Милк-шейк тайм

Шикадай всегда говорил, что интересоваться чужими делами — дурной тон. Обсуждать же чьи-то взгляды или поведение он считал и вовсе лишним, не имеющим отношения к делу. Ну, да, если честно, то всего этого Шикадай никогда не говорил, ограничиваясь простым «проблематично». А еще он морщился. Или хмурился. И уже по этой мимической игре Иноджин всегда мог сделать вывод об истинном отношении друга к делу. И гены клана Яманака здесь ни при чем, просто со временем он научился без любых техник читать человеческие эмоции по секундной задержке дыхания. Взгляд, пара фраз, и хоп, он уже знает, что, например, Васаби раздражена излишним вниманием, оказываемым ее подруге на миссии. Конечно, она бы предпочла, чтобы никакой миссии не было, и назойливого типа тоже не было, и они бы вместе с Намидой гуляли по полю и собирали цветы… Ха. Или вот, сам Шикадай: привык быть самым умным, самым логичным, главным советчиком. Не привык надеяться на силу кулака, и потому перед ней пасует. А еще к хитрости не привык и к подлости. Потому и не может до сих пор простить Боруто обман на экзамене. Хоть и говорит, что все в порядке, но Иноджина таким уже не обмануть. От этих мыслей смешно, он хмыкает, с трудом подавив широкую улыбку — Шикадай рядом, может что-нибудь заметить. Но тот лишь бросает на него мимолетный взгляд и отворачивается, весь в мыслях о новостях в деревне. Пронесло. Будто ничего не случилось, Иноджин решает прервать размышления друга и разузнать, что успела надумать его гениальная голова.  — Ну?.. В принципе, этого хватает. Шикадай тоже хорошо знает Иноджина, чтобы понять смысл вопроса. Он вздыхает, отводит взгляд от улицы, возит вилкой картошку-фри по тарелке, размазывая кетчуп. Иноджин ждет.  — Не хочется. Опять проблемы… Иноджин делает кукольные глаза, смотрит на него с деланным интересом. В стаканчике еще остался милк-шейк, и он трубит им, чтобы как-то сгладить неприятную паузу перед еще более неприятным разговором.  — Ты думаешь, нас отправят на миссию? И мы будем драться с друзьями? Шикадай морщится, ему явно не нравится столь откровенная формулировка. Иноджин не обращает на это внимания. Как ни назови, суть не изменится.  — Да, — наконец нехотя выдавливает Нара. — Я… уверен, что Боруто опять сделает какую-нибудь глупость. Иноджин пожимает плечами. Узумаки ему не друг, так что плевать. Совместная учеба в Академии и общие проделки не сблизили их.  — Может быть, Сарада его остановит. Шикадай усмехается, качает головой.  — Когда она его останавливала? Всегда против только с самого начала, а в итоге сама в центре истории, — Иноджин вздыхает. Ну что ж, не на всех хватает его проницательности. А Шикадай продолжает. — Боруто потянет чувство ответственности, он не станет ждать, пока за Мицуки отправят отряд карателей.  — А самого Мицуки это не остановило, — иронично подначивает его Иноджин. Уже ясно, что друг скажет дальше.  — Мы это уже обсуждали, — голос Шикадая повышается на тон. Иноджину снова становится весело. — Я не знаю, почему он так привязан к Боруто. Это… странно. Шикадай начинает сосредоточенно тыкать вилкой в картошку, Иноджин смотрит в окно и улыбается. Это ему еще совсем не интересно, но закрыть глаза на очевидное он не может. Впрочем, также он не может и понять, что Мицуки нашел в Боруто. Сарада хотя бы девочка и наследница клана Учиха, в Боруто же нет ничего от его знаменитого отца. Иноджин чуть прикрывает глаза и думает, почти как Шикадай, только с предвкушением, что все это сулит большие проблемы… Иноджину нравится будоражащий кровь адреналин. *** Время идет, сезон сменяется сезоном, вот и проблемы уже не те, что были раньше, и они сами уже повзрослели. Шикадай, как ни странно, стал больше похож на мать, чем на отца, и уже не раздражается, когда Иноджин подтрунивает над ним, предлагая взять веер и поднять юбки всем девчонкам в округе. Сам он тоже изменился: отрастил волосы, приступил к освоению техник матери. Впрочем, размер груди и милое личико какой-нибудь проходящей мимо красотки волнуют его куда больше, чем тренировки и миссии, становящиеся все сложнее. Кстати о миссиях: Моэги не дает ему такого распоряжения, но он и сам видит проблемы, разрывающие команду №7, и он наблюдает. Боруто не может даже о семейном ужине рассказать, не вставив в него упоминание о Каваки. Каваки то, Каваки сё… Он бы поставил его в центр стола и станцевал вокруг. Иноджин закатывает глаза, Шикадай предпочитает делать вид, что ничего не происходит, хоть сам при этом и выглядит так, будто у него перед носом собаку под хвост целуют. Мицуки… О, это отдельная песня. «Какая потрясающая выдержка!» — каждый раз восхищается Иноджин и продолжает подбрасывать в разговоры с ним мимолетные упоминания о Каваки. И смотрит, как лицо собеседника застывает, а глаза стекленеют. Мицуки по-прежнему безукоризненно вежлив и не способен ориентироваться во многих вещах, касаемых человеческих взаимоотношений. Однако ревность свойственна даже лучшим из лучших, и Иноджин с любопытством ждет, когда же стена изо льда даст трещину. Он будет весьма благодарен, если кто-нибудь его известит об этом заранее, и он успеет прихватить коктейль. Милк-шейки — да, слабость. Даже когда он, воровато оглядевшись, забирается по стене на балкон к Хако Курои, у него в сумке стоит плотно закрытый стакан со взбитым мороженным. Сегодня — вкус клубники. Хако сидит у окна за столом, очень плохо делая вид, что читает. Видит его, расплывается в хитрой улыбке, вскакивает со стула. Иноджин проскальзывает в комнату и ловит ее за руку, рассматривая платье.  — Отлично выглядишь, — улыбается, а она многообещающе хмыкает, прижимается к нему, кусает за губу. — Ауч, — надо, обязательно надо выказать деланное возмущение, и Иноджин не противится принятому обществом сценарию. — Родители?  — Нет, — она трется носом ему о шею, Иноджин боится, что однажды она его укусит, и тогда он станет готичным мальчиком. Будет носить кружева, как и она, и надевать черное даже в жару. Это глупо, но все равно заставляет напрягаться каждый раз, когда зубы Хако оказываются в непосредственной близости от его сонной артерии. В последнее время это случается не так часто, как хотелось бы, но Иноджину нравится — он успевает заскучать.  — Классное платье, — говорит он, задирая руками миллион нижних юбок. Ему нравится цель, которую не так просто достать, даже если она у тебя в руках. — Классное… Ух, ты! — он стонет, коленки от удовольствия дрожат, а она убирает руку с его паха, помогая справиться с юбкой. Они обрушиваются на кровать, почти перед самым носом Мистера Цукино, этого ушастого наблюдателя, какого черта он вообще делает на кровати. Иноджину иногда кажется, что в глазах кролика камера, и ему нравится эта мысль. И заходить к Хако ему тоже нравится. Она стала прикольная, не то, что в Академии. И мозг не крутит. Потом он допивает свой милк-шейк, уже больше похожий на сладкое молоко, сидит голый на кровати и рассказывает в красках и лицах о последней миссии. Хако хохочет, закрывая лицо подушкой, тоже голая и юная. А еще они обсуждают достоинства каждого из своих знакомых. Хако например считает, что самый большой член из взрослых у Хокаге, а Иноджин полагает, что у Акимичи Чёджи. Они спорят, рассуждая о весе и росте, а потом еще раз занимаются сексом просто потому, что тема такая. В сумерках Иноджин уходит. Он спрыгивает с балкона по-тихому, надеясь, что никому не попался на глаза, и машет рукой Хако. Она стоит у окна в одеяле, даже поленившись одеться, и Иноджина на секунду одолевают сомнения — может, остаться? Но кафе закроется через двадцать минут, а он еще хочет купить нормальный коктейль. Он торопится, поэтому решает добраться до места по крышам. И на одной из лавочек замечает кое-что интересное. Каваки, как всегда с лицом, будто у него под носом коровья лепешка, и Боруто, стоящий перед ним со сжатыми кулаками. Иноджин застывает, прячется за коньком крыши. Он сетует на время, так быстро уходящее, но любопытство слишком велико, чтобы отказываться от такого бесплатного зрелища, которое, к тому же, само идет в руки. Каваки что-то говорит, Боруто яростно парирует, взмахивает рукой, словно пытаясь откинуть аргументы, которые приводит ему оппонент. Каваки даже не удостаивает его ответом, разворачивается и пытается уйти, но Узумаки не дает ему этого сделать и хватает за рукав, разворачивая к себе.  — Мы не договорили!.. — доносится его голос до Иноджина, и он закатывает глаза, усмехаясь. Типичный Боруто. Какой-то звук снизу вновь заставляет его взглянуть на спорящих, и он успевает увидеть Боруто, отодвигающегося от Каваки, который выглядит невыразимо ошарашенным. «Да ладно» — думает Иноджин, а Боруто внизу, продолжая держать Каваки за плечи, склоняет голову и что-то тихо говорит. Каваки очень пытается вернуть лицу обычное равнодушно-презрительное выражение, но у него плохо получается. Иноджин готов хохотать. Боруто поцеловал Каваки. Это шикарно, это лучше, чем милк-шейк. Он расскажет… Нет, он никому не расскажет. Это такая тайна, боги, это же сенсация. По телу бегут мурашки от восторга. Лишь одному человеку он намекнет на «солнечное затмение». И вот тогда можно будет наслаждаться спектаклем.