Осенние забавы

      Мягкой походкой подкралась к Асгарду осень. Принесла с собой прозрачное до синевы небо, буйство красок от алого до невесомо-золотистого.       И богатейший урожай.       Только-только отшумела война Ванахейма с Асгардом. Фрейр расстарался, показал себя с лучшей стороны: на диво урожайный год выдался. Зерно пригибало колосья к земле, а ветки деревьев, бывало, и ломались под тяжестью спелых и сочных плодов. Аромат их, густой и душистый, казалось, мог и бывалого вояку сбить с ног.       Но сегодня — особенный день. День заготовки вина.       В изобилии у асов круглый год пиво и медовуха. Знатными мастерами-пивоварами славится Асгард: один Эгир чего стоит! Но вино — на особом почёте. Не растёт прихотливая ягода в суровом Асгарде, привозят виноград весёлые ваны. Из-за войны прекратились поставки. Впервые после долгого перерыва прокатилась по Биврёсту телега, доверху заполненная спелым виноградом. До того прозрачным — кажется, солнце сквозь него просвечивает. Косточки все видать. Только черешочки-листики знай тень отбрасывают.       С самого утра сидели служанки, перебирали дивную ягоду, отделяя от черенков да складывая в огромный деревянный чан. А вот давить виноград, танцевать на нём — это привилегия знатных дев. Ноги их нежны да мягки, маслами умащены, к грубой обуви непривычны, не испортят они тонких косточек виноградных, целыми оставят. Давленные-то косточки вино мутным делают да горьким без меры.       Как подобралось солнце к зениту, наполнился чан почитай что доверху. Ушли служанки. Семь богинь, семь знатных жён и дев асгардских собрались давить спелую ягоду, в сусло её обращать. И впереди всех — Фригг, сама царица асгардская. Не гнушается работой жена Одина, не желает в Чертоге своём отсиживаться.       За ней следом — красавица Гевьон, покровительница девства. Сама, правда, замужняя, ну да кто ж ей слово-то скажет — мало ли, в быка обращаться никому не хочется…       Скади — великанша, пришедшая в Асгард, да так в нём и оставшаяся. Поговаривали злые языки, что смерть Тьяцци ей на пользу обернулась, да старались опять же не громче шёпота произнести. Тяжела на руку богиня охоты, и проворна, даром что ростом великих воинов обгоняет.       Прекрасная Фрейя и году не прожила в Асгарде, а глянь — смеётся заливисто, и прочие богини в ответ улыбаются. Весёлый нрав у Фрейи. Насмешлива она, но не зла, ибо силу красоты своей сознаёт и соперниц в иных девах не видит. Приняли её в свой круг богини, ровно всегда она в нём была.       Рядом с ней выступает гордая Сиф, жена Тора Могучего. Кудри её были ярче золота когда-то, нынче же темны, ровно вороново крыло. То козни Обманщика, то и его же подарок.       Кроткая Идунн держится позади. Ступает так мягко, будто под ногами у неё не земля, а пух нежнейший. Нелегко порой жене скальда, что вечно ищет вдохновения, в погоне за мелькнувшим образом может неделями домой не возвращаться — что твой воин из походов славных. Но нежностью светятся очи Идунн, когда встречает она Браги с поникшей головой на родном пороге.       Самая молодая из всех богинь — Сигюн. Не так давно избрала она своим уделом верность. Молчалива да застенчива Сигюн, оттого и подруг у неё немного. Но слово молвит — завораживает нежный голос, дивятся асы на мудрость речей, что пристали бы не юной деве, а убелённому сединами старцу.       Не ведают семь богинь, что не одни они у чана, виноградом полного. Прознав про винодельческие дела, раньше всех пробрался к чану Локи да спрятался в кустах. Расположился поудобнее, предвкушает, как будет на ноги девичьи смотреть да речи слушать. Может, и про него что любопытное скажут… За глаза-то оно ведь совсем по-другому звучит, Обманщику ли не знать!..       И прав оказался лукавый бог. Подоткнули богини подолы свои повыше, чтоб не мешали, чему Локи очень даже рад был. А потом и впрямь услышал он собственное имя, а после, как обычно, едва перебранка не началась. Каждая норовит Локи позаковыристее обвинить да другую упрекнуть в связи непотребной с Обманщиком.       Пока богиня красоты, уперев кулачки в крутые свои бёдра, насмешливо не произносит:       — Локи, конечно, можно ругать. Но не отнять у него обаяния. Здесь каждая из нас поддалась Обманщику. — Останавливается Фрейя посреди чана, голос повышает: — Каждая здесь была с Локи. Чем ругать его да друг друга подкалывать, да пытаться делать вид, что всё не так — не лучше ли открыться друг другу? Пусть каждая расскажет, как с Локи встречалась! Честно расскажет, чтобы домыслов и недомолвок не осталось!       — Вот ты и начни, — недовольно качает головой Скади, что-то бурча под нос про нравы асгардские развратные.       Фрейя улыбается лукаво. Прижимает руки к груди, где горит огнём драгоценное ожерелье, выкованное для неё карлами.       — Дорог Брисингамен, великие силы ему подвластны. Дорога и цена, за него заплаченная. — Кто-то хмыкает, но богиня красоты будто не слышит. — Оттого, что столь ценен он, никогда я его не снимаю. Даже во сне.       Вот в одну из ночей укладываюсь спать, как обычно. Сон мой чуток, каждый шорох тревожный отзывается. Слышу — рама оконная скрипнула. Я затаилась, уже кричать изготовилась. Вижу — нет никого. Тут на груди у меня защекотало что-то. Думаю — комар какой, хлопаю, и слышу следом — ругается кто-то рядом совсем. Я пригляделась — а это Локи!       «Что, говорю, забыл ты в постели девичьей, глаза твои бесстыжие?» А он с жаром таким: «Фрейя, говорит, исходил я девять миров, а такой красоты не видывал! Умираю без взгляда твоего ласкового!» А сам под одеяло уже моё забрался, телом горячим прижался…       Только не я была его целью конечной.       Мрачнеет чело Фрейи. Хоть и много времени прошло, не может богиня простить Обманщику, что не ради её прелестей к ней в окно лез да в блоху оборачивался, по груди её белой, ровно по холмам высоким, ползая.       — Обнимал он меня жарко, да тянулись ручонки к шее моей, к ожерелью Брисингамен драгоценному. Растаяла я в объятьях его, не сразу хватилась…       — Недолго, видать, он блохой-то по тебе прыгал, — хмыкает Гевьон. — Всё больше в нормальном обличии.       Фрейя плечиками поводит изящными:       — Не скажу, что лучше всех он на ложе… Знавала я и попредставительнее мужей. Но хорош, врать не буду — хорош!..       — Ну да, тебе-то есть с кем сравнивать, — едко замечает Скади, будто змеиным ядом плещется. — Есть и приличные девы, весь Асгард на ложе не манившие…       — Надеюсь, ты не о себе, — с достоинством отвечает Фрейя. Поправляет локон золотистый, из причёски выпавший. — Ваша история с козой — верх приличия, нечего сказать!.. Ещё скажи, что после того вы на сеновале не кувыркались. Вот уж никогда не поверю!..       Великанша фыркает. Лопается с удвоенной силой под её ногами спелый виноград. Мало кто замечает это — и без того у всех богинь и ноги, и подоткнутые подолы соком сладким забрызганы. Кое-кто и руки, и лицо успел перемазать.       — Кувыркались, — кивает наконец Скади. — Пришёл он ко мне с непристойными предложениями на следующий же вечер. Я, говорит, видел, как ты на меня смотрела. Меня тоже всё устраивает, чего зря время терять?       — И ты согласилась, — вставляет Гевьон. Поперёк её лба — красная полоса от сока виноградного, но не портит она богиню, лишь очарования добавляет.       — Я настояла, что сверху буду, так, мол, у нас, турсов, принято. А сама навалилась всем весом, так, чтобы и дёрнуться не сумел. Смертный твой час, говорю, настал, придушу тебя сейчас за все твои выходки, за отца моего, Тьяцци, отомщу.       — Чего ж он до сих пор бегает непридушенный? — вопрошает Фригг.       Горестно вздыхает Скади:       — Отвлёк он меня. Обернулась я, глядь — он с-под меня ужом выскользнул и где-то верёвку подобрал, мерзавец. Моргнуть не успела, как связал он меня ею… Ох, натерпелась я тогда горюшка…       Скади принимается подтыкать платье, будто сбившееся на поясе. Прячет невольную улыбку. Слаще мёда показалась великанше месть лукавого бога…       — Видели мы, как ты горевала, — усмехается Сиф. — Прям светилась вся, не иначе как от горюшка…       — Локи лаской берёт, — внезапно говорит тихая Идунн, и взоры богинь обращаются к ней. — Обходительный он и на ласку щедрый. Всем хорош Браги, муж мой, да больно капризен он. Только о себе на ложе и думает. Жена, ублажай меня!.. Локи же, когда сманивал меня к Тьяцци, какие речи сладкие говорил! Не слыхала я таких слов тёплых от мужа, даром что скальд он великий. А на руках как носил! Ровно пёрышко…       Богини остановились даже в танце своём, заслышав такие речи от Идунн. Подозревали, конечно, что не стихи ей Обманщик читал, от Тьяцци выкрадывая. Но не ждали они такой откровенности от мягкой богини, терпеливо сносящей все капризы Браги.       — Браги прекрасный муж, — добавляет хранительница яблок, как ни в чём не бывало утаптывая виноград. — Я бы никогда не ушла от него. Но Локи… Это страсть во плоти, это факел, горящий во мраке. Он сам как пламя — такой же прекрасный, опасный и завораживающий…       Локи, слыша слова столь лестные, улыбается довольно. Вспоминает волосы светлые Идунн, по спине рассыпавшиеся. Вся она была мягкая да круглая, будто яблочко наливное. И пахла тоже яблоками…       — Сразу видно, кто за скальдом замужем, — молвит Фригг. — Ты за Браги песен часом не складываешь?       Идунн улыбается. Мысли её далеки от мужа.       — Ладно, с Идунн всё ясно, — говорит Фрейя. — Гевьон, твоя очередь. Просвети общество, как с Обманщиком встречалась.       Гевьон голову вбок наклоняет, будто раздумывает о чём. Глаза мечтательно в горизонт уводит. Там в синеву небесную кроны деревьев упираются — золотые по осени да рыжие, ровно волосы Обманщика, ровно пламя ручное на ладонях его…       — Локи вообще-то на все руки мастер, — заявляет наконец богиня девства. — Пожаловалась я как-то, что платья мои все поизносились да надоели мне. Он возьми и принеси, да красивое такое — залюбуешься!.. Говорит, сам сшил за одну ночь. Врал, наверное. Ну да не всё ли равно, коли и впрямь хорош наряд? Примерила я платье то… попросила помочь с завязками…       — Помог? — спрашивает Фригг.       — А то!..       И больше от мечтательной Гевьон богини ничего не добились.       А лукавый бог улыбается себе, вспоминая кожу её нежную под ладонями своим да шёпот страстный да нежный. Шутил он тогда ещё, не желает ли она сферу сменить, вместо девства любви страстной покровительствовать, коли так искусна в ней оказалась… Фрейи тогда в Асгарде всё одно ещё не было.       — Моя царица, — нерешительно окликает Фрейя. И умолкает. Страсть как хочется историю Фригг услышать, но царице не прикажешь.       Та, однако, понимающе улыбается.       — Раз уж все здесь откровенничают, будто сёстры, и я выделяться не буду, — молвит она. — Многие дивятся, отчего царица не чурается простой работы, вот как сейчас. А мне скучно в Чертогах мужниных! Он сам то в делах царственных, то гулять отправится по Мидгарду своему… И знаю прекрасно, что дев там соблазняет!.. — очи царицы гневным огнём вспыхивают. — А я день-деньской сижу одна-одиношенька в палатах золотых, мочи моей нет на блеск этот смотреть!..       Умеет Фригг завладеть вниманием. Слушают её богини, не перебивают. И впрямь — не каждый день царица о своём житье-бытье рассказывает!       — Как-то ушёл Один опять по своим делам, не обнял меня даже на прощание. Устала я от одиночества, надоумила меня Фулла Локи позвать. Мол, развеселил он Скади, и меня развеселит. Послушала я совета, гонца за Локи отправила…       Фригг замолкает, дух переводит. Фрейя же торопит:       — Дальше-то что было, моя царица?..       — Предложил он мне в загадки играть. Я от скуки и согласилась. А условие было такое: кто проиграет, тот одежды снимает.       — И кто же проиграл? — пряча улыбку, спрашивает Скади.       Опускает Фригг очи.       — Мудрёные у него загадки оказались…       — Загадай, моя царица! — оживляется Сиф.       — Извольте: что всего в свете быстрее? Что всего в свете мягче? А что всего на свете милее?..*       Богини молчат. Переглядываются.       — Быстрее всего мысль — та и ветер обгонит. Мягче всего рука — как ни мягка подушка, всё одно руку подкладываешь. А милее всего на свете — сон, без него и девять миров не милы станут, — тихо произносит Сигюн. Но слышат её все.       — Верно, — с удивлением говорит Фригг.       Локи, которому хорошо видно всех богинь, замечает, кто ответил на его загадку, да эдак быстро да точно. Присматривается Обманщик к Сигюн, дивясь сам на себя, как это он пропустил такую деву.       — Неужели пришлось тебе разоблачаться перед негодником, моя царица? — притворно вздыхает Гевьон.       — Пришлось, — вздыхает Фригг в ответ, а сама румянцем лёгким окрашивается. — Царское слово дала ведь!.. Стою в чём мать родила, а он одетый. Я, говорит, не достоин чести находиться в одежде, если царская особа разоблачаться изволит. И кафтан свой быстренько скидывает, а под кафтаном у него, подлеца, и нет ничего!.. Ну то есть всё, что надо, на месте…       Фыркает тихонько Локи после слов царицыных. Хороша была Фригг — что в одеяниях царских, что без оных. Не думал Обманщик с женой побратима развлекаться, да не в его правилах отказываться, когда сама добыча в руки плывёт. И то сказать: коли Фригг с родными братьями мужниными возлежать не брезговала, чем названный брат хуже?..       — С тех пор забыла я о скуке и печали, — заканчивает царица. — Пока муж мой обратно не вернулся…       — Да. Локи тот ещё проказник, сколько жён честных опорочил, саму царицу-матушку не пощадил, — вздыхает Фрейя. И добавляет как бы между прочим: — Помнится, говорила одна богиня, что неприступна она и лишь мужу верна, да и та не удержалась. Поведай, Сиф, из-за какой такой распри Локи кудри твои чудные остриг?       Богини поворачиваются к жене Тора. Та лишь виноградное сусло месит всё яростнее, да так, что брызги и на других уже летят. Очей Сиф не поднимает, только лицо её злым румянцем заливается.       — Сиф, мы тут все уже тайны свои сердечные поведали, твоя очередь, — говорит ей Гевьон.       — Мы тебя не осуждаем, — мягко добавляет Идунн. — Мы ведь тут почти все мужние жёны.       — Это было всего один раз и вообще не считается, — наконец сквозь зубы цедит, ровно выплёвывает, Сиф. — Я люблю Тора!..       Локи тихо хмыкает. Также горячо и яро говорила Сиф про любовь свою к мужу, когда пришёл он к ней. Много слов обидных сказала она ему тогда, да стоило Локи подойти ближе да к стене её прижать крепче — будто выдохлась Сиф. Не нашла сил она оттолкнуть Обманщика по-настоящему. Тот же, видя в очах её страсть запретную, невысказанную, и вовсе не счёл нужным отстраняться.       — Тут четверо мужних жён ложе с Обманщиком делило. Но лишь тебе косы он отрезал, на всеобщее обозрение позор вынес. Чем ты ему так досадила? — не отстаёт Фрейя.       Поднимает Сиф лицо наконец. Усмехается недобро:       — Ночь мы провели вдвоём. А наутро сказала я, что Тор всё равно лучше. И достоинство мужеское у него побогаче будет.       Богини прыскают.       — Да нормально у Локи всё с достоинством! — возмущается Скади. — Даже мне подошло!..       — Он ласковый… — мягкий голос Идунн тонет в поднявшемся смехе и гомоне.       У самой младшей из богинь, Сигюн, полыхают даже уши. Что уж о лице говорить — горит то будто огнём. Знает она о нраве Локи, о выходках его и кознях, да столько за один раз не доводилось ей слышать.       — Сигюн, а ты чего молчишь? — как назло окликает её Гевьон. — Давай свою историю, ты последняя осталась.       Богиня верности отмолчаться надеется, как привыкла на шумных сборищах. Но не тут-то было.       — Ой, а закраснелась-то, как маков цвет!.. Давай выкладывай! — поторапливает её Фрейя.       — Нечего мне… выкладывать, — выдавливает наконец Сигюн. — Я… У меня…       — Не увиливай! Мы же уговорились, что каждая о встрече с Обманщиком рассказывает! — подхватывает Гевьон.       — Она не обманывает, — спокойный голос Фригг охлаждает спорщиц. — У неё ещё не было мужчины.       Богини слаженно выдыхают. Переглядываются.       — Как же тебя Локи-то проглядел? — хмыкает Скади. — С его-то переборчивостью?..       — А вот она его, похоже, нет, — хихикает Гевьон. — Вы гляньте: да она ж сейчас вспыхнет, ровно костёр жертвенный!.. Похоже, наша Сигюн к Обманщику-то неровно дышит!..       Сигюн было протестовать пытается, да тонет её голос в дружном приступе хохота.       — Ты бы лучше на кого другого смотрела, милая, — отсмеявшись, серьёзно говорит Идунн. — Локи — это полыхающий факел: вспыхнул и погас. С ним очага домашнего не выстроишь.       — Мы, конечно, все с ним ложе делили, ты и сама слышала, — задумчиво вторит ей Скади. — Но ни одна из нас ему притом сердца не отдавала. Не губи себя, Сигюн.       — Моему сердцу советы не нужны, — молвит богиня верности. — В Локи худого не больше, чем в прочих асах.       — Коли так, отправляйся к нему! Соблазни-ка его, да посмотрим, насколько твоей благосклонности к нему хватит после этого! Тоже, нашлась защитница!.. — срывается Сиф. Откровения богинь и собственные воспоминания на неё не лучшим образом действуют.       — Сиф!.. — осаживает ту Фригг.       Жена Тора бормочет что-то, но Сигюн, не слушая, выпрыгивает из чана. И, даже не одёрнув подола, уходит.       — Сигюн, вернись! — слышит она голос Идунн, но не оборачивается.       Никто не обращает внимания на качнувшиеся рядом кусты. Локи доволен: он услышал всё, что хотел.       И даже больше, чем ожидал.       Ноги, измазанные соком винограда, оставляют розоватый след на листве опавшей. Лукавый бог, неслышно ступающий за девой, передёргивается от невольного сравнения.       А ещё он отмечает, что у Сигюн изящные лодыжки.       Не успокаивает прогулка смятения богини. Опускается она на опавшие порыжевшие хвоинки, к стволу спиной приваливается. Тот шершавый да тёплый, лучами осенними ласковыми согретый.       Прикрывает устало глаза Сигюн. Да ненадолго: заслыша шорох рядом, вновь очи распахивает, да не знает, верить ли им. Стоит перед ней лукавый бог, а в волосах его рыжих хвоинка порыжевшая застряла.       — Значит, в Локи не больше худого, чем в прочих асах, — говорит он задумчиво. — Однако, теряю хватку…       — Ты подслушивал! — восклицает Сигюн.       Локи усмехается:       — Когда ещё услышишь столько откровений!..       Поняв, что он знает всё, богиня спрашивает прямо:       — Зачем же сюда пришёл Локи, когда желанен он лучшими девами и жёнами асгардскими?..       Поднимается она на ноги, не желая снизу вверх смотреть на Обманщика.       А тот ей руку протягивает с улыбкой, только голос серьёзен:       — Многим желанен, да не многие вступались за злокозненного Локи.       Манит протянутая рука. Манит хвоинка порыжевшая в волосах рыжих. Но Сигюн медлит.       — Локи, если ты решил, что моё признание нечаянное право тебе даёт…       В ответ — хитрый прищур:       — Мои загадки редко кто отгадывает. А если загадаю ещё парочку, справишься?..