дрожь. Зелгадис вздохнул и вновь сел у корней груши. – Если ты так и будешь безропотно ждать милости, тебе мало что достанется. – Химера отвёл правую руку в сторону, и ему в подставленную ладонь упала долгожданная груша. Он поднёс плод ко рту, надкусил и тщательно прожевал кусочек, прежде чем продолжить. – Если ты хочешь получить что-то, ты должна брать это сама. Зелгадис встал, выкинул надкушенный плод в озеро, отряхнул руки и хорошенько ударил ствол груши ногой. Десяток плодов тут же посыпался вниз с веток. Химера выпутал из проволоки волос одну из груш, упавших ему на голову, бросил её на землю и стёр с макушки мякоть перезревшего плода. Взгляд его устремился в лицо Сильфиль. – Г-господин Зелгадис… я так замёрзла, – неуверенно сказала она. – Дайте мне, пожалуйста, ваш плащ… – Не дам, – спокойно ответил он, сложив руки на груди. Сильфиль грозно сдвинула бровки. – Не дадите? Вы вытащили меня из постели, вы бросили в холодную воду, вы смотрите, как я тут мёрзну, вы… Немедленно дайте мне свой плащ! Зелгадис внимательно посмотрел в её гневные глаза. На лице его мелькнуло нечто вроде победной улыбки. Он нагнулся к земле и поднял из-за ствола дерева широкое полотенце. – Возьми, – химера бросил полотенце священнице. Когда она вытерлась, Зелгадис подошёл к ней с шерстяным одеялом. Укутав Сильфиль, он долго растирал ладонями её плечи, руки и спину, пока не убедился, что она согрелась и перестала дрожать. – Уже не холодно? – спросил он. Сильфиль, разомлев от такой заботы, вяло покачала головой. – Отлично. – Химера сдёрнул с неё одеяло и швырнул его подальше. В его руках оказалась подушка, и он всучил её священнице. – Сейчас согреешься ещё сильнее. Держи её на вытянутых руках. Сильфиль невольно подчинилась. Зелгадис внимательно оглядел её, застывшую, словно статуя «Священница и подушка», довольно кивнул и лениво махнул рукой: – Ну, давай, приседай. И Сильфиль начала приседать. Она приседала и приседала, тяжёлая подушка давила на руки, уже через десяток приседаний ноги начало сводить. Наконец, она сбилась со счёта и зло кинула подушку себе под ноги. – Не буду я больше приседать! Не хочу! – воскликнула она, – Зачем мне это надо? – Вот именно, – кивнул Зелгадис, – Зачем тебе делать то, что ты не хочешь делать? Зачем тебе то, что не приносит тебе пользы? Ты поняла? Сильфиль угрюмо кивнула. – Да, поняла. Зелгадис отошёл назад к дереву и вновь сел у корней. Сильфиль подобрала одеяло и, укутавшись, села рядом. – Спасибо за урок, – поблагодарила она, – Только зачем? Зелгадис закрыл глаза и откинул голову назад, прислонившись затылком к стволу груши. Некоторое время они молчали. – Мои родители умерли, – вдруг начал Зелгадис усталым шёпотом. – Их убили прямо на моих глазах, и… с тех пор я не изведал удовольствия больше, чем когда ощутил, как их убийца трепыхается на моём клинке. Он отшвырнул меня, не обратив внимания, прежде чем взяться за моих родителей. Я потерял сознание и очнулся только, когда было уже поздно. Я искал и выслеживал его целую неделю, а потом всадил ему в живот кухонный нож. Большой такой. Мать им резала мясо. Убийца корчился на полу от боли, а я отсёк ему голову его же собственным мечом. Теперь этот меч мой. А тогда мне было десять, и, скажу тебе, зря он не обратил внимания на десятилетнего мальчишку. Резо взял меня к себе в ученики. Я учился старательно, не желая больше оказаться слабым. Я не хотел больше мстить. Я хотел защитить сразу. Птицы не пели, ветер не шумел в кронах деревьев. Очень тихо. – А потом я познакомился с вашей компанией, с тобой, – продолжал Зелгадис. – На твоих глазах убили твоего отца и всех твоих друзей. И, вместо того, чтобы отомстить, ты опустила руки и отвернулась к стеночке. – Я… – Тебе нравится Гаури? Отличный мечник, добрая душа. Ты познакомилась с ним раньше нас всех, ты давно подкупила его своей готовкой. Ты первая и последняя, чьё имя он запомнил без посторонней помощи. Так почему же ты ведёшь себя с ним, как с чужим женихом? – Что? – Ты не можешь на него не глядеть. Особенно, когда он нахваливает твою стряпню. Но почему ты тут же отводишь взгляд, краснеешь и невольно косишься на Лину? Сильфиль отвела глаза и покраснела. – Ты познакомилась с ним, а потом дала ему уйти, оставив себя ни с чем. Он вернулся с компанией, и ты вполне могла бы… но потом Гаури отправляется дальше в путь с Линой, и ты отпускаешь его, оставив себя ни с чем. Ты натыкаешься на их компанию снова, выучив ради Гаури Драгон Слейв, ты непосредственно участвовала в спасении не только его жизни, но и чести Сайраага. А потом ты… – Потом я вновь отпускаю его и остаюсь ни с чем… – грустно закончила она. – Такая уж я есть… Зелгадис скосил на неё один глаз и спокойно закончил: – …слабая беспомощная дура. Я ещё не встречал такой идиотки, как ты. Ты как бедняк, сидящий на сундуке с сокровищами. Меня тошнит от твоей смазливости. Беспомощная домохозяйка. Выйдешь замуж за одного из рабочих и будешь до конца жизни подстилкой для него, толстея с каждым новым выродком. Ты неспособна даже пыль вытереть без учебника, а хочешь путешествовать, стать послушной женой, умелой колдуньей, восстановить Сайрааг, и всё одновременно. Если поставить по грязной тарелке в разных углах комнаты, ты сдохнешь прежде, чем решишься, какую тарелку первой убрать и вымыть. Если тебя будут грабить, ты сотворишь Файербол, а потом долго будешь извиняться перед тем, как его запустить. Ты неспособна ни на какую работу. Удивительно, как отец твой не умер раньше срока, раз ему приходилось делать всё по дому. Не иначе, ты его вовремя кормила… Сильфиль влепила химере пощёчину. – Как вы смеете? Как вы смеете говорить в таком тоне о моём отце? Пусть я нерешительна и неспособна к учёбе, но я никогда не перекладывала свои обязанности на чужих! Зелгадис встал и, посмотрев на неё, искренне сказал: – Прости, Сильфиль. Прости за то, что я тебе наговорил. Но не умеющий обороняться не умеет и нападать. Это мой последний урок: если тебя кто-то оскорбляет, словом или делом, в ответ защищай себя. – Зелгадис подал ей руку и помог встать. – Пойдём, скоро рассвет. Сильфиль готовила завтрак. Бессонная ночь, как ни странно, придала ей сил, и она летала по кухне, словно бабочка по цветам. На все попытки Лины и Гаури заказать что-нибудь Сильфиль категорически заявляла, что хочет приготовить сюрприз. Как ни странно, Зелгадис присоединился к Сильфиль, чтобы помочь ей. Растопив печь, он сидел теперь за столом и перебирал крупу, изредка прерываясь, чтобы глотнуть крепкого кофе. В косяк распахнутой двери постучали, и в комнату заглянула Амелия. – Госпожа Сильфиль, господин Гаури опять сломал ногу! – Да? – священница обернулась. – Только не волнуйтесь, я уже всё вылечила! – Здорово, молодец, – похвалила её Сильфиль, возвращаясь к своим делам. Зелгадис хмыкнул, вспомнив, какие истерики устраивала Сильфиль раньше, и как носилась над совершенно здоровым уже Гаури, словно наседка над цыплёнком. – Госпожа Сильфиль, можно мне кофе? – Конечно! Подай мне с полки кувшин. Амелия с готовностью подала кувшин. – Молодец! Возьми в правом нижнем ящике кружку, кофейник на плите. А если ты ещё порежешь хлеб, я дам тебе молока и сахара. Зелгадис шумно подавился. Амелия сообразила, что бесплатный кофе закончился. – Ах, как жаль! Мне уже надо бежать! – и Амелия скрылась. – Быстро ты приняла уроки, – сказал химера. – Ещё бы. Теперь вам не удастся втянуть меня в очередную авантюру со спасением мира. – Конечно. Я даже рад, – Зелгадис встал и отряхнул руки от остатков крупы. Он подошёл к священнице и обнял за талию. – Что ты теперь думаешь про судьбу рабыни? Сильфиль нахмурила бровки и толкнула Зелгадиса в плечи. – Господин Зелгадис, пустите меня, а не то я закричу. Зелгадис, улыбаясь, отстранился. – Вот теперь я в тебе уверен. Прощай. Он вышел. В этот день Сильфиль больше его не видела. И на следующий день тоже.