Сорок минут

       Сокджин, возможно, совсем чуть-чуть устал слушать эти бесконечные монологи, которые льются и льются и не прекращают своё течение. Даже персиковое дерево, огромное, вековое, не скрывает от мертвенного холода мигающего гирляндой тела. Он подумать не мог, что привидения — «дух я, а не привидение» — такие уютные, но до ужаса надоедливые. Сокджин, в принципе, вообще не ожидал увидеть это. — Ты просто существуешь и всё. Ничего лишнего. Никого не волнует, чем ты занимаешься, каким являешься на самом деле, хранишь ли ты тот странный розовый свитер в шкафчике на третьей полке. Никому не сдалось твоё нытьё, твоё мнение. Вы — песчинки в этом мире, маленькие, наивные, обманутые бесконечными словами о самореализации и выражении своих талантов.        Ким-сам-ты-призрак-Намджун лениво жуёт травинку. Травинку, чтоб его, жуёт. В книгах пишут, что только духи обладают подобными способностями, однако Ким-отстань-от-меня-Сокджин предпочитает не задумываться над прочитанной литературой ещё раз, его голова не выдержит. — Представь, каково бродить и не находить себе места!.. Глупые мифы о жизни после смерти! Вспоминая о них, мне хочется вернуться в прошлое и как следует ударить того Ким Намджуна, считающего точно так же. Сейчас-то я знаю. Ты ищешь дверь в иное измерение, стараясь не попадаться людям. Одно неверное движение, один еле заметный шаг не туда, и, считай, прощай, до следующего отбора.        Сокджин вздыхает. Не попадаться людям? Ему хочется впиться глазами в зеркала напротив и спросить, какого чёрта он тогда привязался к нему? Персиковое дерево издаёт согласный шелест, спелый плод разбивается на крупные кусочки мякоти рядом с расслабленным Намджуном. — Я существую недолго — лишь вечность. Тебе, наверное, кажется, что это невозможно. Но всё же… Ты просто есть, и всем на тебя плевать. Ты не должен показываться, пока на улицах беспокойные человечки, которые постоянно в движении, ходят, и ходят, и ходят, пытаются угодить другим. Зачем же все эти бессмысленные слова о мечтах и целях, о прекрасном и об искусстве? Зачем, если они даже минуту не уделяют, например, удивительному скрипачу из метро? Вот так они теряют себя. Как противоречиво, да? — Очень.        Они ловят взгляды друг друга. Вдруг весь мир становится таким понятным и лёгким, словно нет всех метаний из края в край, словно наступила гармония. Джин видит сзади привидения дверь, в которую не верил. Не желал верить. — Там дверь, — говорит он. — Не надо… — Но там и правда дверь.        Намджун хмурится. — Я не для этого поделился своей историей, чтобы ты издевался надо мной. — Придурок, обернись.        О, надо же. — Наконец я от тебя избавлюсь, — шепчет Сокджин. Только его голос ломается, превращается в отчаянность. Честно, он ненавидит это. Ненавидит, что привык. — Наконец ты от меня избавишься, — соглашается Намджун. — Ты не будешь больше трепать каждому встречному о розовом свитере… — Что лежит в шкафчике на третьей полке. Да, я не буду.        Сокджин молчит. Ему многое хочется сказать, но говорит он тихое: — Я бы хотел, чтобы ты остался… — Я бы хотел остаться. — Обещай, что подождёшь меня. — Обязательно.

***

— … Вот так они теряют себя.        Ему кажется, что это уже было. Сокджин точно не помнит. Губы растягиваются в странную улыбку, когда он произносит: — Как противоречиво, да?