Будет больно

      — Уверен, что он захочет стать птицей в клетке?       Макса легко провести, легко поводить за нос, и тогда Эш показушно легко не воспринимает его эти слова всерьёз. Но оставляет зарубку в памяти с ярлычком «Не думать об этом». Но такое — как красная тряпка для быка, и он думает-думает-думает, даже переступая обшарпанный порог своего логова. А потом разбивается об обеспокоенно-счастливую улыбку Эйджи и думает о том, что вот она, эта его маленькая клетка. Каждый раз, когда он уходит и возвращается, Эйджи смотрит на него с острой, невыносимой просьбой.       Не уходи, будь осторожен, просто возвращайся.       Каждый раз Эш думает о том, что как было бы всё просто, если бы он и правда мог так остаться и никуда не уходить.       Но он не может. Он ломает прутья клетки, их осколки — осколки грустной улыбки Эйджи каждый раз на прощанье — режут душу-кожу. Те раны, что долго не заживают, ноют даже тогда, когда он возвращается.       Он смотрит в тёмные внимательные глаза Эйджи каждый раз, а там море незаданных вопросов о каплях крови на футболке, о едва уловимом запахе пороха, о громких и страшных заголовках газет. Больно. Когда Эйджи срывается на обидные слова, что так не должно быть, что Эш не такой — больно. Эш — такой. Эш давно мечтал устроить эту войну, отомстить даже за самый крошечный шрам и за самые мелкие обиды. Он — такой. И Эйджи не птица в клетке, а в опасных рысьих лапах, что скоро дадут слабину и выпустят её на волю. Только бы не помять драгоценные перья, но Эш не может ничего обещать. Потому что обещание Эйджи быть рядом, что бы ни случилось, что бы он ни задумал — оно такое сладкое и манящее, так хочется понять и осознать это самое «рядом». Просто так, ничего не требуя взамен, не ломая, не считая вещью. Просто рядом, просто…       Просто это чертовски сложно, и Эш был бы рад никогда бы не пытаться это понять. Но Эйджи рядом. Будет рядом совсем чуть-чуть, пусть пока и не знает об этом. Ему домой надо, к родителям и миленькой сестре. Ему надо быть рядом там. Потом, скоро. А сейчас…       — Эйджи?       — А?       — Побудь со мной.       Это заклинание каждого шумного и душного вечера Нью-Йорка за большим окном.       Да, Эйджи, просто отложи свою книгу, просто сядь рядом на кровать, просто прижмись плечом к плечу, дай почувствовать тепло, за которое не надо платить и жертвовать, Эйджи, пожалуйста, прогони все кошмары хотя бы сейчас, мне потом с ними справляться самому, Эйджи, так здорово просыпаться, когда ты спишь на моём плече, такая живая тяжесть, я себя немного живым рядом с тобой почувствую, Эйджи…       Эш задыхается жизнью, когда по утрам Эйджи сонно щурится на него и желает доброго утра. Он взъерошенный, домашний, не птица ещё — птенец. Так бы и уберечь его от всех бед, так бы от самого себя уберечь, но Эш не умеет, он и сам от себя-то не может спастись.       Он не говорит: «Спаси меня». Он вообще не говорит, наверное, очень много важных вещей, он просто сгребает Эйджи в объятия, тянет на себя, чтобы тот живой тяжестью умостился сверху, закрыл собой, уткнулся носом куда-то под ухо.       «Вот бы его поцеловать», — думает Эш и замирает, зарывшись пальцами в тёмные мягкие волосы. Это желание странное, невыносимое. Он ведь шлюха, смазливая живая игрушка, такие мысли для него — непозволительная роскошь. Его давно отучили испытывать светлое и неловкое желание прикоснуться к понравившемуся человеку. Ещё до того, как только должен был начать его понимать. Ему семнадцать, в его возрасте обычные парни думают только о своём первом разе, а его уже…       Эйджи немного приподнимается на локтях, утыкается в его лоб своим, смотрит внимательно и мягко, и Эшу хочется просто зажмуриться.       — Не смотри на меня так, — бормочет он, и Эйджи выдыхает:       — Как?       «Как я того не заслуживаю», — думает Эш, а потом заставляет себя не думать о том, что у Эйджи мягкие, осторожные губы.       Он о таком не думал, когда его целовали. От Дино всегда несло дорогим алкоголем, и единственной мыслью было не сорваться и не укусить его мерзкий язык. Спасал только страх остаться без зубов. Спасали мысли о том, что однажды он отомстит.       А теперь он не знает, о чём думать. Просто… таких, как он, наверное, так мягко не целуют. У таких, как он, грязный и затраханный рот, его целовать должно быть противно. Эйджи просто слишком хороший и светлый, чтобы это понимать, и Эш одним движением переворачивается со спины, аккуратно подминает его под себя, они даже легко стукаются зубами.       — Я не… Я грязный, Эйджи. Ты ведь понимаешь, — хрипло выдыхает он, а от тёмного, затягивающего взгляда Эйджи так горячо. Везде, во всём теле просто, в каждой клеточке.       — Понимаю, — просто отвечает тот, тянется к нему, обнимает за плечи, за шею, и от этого странно, так странно. На шее и загривке у Эша слабое место. Его не раз имели именно так, вдавливая ладонью в шею, в затылок, и оставалось только трепыхаться, зло кусая простынь или подушку. Да всё его тело такое, со следами и невидными ранами болезненных, противных воспоминаний. Их не залечить, их даже лучше вообще не задевать.       Наверное, он слишком резко подаётся назад, упирается спиной в спинку кровати. Слишком… слишком больно кому-то из них. Точно будет. Эйджи, немного приподнявшись на локтях, смотрит на него с тем самым невыносимым выражением, которое и есть такое, больное. Не жалость, нет. Тёплая тоска и грусть.       — Прости, — говорит он его, Эша, слова. — Наверное, я не понимаю, сколько всего тебе пришлось пережить.       Это больно. Больно от мысли, что над шеей Эйджи Дамокловым мечом висит опасность попасться в лапы Дино и пережить то же самое. Он уже был от этого на волоске, и, наверное, просто его ангел-хранитель в тот момент не спал, а что-то наколдовал. Ангел-хранитель Эша всегда, похоже, пропадает на каких-то ангельских тусовках или не существует в принципе.       Смешно от этого, больно немного. У Эйджи такая болезненная улыбка, когда Эш повторяет сегодняшнее заклинание:       — Побудь со мной.       И Эйджи аккуратно обнимает его за спину, плечо у него тёплое, надёжное, так хорошо уткнуться в него лбом. Забыть на чуть-чуть, что будет больно.       Будет, конечно, ведь Эш уже привык к этому теплу. Будет больно, когда придётся от него отказаться.