Стены молчат За окном всю ночь не умолкала июля гроза Так жалко, что ты Не узнаешь того, как бредят тобой мои «я» Как тобою живёт моя рваная городами чужими душа Как тобою живёт моя рваная городами чужими душа
Сентябрь был тёплым и сухим. Ботинки мягко ступали по шуршащей листве. Мужчина неторопливо прогуливался ночным городом, который по странному стечению обстоятельств был для него родным. Бутылка виски была наполовину пустой, но разве это должно насторожить, если в голове по-прежнему пульсировала тупая звенящая пустота? Он сделал ещё глоток и тяжело опустился прямо на землю, съехав спиной по широкому стволу клёна.Тишина болит пустотой Так хотелось бы просто прижаться к тебе рукой За ошибки мы платим собой Сколько сил у меня остаётся для боли
Часы на вокзале, который отлично просматривался с пустыря, на который Алекса Беляева принесла ностальгия, показывали без пяти полночь. Он расстегнул пиджак и сделал ещё пару глотков. Проглотил. Он всё пил залпом, даже кофе в бумажных стаканчиках. Вискарь был годным — острым, горячим, пикантным. Когда-то в далёком детстве он любил гулять здесь. А потом сам не мог себя понять, когда снимал квартиру на Манхэттене, с видом на бескрайние синие просторы. Он никогда не хотел жить в Броварах. И никогда не думал, что в свои неполных тридцать пять будет депортирован из Штатов, как какой-то непотребный отброс. Что ж, он сам виноват, и сам похерил свою блестящую адвокатскую карьеру. А потом отец со своей фейковой болезнью, то есть болезнь, конечно, была настоящей, но отец явно манипулировал ею, пытаясь заманить Алекса на должность преподавателя инглиша в восемнадцатую школу. И когда он звонил Мэри и говорил, что ненавидит школу и педколлектив, он ничуть не лукавил. Сперва. А потом он как-то незаметно привязался к детям, нашёл с ними общий язык. И преподавать ему было не тяжело. Хотя, кому он сейчас врёт?Мчат сквозняки Сквозь года и случайных знакомых — мы другие давно Так жаль, что более Не горит тихим светом прошлое наше окно И у каждого свои герои в новом крутом кино Кеды новые в осень и новое супер-пальто
Часы начали бить полночь. Алекс сделал ещё глоток. Достал из кармана пиджака сигареты. Дешёвые, которые смог найти в «АТБ». Он курил в детстве, пока отец не узнал и не выписал пиздюлей. А теперь вроде бы взрослый уже человек, может делать, что хочет. Никто не будет ругать. Он сделал пару глубоких затяжек, чувствуя, как по горлу разливается приятное тепло. Пальцы тоже согрелись. Тишина. Вообще он изначально не собирался оказываться здесь. Обычно он любил гулять с Шайной, а теперь бедная животина была заперта дома. Алекс хотел просто пройтись, и ноги сами принесли его на этот пустырь. Он не знал, что происходит сейчас с его жизнью. Он не мог ответить себе честно, что чувствует по отношению к Кате. Просто боялся громких слов. Но чем ещё это может быть, если ему почти физически больно было видеть, когда к ней прикасался этот Скоропадский? Или когда отец Дани Гармаша приобнял её за талию и придержал дверь, когда они вместе выходили из здания школы? Он не позволял себе думать, куда они могли отправиться дальше вдвоём. Но ответ и так был очевиден. И он изо всех сил гнал от себя прочь эти невесёлые мысли. Больше всего его удивлял отец, который сразу выкупил, что Алекс что-то чувствует по отношению к Кате. А на вопрос: «откуда?» — просто улыбнулся и пожал плечами. Я же твой отец, мол. А сегодня он видел, как Катя целовалась с этим отцом Дани Гармаша. Алекс даже забыл его имя. И в груди что-то предательски заныло. Стало так блядски обидно, что она никогда не целовала его при всех. В школе. Но с Катей они же всё решили ещё тогда, разве нет? Разве не решили они остаться просто коллегами по работе? И вообще, почему с людьми, с которым меньше всего воспоминаний, так тягостно расстаться? Почему о том, чего не было, он жалеет больше, чем о том, что всё же случилось? Но Катя тоже не отпускала его совсем. То звонила по каким-то странным поводам, то приходила к его столу и облокачивалась, низко-низко наклоняясь над ним. То отталкивала, а то обратно притягивала, словно магнит. И он уже сам не знал, чего хочет. А иногда он и сам отталкивал её. Наверное, они будут выяснять свои отношения всё время, пока будут вместе работать. Но они друг к другу неравнодушны. И вот вчера он сам наорал на неё из-за Мэри. С Мэри тоже всё было отнюдь не просто. Он не знал наверняка, его ли ребёнка она ждёт, но какая разница? Он был с ней, она была, — да, наверное, и сейчас этот статус актуален — его невестой. Когда он был с Катей в мае, ему казалось, что он чувствует к ней что-то большее, чем-то, что испытывал к Мэри, когда они жили в Штатах. А потом ему было почти до слёз обидно, когда Мэри попросила не провожать её. А ещё он видел однажды, как её подвозил какой-то другой мужчина. И он испытывал какую-то мучительную горечь, от того, что его девушка села в машину к другому. И хотя Мэри говорила, что это ничего не значит, ему было неспокойно. Была Катя. Была Мэри. Был он сам, Алекс Беляев. И он запутался. Окончательно.Тишина болит пустотой Так хотелось бы просто прижаться к тебе рукой За ошибки мы платим собой Сколько сил у меня остаётся для боли
Он ревновал Катю. Ревновал Мэри. А потом это как-то смешалось. И он уже не знал, любит ли он больше Мэри, или Катю. Одно он знал точно: он однозначно не любит Дарину Петровну. Хотя его отец возразил бы на это, что он просто не знает Киселёву. Её тоже можно любить. И вот теперь из-за ссоры с Катей он разозлился на капризы Мэри. Конечно, ложь он терпеть не мог, но мог бы войти в её положение и догадаться, блин, что ей нужно его внимание. И сейчас всё могло закончиться очень плачевно. Мэри могла потерять ребёнка. Его ребёнка. И он был виноват перед ней. И ему было жаль. Господи, проще было бы, если бы он вообще не возвращался на Украину. Тогда он бы никогда не узнал Катю. Никогда бы не видел её глаз и не чувствовал поцелуев на шее. И не было бы той ночи. И он бы жил сейчас с Мэри. Наверное, тогда он был бы более счастлив. А дальше снова всё возвращалось на круги своя: телефон оповестил о приёме Вайберовского месседжа. Алекс чуть усмехнулся, пытаясь угадать, Мэри или Катя. Вайбер пиликнул второй раз. Мужчина горько усмехнулся и щелчком отбросил бычок дотлевающей до фильтра сигареты. Рука потянулась во внутренний карман пиджака. Достал телефон. Два новых сообщения. «Котик, сладких снов» — куча смайликов и киссесов — это Мэри, его любимая невеста. «Я хотела попросить прощения. Давай встретимся завтра? Нам нужно поговорить» — сухой язык, деловой стиль — это Катя. Но в груди что-то болезненно сжимается, ведь она пишет, что хочет встретиться с ним. Это обещает новое начало. Надежда.Поздно, и я Сквозь заснеженный парк мимо светлых витрин пройду Так жаль, что ты Не осталась со мной ожидать новую нашу весну
Мужчина залпом осушает бутылку, допив остатки виски. Он любит двоих. Его окружает тишина.Тишина болит пустотой Так хотелось бы просто прижаться к тебе рукой За ошибки мы платим собой Сколько сил у меня остаётся для боли