Возможности

1 Если у нас и правда есть души, То они сотканы из любви, Которая не тускнеет от времени, И которая не подвластна смерти. «к-ф Обливион» Соединять свою жизнь с кем-то, это большой риск и возможная боль, боль которую ты и он возможно не сможете выдержать, но если не пытаться предпринять этой попытки соединения, то это может принести в последствии ещё большую боль сожаления, от неиспользованной возможности соединения душ и жизней. Она знала об этом. Однажды уже допустив в свою душу это чувство. Любовь. Закончилось это болезненным расставанием и долгим восстановлением себя. Она заново училась жить, дышать. Училась быть. Но так и не научилась улыбаться и доверять. Слишком силен был внутри нее еще страх боли и предательства. Боли потери. И слишком долгим был этот процесс нахождения себя. Она слишком ярко все это помнила и забывать не собиралась, огораживая себя от всего мира этими воспоминаниями как щитом. Она это безликое слово. Даже за ним пряталась. Стараясь себя обезличить, стереть. Хотя было и имя. Еванжелина. Ева. Ева, которая всегда оставалась одна, по собственному выбору, от собственного страха. Ей было непонятна и неприятна сама мысль знакомства. И не важно, как бы это происходило, она абсолютно не понимала эти социальные сети в которых развлекались уставшие от надоевшего быта домохозяйки, или люди для которых реальность была страшнее придуманного мира, как и для нее. Но и в них она не заходила, ей некогда было этим заниматься, всю жизнь училась то в колледже, то в институте, так и ведя свой замкнутый образ жизни, пестуя и лелея свою все еще обожженную душу. Ее мама умерла при родах, и отец назвав ее таким красивым именем, Еванжелина, так и не женился ещё раз, перенеся всю свою любовь со своей рано ушедшей любимой на единственное что она оставила, их дочь. Поэтому Ева всю жизнь, чтобы видеть гордость в его глазах тянулась как могла. Закончив школу с отличием, она уже точно знала свой путь. Поступить в колледж, а потом в Йельский университет на факультет по менеджменту, и закончив университет работать у отца, а его модельном агентстве, быть его правой рукой, его помощью как и он ей был всю ее жизнь. Она помнила его глаза на вручении ей диплома по окончании института, помнила, как он впервые плакал, от гордости за нее. Тогда отец впервые при ней вспомнил ее маму. Жалея, что она не может с нами разделить их радость. Ева тоже жалела, но ей было легче, она её совсем не помнила, только по фотографии что стояла на прикроватной тумбочке в спальне у отца. Ее первый рабочий день. Она так никогда не боялась. Ведь ей придётся управлять людьми, которые в процессе ее жизни стали практически семьёй, все своё свободное от занятий время Ева проводила на работе отца, где ее все любили и баловали. И тем не менее она не выросла открытой и избалованной! Скорее замкнутой тихоней. Синий чулок как про таких говорят. Все ее вещи это — строгие костюмы. И туфли на среднем каблуке, главное, чтоб удобно. Единственное что могла себе позволить из фривольного это повязать яркий платочек на шею. Иногда поздним вечером придя в свою пустую квартиру — студию, позволяла себе бокал терпкого и охлаждённого Шардоне. Квартиру на самом верхнем этаже, ей подарил отец на окончание института, за усердную учёбу и давая ей этим возможность научиться жить самостоятельно, видя, что его дочь была слишком сильно эмоционально зависима от него. Как часто, не переодеваясь, лишь скинув туфли с уставших ног и ослабив узелок шарфика, она стояла у огромного французского окна и смотрела на россыпь огней города, грея в руках запотевший бокал охлаждённого вина. Или скинув с себя такую надоевшую за день юбку приносила с кухни баночку оливок и блюдце с ломтиками сыра Камамбер, бокал белого вина, и накидав диванных подушек на пушистый серый ковёр, устраивалась на нем в обнимку с книгой, с любым названием, но только одного автора. Габриэль Гарсиа Маркес..... Ева открыла его для себя ещё на третьем курсе института, когда прячась от собственного одиночества и идя как-то по дороге домой, зашла в маленький магазинчик книг. И книга с названием «Сто лет одиночества» показалась ей абсолютно созвучна с ее настроением и внутренним миром. С этого момента и начался их с ним «роман». Она больше не была одинока. Разве можно быть одинокой когда читаешь «Глаза голубой собаки» или это «Нет ничего более похожего на ад, чем счастливый брак» из «Любовь и другие демоны». Она бежала домой так быстро как могла, стараясь поскорее управиться на работе, и больше не была одна. Она хотела ещё и ещё раз окунуться в эту такую не похожую похожесть судеб его героев в книгах. Она буквально врастала кожей в этого неимоверного, страстного, мудрого колумбийца. И вот когда настал тот момент, когда Ева оказалась наполнена эмоциями настолько что казалось если она не поделиться ими хоть с кем-то, то ее просто разорвет на тысячу маленьких кусочков. И вот именно в этот момент ей на глаза и попался ноутбук, который использовался раньше только для работы. Ева села за него и вбила в поисковую строку, дрожащими от волнения и страха пальцами: хочу рассказать про глаза голубой собаки. Ей пришло просто огромное количество ссылок на чаты общения, и она зажмурившись ткнула наугад. Оказалось, что надо регистрироваться и прикреплять свою фотографию… Испуганно и растерянно она обернулась в сторону зеркального шкафа в пол стены, и увидела лишь одинокую фигурку сидящую за столом, напуганную своим собственным поступком. Хрупкая фигурка, словно вылеплена искусным скульптором, пшеничные с просветом золотых искорок волосы, словно ее поцеловало солнышко, и огромные серые глаза. На нее из зеркала смотрел ангел, ангел которому опалили крылья и забыли сказать, что даже так она была прекрасна. Но она себя видела через призму своей боли, и ее мысли были другими при виде себя, разве ж такая унылость может стать кому-то дорогой и необходимой. Такой, чтобы смотря, было больно дышать от распирающего счастья. И тяжело вздохнув она поместила в аватарку кучу разноцветных воздушных шариков, рвущихся в небо, как и она сейчас рвалась из этих вдруг в одночасье ставших для нее тесных стен… А дальше она начала писать про свою голубую собаку, про её глаза, про любовь… И когда оторвалась от монитора, на горизонте занимался рассвет. Была суббота, свободные и тяжелые в ее одиночестве дни. И налив себе чашку кофе, грея об неё вмиг замерзшие пальцы рук с замиранием смотрела на это всепоглощающие таинство, таинство рассвета. Ее отвлёк от этого зрелища звук из ноутбука, кто-то написал ответ, сидя перед экраном минут двадцать, боясь прочесть то что написали ей в ответ. Наконец то набравшись мужества и сделав глубокий вдох, как перед прыжком в обжигающую своим холодом воду, она начала читать. Это был он… Он писал, что никогда не читал этого произведения, и очень бы хотел его прочесть и потом с ней о нем поговорить. Она скинула ему файл с этим рассказом. И они проговорили до вечера..... А потом и всю ночь..... Устав и приняв прохладный душ она впервые в жизни заснула без снотворного и кошмарных сновидений..... А потом она вдруг испугалась того что начала чувствовать к нему после почти суток общения… И сделала то, что сделала бы любая напуганная девчонка. Сбежала… И не подходила к ноутбуку, перестала спать и ее снова стали мучить ночные кошмары, в которых ее жгли на кострах, а она кричала. Просыпаясь от собственного крика и с испариной на лбу. Это так бы и продолжалось, пока ослабленный организм не подхватил простуду, и дома лёжа с высоченной температурой она вспоминала его и абсолютно прекрасную аватарку, на которой тоже не было фото, а на фоне безбрежного моря всходило ярко оранжевое солнце… Видимо именно болезненное состояние ослабило страх. И она вошла на свою страницу… С изумлением обнаружив 35 непрочитанных сообщений от него. И сидела, читала весь тот бред что он писал… Не понимая, как можно увлечься человеком у которого в аватарке воздушные шарики. И она ответила. Он узнав, что она больна стал советовать, как быстро излечиться. Мёд!!! Она наелась мёда и хорошо, что успела вызывать скорую помощь, как оказалось на мед у нее была аллергия. Водка с перцем! Гадость жуткая. Но она никогда не пила ничего больше бокала белого сухого вина! То, что она написала под воздействием алкоголя, а утром прочитала, повергло ее в совершеннейший ужас! А на следующий день, утром к ней на работу пришёл посыльный и принёс маленькую коробочку швейцарского тёмного шоколада! С запиской: «Выздоравливай!» Так начались они. Адам. Нельзя сказать, что после этого их отношения развивались по спирали все убыстряя свой бег. Нет. Он шел в их отношениях как по тонкому льду, каждый раз выковыривая ее из раковины ее комплексов и сомнений, в которую она сама себя загнала и казалось ничего не сможет ее оттуда вытащить. Иногда у него буквально опускались руки, и он уезжал далеко за город на свое любимое озеро, где сидя на берегу и глядя на водную гладь он то злясь на нее то на себя приходил к мысли, что эти отношения настолько тяжелы для него, что он просто не выдержит и сам начнет внутри себя строить свою стену из своих комплексов, хотя он был точно уверен, что у него их нет. Но проходило всего несколько часов без общения с ней и он начинал задыхаться, без нее, ее смеха, ее глаз, ее тепла которое она ему щедро дарила он уже не мог жить, не мог дышать, не мог быть… И он вспоминал, как в один из дней после долгой переписки они решили наконец встретиться, можно сказать, что это он уговаривал ее на протяжении двух месяцев, наконец просто сказал что больше не может так, не видя ее, говорить, что ему просто необходимо ее увидеть, ведь уже сейчас он видит эту прекрасную девушку с ранимой душой, и насколько же она оказалась прекрасна когда он ее увидел на их первом свидании, куда он пришел с букетиком фиалок, посчитав, что помпезные розы будут для нее абсолютно неуместны. И оказался прав. Его ждала лесная нимфа с точеной фигуркой и золотом волос, и с абсолютно невообразимыми огромными серыми глазами, казалась что душа плещется в них озаряя все пространство своим теплом и светом, он подошел и протянув руку к ней и заглядывая, буквально утопая в этих серых омутах глаз, произнес: — Привет, я Адам… Она робко улыбнулась, и он понял, что пропал навсегда, когда она тихо и смущенно ответила: — Ева… Это был первый шаг в его личный рай и ад одновременно, где он и взлетал и горел от любви к этому ангелу Еве. Он не был робким, всегда и во всем лидер, в школе и в Гарвардском университете был капитаном команды «Гарвард Кримсон» по американскому футболу, он всегда был в центре внимания, часто это назойливость его тяготила, но будучи человеком с легким характером, он предпочитал, все решать мирно и с улыбкой. Да и кто бы стал выяснять какие-то отношения с человеком у которого рост под два метра, а в плечах подстать какому ни будь культуристу, прибавьте сюда смоленную вьющиеся шевелюру, аристократический профиль и зеленющие глаза опушенные ресницами, он привык разбивать сердца… Разбивать, а не мучиться с своим разбитым в миг сердцем этим неземным ангелом. Пока он сидел у озера воспоминания проносились перед ним не останавливаясь, то заставляя улыбаться, то застилая глаза желанием, то с горечью сжимать губы… Был первый робкий поцелуй, когда ее губы чуть вздрагивали от волнения, а он же вообще не мог дышать, задыхаясь, и только коснувшись ее губ он пил ее как нектар не имея возможности оторваться. Тогда проводив ее до дома и сдав на руки ее щепетильному отцу он ездил до утра по спящему городу и не мог найти для себя места на этой планете не понимая, как такое могло произойти, как эта фея смогла занять собой все место в его жизни, за такое короткое время, и так и не найдя ответа, с нетерпением дожив до рассвета он буквально взял приступом сначала цветочный магазин, а затем и ювелирный и поехал сдаваться на милость этому сероглазому ангелу или демону, он уже и сам не знал. 2 Адам зябко поежился, осень хоть и ранняя, но на озере уже давала о себе знать, прохладным ветерком иногда пробегая по берегу колыша высокую траву в изобилии покрывающей озерный берег и низко склоненные ветви ивы, в тени которой он и сидел, привалившись спиной к стволу и делясь с ним своей болью или радостью, то что душило его или давало возможность жить, и все это было в одном коротком и необходимом слове Ева. Он закрыл глаза снова погрузившись в воспоминания, которые сейчас заставили его улыбнуться… Разговор с отцом Евы был не долгим, будучи отцом до кончика ногтей он не долго держал оборону и сдался почти без боя. Взяв с Адама клятвенное заверение что он приложит все свои силы и сделает его дочь счастливой. Но именно этого и хотел сам Адам, подарить счастье этому робкому ангелу. Но вот на то чтобы убедить саму Еву, что только с ним она может быть счастлива ушло по его мнению столько времени, что он перестал спать, и это начало сказываться на его работе. Будучи пунктуальным и выдержанным, он стал раздражительным и невнимательным. Имея в свои 35 лет свою адвокатскую фирму, продолжая дело деда и отца, и имея прекрасную репутацию, он стал рычать и срываться на милейшую миссис Кларенс, которая была еще секретарём при его отце и теперь была не столько работником, сколь добрым и верным другом… и когда она войдя в кабинет своего босса и закрыв по плотнее дверь, буквально припечатывая Адама каждым своим словом к креслу очень убедительно посоветовала тому постараться решить все свои личные проблемы как можно быстрее, в противном случае она не гарантирует работу их фирмы, потому как из-за его несдержанности они уже потеряли две сделки, а если так пойдет и дальше, они растеряют своих клиентов, а люди которые у них работают лишаться своих заработков в такое непростое в экономическом смысле времени. Адам после такой отповеди весь белый вылетел из кабинета. Услышав лишь что в пять у них сделка в Вильямсонами и если он и ее сорвет, то она разберётся с ним при помощи своего ножика для писем. Как именно она это будет делать он не стал выяснять. Выскочив на улицу и запрыгнув в проходившее мимо его офиса такси быстро продиктовал адрес Евы рванул к ней. Молясь всем знакомым и незнакомым богам, чтобы она согласилась и эта пытка наконец то прекратилась. Адам открыл глаза и протянул руку к стакану кофе, которое он купил по дороге к озеру. Сделав глоток поморщился, кофе остыл. Он вздохнув снова привалился к дереву и обведя взглядом озеро серебрящиеся в лучах полуденного солнца, улыбаясь скорее не виду, а воспоминаниям того как вытащил из Евы согласие стать его женой. Ворвавшись в ее офис и не закрыв двери он схватил ее в охапку и буквально стащив ее из кресла стал страстно целовать. Не смотря на людей вокруг и на ее сначала ошеломление, а потом отпор. И наконец поняв, что в этом бою ей не победить она прошептала что сделает все что угодно лишь бы он ее отпустил. — Стань моей женой…иначе буду целовать пока не согласишься… Это был шантаж, угроза. Все что угодно. Но для него это был последний шанс. Он две недели носил кольцо в кармане и брал приступом эту неприступную крепость. Если и сейчас откажет, то только в омут головой. Жить прежней жизнью он не сможет. Ибо раз вкусив это нектар и утонув в этих глазах, жить без этого не представлялось возможным для него. И она сдалась. Сказала, как всегда своим тихим голосом такое короткое, но важное ДА. Свадьбу по настоянию Евы делали скромную с десятком самых близких людей. Но ровно через месяц после ее «да», больше Адам ждать отказывался. Самый лучший месяц в его жизни, по счастливому обстоятельству названным «медовым», они провели в сказочной Праге, в которой они оказались случайно. Случайно, потому что Ева с завязанными глазами ткнула своим пальцем именно в нее, и именно туда они и поехали. Они бы поехали и на северный полюс, попади она в него, но счастливому провидению было угодно направить их в лучший из городов богини Осени. Он помнил, как тогда они гуляли по ночной, осенней Праге. Как ели одно мороженное на двоих и громко, безудержно смеялись. А проходящие мимо люди пугливо пробегали вперёд. Подальше от них. А они шли и смеялись наслаждаясь единением душ. А потом пошли встречать рассвет, и он своим розово-желтым покрывалом укрывал весь город. И их. И было так невыносимо хорошо, что Ева не заметила, как из ее глаз текут слёзы. А он сидя на лавочке и укутав свое сокровище в пиджак, бережно держал ее в своих руках, тихонько сцеловывая с мокрых щек соленые капельки. Она же прижавшись к нему, впервые в жизни была абсолютно счастлива. И ни чего в этой жизни не могло ее испугать. Ведь теперь всегда рядом был ОН. А потом они шли по аллеям самого красивого парка Праги, «Обора Гвезда» и его жена пыталась выговорить это название. И опять они смеялись. Они только и делали что смеялись лучась от счастья. Они шли по просыпающимся аллеям шурша свежими, опавшими кленовыми листьями, ещё не убранные заботливыми дворниками и она счастливая хватала их охапками, и подбрасывала в воздух, наблюдая за тем как они опадают, кружа над нами и ложась на плечи, осыпаясь дождем и опять они смеялись, глядя друг другу в глаза, наслаждаясь моментом единения, когда понимание друг друга не нуждается в словах. Он помнил и красный пузатый пустой трамвай с сонным кондуктором, который вез их усталых и счастливых к их гостинице. Он помнил и их поход в паб «У старой пани», который был всего лишь в квартале от гостиницы, портье сказал, что там самые вкусные шпикачки и пиво, а по вечерам играет музыка. По дороге к бару он шёл и рычал, ведь когда портье рассказывал о пабе он откровенно пялился на его ангела. А она только беззаботно смеялась и была абсолютно и бессовестно счастлива. Пожилой швейцар в красной ливрее называл ее так тягуче и плавно: Пании!!! , а он только злобно шипел на него, и не мог ни чего с собой поделать. Он не мог выпустить ее из своих рук. Она стала всем для него. Она стала для него в миг всем миром. А потом в их номере он отыгрываясь за все совершенно не давал ей ни минуты покоя, не позволяя остаться одной, со своими мыслями и целовал, целовал, целовал не имея возможности оторваться. И шептал. Что только он ей не шептал. И каждый раз выходя из номера она так мило краснела от завистливых взглядов соседей. А он лишь смеялся и шептал Еве на ушко как ему нравится ее румянец и смущение, и бессовестно лез обниматься и опять целоваться. А она уже нехотя отбивались. Он же лишь мечтая вновь и вновь очутиться в их номере, в их маленьком, личном мирке счастья. Последний вечер в Праге. Они опять пошли в так полюбившиеся им паб где была весёлая музыка, и он вытащил ее танцевать. в тот день никто не танцевал, и все смотрели только на них, а в конце танца он при всех поцеловал ее, забыв, что музыка давно смолкла. После танца все еще возбужденные ритмом и поцелуем они ели божественные шпикачки, которые брызгая соком таяли во рту, и сок стекал с ее губ, но он не давал ему стечь дальше, ловя своими губами эти восхитительные капли, запивая все это божественным пивом от которого на верхней губе оставался белый пенный след, который он тоже стирал с ее губ, своими губами. Мечтая оказаться не в пабе, а в их номере. Одни. А потом она захотела сказать повару спасибо. И он им отвечал, а они его совсем не понимали, и опять смеялись. На утро они чуть не проспали самолёт. Потому что он всю ночь не давал ей уснуть. И утром Адам рычал, увидев в чем она собралась покинуть номер. Рычал, что в этой прозрачной кофточке, и короткой юбке, которую он обозвал широким поясом, она из номера не выйдет. И перерыв все вещи достал из сумки свитер и джинсы, но и они его не устраивали, джинсы слишком сильно облегали, а свитер был по его мнению короткий. Он становился Синей Бородой, что она не преминула со смехом заметить уворачиваясь от его рук. Пошумев ещё он смирился и они побежали к такси которое уже казалось вечность ждала их. Этих таких сумасшедших американцев. Он бежал по отелю, а Ева следом и он слышал, как она тихонько хихикала у него за спиной. Но в такси она за все поплатились… И всё-таки они успели на самолёт довольные, счастливые и пьяные в своём счастье. И взлетая, с благодарностью слали воздушные поцелуи этому прекрасному городу, за подаренную сказку, в которой они стали единым целым. Как давно это было. 3 Адам снова обвел взглядом озеро, время давно перевалило за полдень. Надо было идти к машине и ехать домой. Домой. Но был ли у него дом? Он с глухим стоном снова привалился к стволу дерева, у которого сидел вот уже несколько часов. Сидел пытаясь понять куда же ему идти и есть ли у него этот путь. Вновь закрыв глаза он погрузился в свои воспоминания, их радужность от медового месяца и мысли обладания своим личным ангелом с именем Ева меркли… Меркли, как только они вернулись домой. Ведь вернувшись домой, они попали прямиком в ад. Ад который не заканчивается и по сей день. Они приехали счастливые, купающиеся в любви, но буквально через неделю его свёкр единственный и родной человек его ангела, попал в больницу с обширным инфарктом. Врачи, лучшая клиника, ее требования транспортировать отца в Германию. Все было запоздалым, он впал в кому. Его жизнь сохраняли только аппараты. И пришёл момент когда нужно было делать такой не простой выбор, оставить ещё или отключать. Врачи говорили умные слова, нет прогресса, гипоксия мозга, снижение функций мозговой активности...... Ева ничего не понимала из того что ей говорили, она была словно в анабиозе, и он не отходил от нее ни на шаг. Заросший щетиной и с такими же синяками под не выспавшимися глазами как у Евы. Он сутки убеждал ее в том что отключить отца от аппаратов это правильно, он бы сам этого хотел. Она ничего не понимала, ненавидела весь мир за ту боль что он ей причинял, ненавидела всех, кроме него. На следующий день они подписали бумаги о согласии отключения отца от аппаратов… Дальше казалось ад решил показать себя во всей красе… Были люди в белых халатах, кладбище, дождь и ветер пробирающий до костей, и ее залитое лицо не понятно то ли дождём то ли непрекращающимся слезами, она подошла слишком близко к могиле и ее ноги заскользили по мокрым комьям земли, и все это происходило как в замедленной съёмке. Он схватил ее в последний момент и рванул на себя и прижав крепко крепко к себе стоял и только сердце где-то в висках било набатом. И был страх, что сейчас он только что, чуть было ее не потерял. Он видел как она по тихоньку сходит с ума, видел и ни чем не мог ей помочь, она его не слышала, и он мог только быть рядом. Видеть все это, но просто быть… Дальше несколько месяцев словно выпали из его сознания. Он казалось попал на какой-то аттракцион повторяющихся событий. Следил за тем чтобы любимая не оставалась одна. А она не замечала никого словно уйдя в себя. И в какой-то момент он понял, что не справляется. И обратиться за помощью это был единственный выход. Еву госпитализировали в отделение неврозов и сначала он ходил каждый день в часы посещений, но находясь под лекарствами она даже не видела его. И вот наступил такой момент когда идя домой после очередного бесцельного посещения жены он забрел в паб выпить пива… в себя пришел он только к обеду следующего дня. Он лежал в какой-то грязной постели с какой-то девицей. Его телефон просто разрывался. Звонили из клиники, кризис прошел и Ева стала узнавать людей и спрашивала про него. Она спрашивала, а он предал ее, себя, их… Так быстро он еще никогда не собирался, бросив на прикроватную тумбочку пару купюр и вызвав такси он помчался домой чтобы смыть с себя свою слабость, свое мимолетное падение, чтобы вновь стать собой, стать Адамом для своей Евы. Через пару недель Еву выписали из клиники, и внеся ее в их дом на руках он видел, как она шокирована обилием ромашек в вазах и воздушных шариков и как она хохотала когда он ее кружил по комнатам… а вечером искупав ее исхудавшую и измотанную клиникой они пошли отпускать в небо все воздушные шарики, ведь в неволе никто не любит быть, и этот разноцветный ворох рванулся на встречу заходящему солнцу, неся ему их благодарность. Он окружил нежностью и вниманием свою Еву, своего ангела, своего земного ангела. Мчался с работы с ворохом так любимых ей ромашек или маргариток, фиалок заказывая их по всем цветочным магазинам, прибегая домой и видя ее сияющие глаза, просто опускался на колени и прижимаясь к ее ногам молил всех богов и звезды за то что позволили ей остаться с ним, что не отняли ее, не лишив этим его самого смысла жизни. Каждое утро было наполнено ее смехом и она до сих пор краснела, когда он говорил ей как она хороша… Так было и в тот воскресный день, когда они пили на террасе восхитительный кофе, она вдруг поменялась в лице и опрометью бросилась в ванную, он поспешил за ней, застав ее склонившеюся над раковиной в безудержной рвоте. Когда она повернулась к нему в ее глазах плескался страх. Его сердце тоже заледенил ужас, через мгновение он уже звонил в скорую, но ему ответили, что поводов приехать нет что это не страшно, но если они бояться то пусть приезжают в клинику самостоятельно, зарычав Адам сорвал с диванчика плед и подхватив Еву в него в три минуты запихал ее в машину. Еще через минуту они уже ехали по дороге в больницу и только побелевшие костяшки пальцев вцепившиеся в руль выдавали его состояние. Ева же только тихонько положила свою руку на его бедро тихонько сжав его, словно делясь с ним своей силой, своим вмиг настигшим ее покоем. Он вносил ее в этот убивающий своей стерильной бездушностью кабинет молясь. А вынес так же завернутую в плед, полным веры в жизнь и в чудо. Они были не одни. Они дали жизнь ещё кому-то, ещё при таком малом сроке трудно было что-либо увидеть. Но это точно была жизнь. Он как с цепи сорвался, не разрешал ей самой ездить на машине, боялся оставлять одну и нанял помощницу, звонил по сто раз на день, доводя ее этой своей заботой так что как-то она сказала, если он не прекратит то она его покусает. Когда срок был уже большой и они знали что это будет мальчик, он первый предложил назвать сына Майклом, так как звали ее отца, и она со слезами благодарности его обняла и только спросила, за что ей боги послали столько счастья? А он стоял думая только, за какие заслуги боги подарили ему это чудо. Был холодный март, и оставшийся до родов месяц он не ходил на работу, работая дома все остальное переложив на своих замов. в один из самых теплых день марта он всю спальню обставил ее любимыми желтыми розами. А на следующий день позвонили с клиники и сказали, что надо приехать на плановое до родовое обследование, и они поехали, он долго кутал и усаживал Еву в машину, и они смеялись, радуясь, что с малышом все в порядке и скоро, совсем скоро их ждет встреча с ним. Обследование прошло быстро и их отпустили домой сказав, что следующая их встреча состояться только во время родов. И они счастливые поехали домой, он предложил заехать в пиццерию, а она смеялась и говорила, что она уже и так как воздушный шар, он же смеялся и уверял ее, что он очень любит воздушные шары. Они смеялись, мечтали, жили, не зная, как хрупка эта жизнь, как нежно это счастье… Адам вздрогнул и открыл глаза. Солнце клонилось к закату, воздух заметно похолодел. Но даже это не заставило его встать и идти в сторону машины. Он поболтал стаканчиком кофе, но он уже кончился. Давно кончился, от того что он вспомнил дальше заставило его в бессилии застонать и резко смяв стакан он со злостью отбросил его в сторону. С усилием потерев лицо руками он невидящим взглядом посмотрел на озеро и отчетливо услышал визг тормозов, визг который он будет слышать в своих самых страшных снах. Снах которые не заканчиваются, а цепко держат свою жертву питаясь ее ужасом. Они счастливые ехали домой после клиники, Адам был как всегда предельно собран и внимателен, он хотел скорее оказаться дома со своей любимой и малышом который был еще только мечтой, но мечтой весьма непоседливой. Но провидению был угоден совсем другой сценарий. Знаете так бывает когда ты о чем-то сильно мечтаешь, то словно проверяя тебя у тебя эту мечту отнимают. Чаще вместе с этим тебе кажется что отнимают и мечту и надежду и самою жизнь. Но это только кажется. На самом деле тебе просто говорят, что ты еще не готов, и дают возможности, только иногда это бывает весьма болезненно. Он не знал, что на их пути к счастью на их дорогу вылетит фура с пьяным в дрова водителем. И как их счастье в одночасье окончиться. Как он после той аварии станет слегка прихрамывать на левую ногу. А малыш, их малыш, так и не может быть в этом мире. И для него опять настанет ад, ад из которого он опять будет вытаскивать своего ангела. Он уже даже не следил за временем не знал, сколько времени провела его Ева в госпитале. Он просто не уходил из палаты, она же после кровопотери не приходила в себя, не давая шансов не ему не себе. Она сдалась. Устала бороться. Он не устал и молился и боролся за них двоих. Однажды когда казалось что просвета нет и все настолько плохо что слез уже нет, а от внутреннего крика уже саднит горло, он подошел к окну и глядя на усыпанное звездами ночное небо, просто позвал в помощь все мироздание. Он твердым, уверенным голосом попросил: — Возьмите меня! Только её оставьте! Она моя жизнь. И сказав эти простые слова он сел рядом с женой и провалился за все время в простой сон, без мучащих душу сновидений. Проснулся он от взгляда. На него смотрела очнувшиеся Ева и чуть сжав его руку, слегка охрипшим от долгого без сознания голосом прошептала: — Как наш малыш? Он же только сжал ее руку, она застонав прижала свою руку к губам. Он видел, как боль разрывает ее, он уже свыкся с потерей, она же только узнала об этом и принять потерю ей еще только предстояло. И опять она его удивила. Повернув к нему залитое слезами лицо и сжав сильнее его руку она еще более севшим голосом выдавливая из себя улыбку произнесла: — Я рожу тебе ещё целый детский сад. Потери они сближают, так он думал и верил, верил пока на утро врач не вызвал его в кабинет и сыпя научными терминами начал с участием говорить, что при аварии произошли осложнения и его Ева никогда не сможет иметь детей. НИКОГДА… А он то думал, что уже знает, что такое ад! Как же он ошибался то. Ад начался с момента когда об этом узнала Ева, от нерадивой медсестры. А ведь он сделал все, чтобы уберечь ее от этого знания. Ева. Казалось, что что-то сломалось у нее внутри. Что-то что выжигало ее, принося невыносимую боль. И она делала больно тому, кто был ей так дорог. Кто был светом в ее жизни. Ее дыханием. Ее жизнью. Она это видела, и не испытывала какого-то чувства радости или удовлетворения. Нет! Чувствовала ещё большую боль ведь они были едины. Этой болью Ева наказывала себя. За то что не могла дать ему полноценную семью, за то, что он не сможет взять на руки их сына или дочь. И потому наказывала себя. Только себя. Но выходило так что муж тоже страдал от неё. От ее боли. В тайне от Адама она связалась с кучей клиник по репродукции и деторождению и все абсолютно все разводили руками, прочитав выписки из ее медкарты. Пока однажды одна клиника в Израиле не предложила альтернативный вариант, суррогатное материнство с чужой яйцеклеткой, но видоизмененной. Это не опробованный опытный образец. Но это шанс. Малый да! Но шанс! Но как ему это сказать? Не буду ли она одной из тех кто пользуется этим способом чтобы удержать мужа любой ценой. Но даже тогда она не могла представить их врозь. Никогда даже про себя или шёпотом она не могла, боялась произнести эти безликие, холодные в своей бездушности слова: он и она. Таких слов в отношении их не бывает! Их нет! Им просто нет места в их жизни! Есть только мы! И почему-то сейчас она уверенна, хотела верить что они все смогут, у них получиться! Кто она без него? Без его рук, губ?! Без его искрящихся зелёных как молодая весенняя трава глаз, с длиннющими и пушистыми ресницами. Как жить если она не слышит твоего дыхания и биение его сердца! Она жива благодаря Адаму. Именно он показывает ей все прекрасное что есть в этом мире! Они не столько продолжение друг друга, сколько единое целое, потому что она начинает фразу, а он её заканчивает, они как два пазла сошедшие по всем линиям, они абсолютно и безраздельно любящие и принадлежащие друг другу души. И она верила, что когда минует это грозовое облако в их отношениях, ничуть не изменив чувств, они как и прежде будут встречать рассветы и провожать закаты. И сколько бы лет не прошло чувство бескрайнего счастья их не покинет… И сейчас лежа в их спальне, уткнувшись в его подушку не зная сколько времени, она набиралась сил, сил чтобы встать и выйти из этой тёмной и такой не уютной без него комнаты, выйти к такси, которое уже вечность ждет у ворот их дома, чтобы поехать к нему. Поехать в то место где он черпает свои силы. К озеру. Она знала что он всегда такой собранный, сильный и волевой в решении всех вопросов, сейчас сидит у озера и в лёгкой задумчивости может даже не большой растерянности смотрит на погружающиеся солнце в пурпурный закат и думает как идти дальше. Но одному идти трудно и тот кто поддерживал ее сейчас сам так остро нуждается в помощи. И только она может ему ее дать. Ведь даже сейчас она незримо присутствует в его мыслях. Так же как он всегда присутствует в ее. Она чувствует его как самую себя. Сердцем, душой, каждой своей клеточкой. Она сделает все чтобы ее муж никогда не почувствовал сожаления от того, что остался. Думаю именно это можно назвать любовь. Адам. Он сидел и смотрел как солнце купает один свой бок в озере. Он мечтал о покое о том что может дышать не в пол силы, а полной грудью. Он так погрузился в свою боль, что не слышал, как подъехала машина. Как хлопнула дверца. И только вздрогнул когда его плеча слегка коснулись. Так легко, как крылом бабочки. Повернув голову он утонул в любимых серых глазах своего ангела. — Родной, поехали домой. ЭПИЛОГ. Три года спустя. Она, сидит на лужайке в тени цветущей сирени и держит в руках так и не открытую за сегодня книгу. И смотрит на тех кто является для неё ее смыслом. Ее мирозданием. Он, по залитой солнцем лужайке и с абсолютным плещемся вокруг него счастьем идёт за ещё таким маленьким, в русоволосых кудряшках чудом, страхуя его от внезапного падения этих маленьких ножек — торопыжек, из редко поглядывая в сторону цветущей сирени. Где в тени сидит его жизнь и его сила. Он и Она это единое целое, в которое вплелся маленький росточек, многократно их усиливающий. Возможности. Они повсеместны и ежечасны. Просто надо уметь видеть их. Уметь верить. Верить, что не каждая потеря это конец. Иногда это только начало.