break kitkat, not my heart

Воздух на улице колет щеки и морозит нос, неприятно, но, в то же время, сразу же помогая взбодриться после поздней пары. Чан стоит на ступеньках здания факультета еще несколько минут, моргая и оглядываясь вокруг в попытках прийти в себя после затянувшейся лабораторной работы. За последние три часа глаза слишком устали от постоянной концентрации на приборах и исследуемом электронном облаке, а голова немного гудит — определенно, стоит прийти в общежитие и сразу завалиться спать. В кабинете после него осталось всего несколько человек, которым, вероятно, придется еще хуже, а пока что Чан смотрит на часы, которые показывают девять вечера, и с грустью думает о том, что единственный автобус, который едет от факультета до общежития, уже полчаса как стоит в депо, так что остается лишь одно — добираться пешком. И не то чтобы это слишком далеко — минут двадцать пять, не больше, — но в животе у Чана неприятно урчит, на телефоне всего семь процентов, так что даже музыку не послушать, а достаточно легкая куртка как-то не спасает от ноябрьского вечернего холода. Он вздрагивает, чувствуя, как по спине бегут мурашки, делает глубокий вдох, чтобы уж наверняка привыкнуть к морозу, и старается думать о чем-то теплом, пока сжимает руки в кулаки в карманах куртки и поворачивает направо под слепящим в темноте светом фонарей. В его мыслях друг друга сменяют толстый шарф, вода в душе, ароматный какао, пицца с острым перцем, посиделки у камина в прошлом году, и все это, вроде как, помогает если уж не согреться, то хотя бы перестать обращать внимание на пронизывающий холод. На доживающий последние минуты телефон приходит сообщение, оповещая владельца об этом вибрацией и назойливым пищанием, и Чан чертыхается, но вытаскивает руку с аппаратом из уже приятно нагретого кармана и опускает усталый взгляд на экран. Минхо (21:06) почему без меня ушел?? подожди 3 минуты Чертов Минхо. Чан ежится, снова убирает ладонь в карман и становится прямо под ярким светом фонаря, радуясь, что хотя бы не успел далеко уйти. Честно говоря, ему бы гораздо больше хотелось пройтись сейчас в одиночестве — не потому, что не хочется компании вообще, а потому, что не хочется компании Минхо. Глупо и неоправданно, конечно, но внутри как-то неприятно ноет. Минхо вылетает из здания спустя две минуты сорок девять секунд — Чан считал, отстукивая ритм подошвой, — на ходу обматывает шею шарфом, закидывает рюкзак на плечо и быстрым шагом подходит к тому месту, где его ждут. У него красные глаза и вообще усталый вид, но он расплывается в привычной улыбке и говорит самоуверенно: — А я знал, что точно подождешь, — но заметив, как Чан подрагивает, обеспокоенно спрашивает: — Что, очень замерз? — Нет, — говорит Чан, хотя сам не знает точно, из-за чего дрожит: из-за холода или того, что Минхо сейчас рядом с ним. Тот лишь плечами пожимает — не верит, конечно, но и не говорит ничего, лишь сам так же руки в карманы засовывает и кивком головы указывает на дорогу к общежитию. — Я думал, что сдохну, пока пытался высчитать этот коэффициент, — Минхо хмыкает, носком ботинка пинает лежащий на дороге камушек и наблюдает за тем, как он скрывается в темноте, куда не достает свет фонарей. — Никак не сходился. — Надо было внимательнее показания снимать, а не в телефон пялиться. — Ревнуешь? Парень неопределенно поджимает губы, ведь зачем отвечать, если и так понятно. Минхо на это ухмыляется, будто все в абсолютном порядке, а Чан внезапно становится тем, кому хочется сдохнуть, причем прямо здесь и сейчас. Он чувствует себя самым глупым во всем мире дураком. Так просто было поддаться очарованию Минхо, всем его словам и действиям. Вроде как, у Чана и дружбы-то такой никогда не было, чтобы на ночь оставаться и даже спать под одним одеялом, в объятиях крепких каждую встречу оказываться и слышать в свой адрес слишком много комплиментов. Чан знал прекрасно, что однажды его сердце, в котором так много любви и нежности скопилось, просто не выдержит, и то, что происходило между ними, ну никак ситуации не помогало. Да Чан и не хотел, чтобы что-то было иначе: с Минхо было так тепло, уютно и просто хо-ро-шо, и, честно говоря, в душе его была примерно девяностапроцентная уверенность, что Минхо ответит взаимностью. Он ни в чем не сомневался, когда однажды, провожая Минхо до его комнаты в общежитии, сказал, сжимая руку парня в своей: — Я так сильно влюблен в тебя. А Минхо? Обнял его так привычно, прижимая к себе и утыкаясь носом в шею, теплым дыханием щекоча кожу. — Спасибо, что сказал, Чан, — повисло в воздухе, парень улыбнулся на прощание и закрыл за собой дверь. И, окей. Чан был расстроен. Расстроен тем, что таким глупым оказался, что, видимо, неправильно понял друга, что слишком поспешил признаться и, вероятно, все испортил. Но Минхо оставался таким же, как прежде. Все еще готовил для Чана еду, когда находил время, делил с ним на скучных парах наушники с песнями дэй6, улыбался ему с такой нежностью — как не улыбался никому, Чан уверен и все тут. Эта недосказанность, честно говоря, была даже хуже, чем резкий отказ, потому что надежда еще какая-то оставалась, мысли не покидала и мучила. — Эй. Ча-а-ан. Он моргает несколько раз, качает головой, чтобы отогнать мысли, и поворачивается к Минхо — тот выглядит взволнованным. — Ты в порядке? Уджин сказал, что ты плохо спишь. Уджину нужно научиться держать язык за зубами, вот что думает Чан. Он за последнее время как-то слишком уж сдружился с Минхо, так что, кажется, только рад выложить ему абсолютно всю правду о жизни Чана, что остается за закрытой дверью их комнаты. Спасибо хоть, что не рассказал о том случае, когда пришел с вечеринки слишком рано и застал Чана с рукой на члене и с фотографией Минхо на экране ноутбука. Хотя это, зная его, всего лишь вопрос времени. — Просто... переживаю из-за экзаменов, — и это на целую половину является правдой, честно. — Понимаю, — кивает Минхо. — Думаю, тебе нечего переживать. Ты хороший студент, тебя любят преподаватели. — Так ты думаешь, что я могу лишь людей очаровывать, а больше и не гожусь ни на что? — деланно негодует Чан. — Эй! — Минхо бьет его кулаком в плечо, не особо больно, но достаточно, чтобы пошатнуться. — Мы всего лишь об экзаменах говорим. Ну, ты ведь и сам знаешь. — Ага. Что насчет тебя? Налетевший ветер растрепывает кудри, так что Чану приходится повернуть голову вбок — вытаскивать руку из кармана, чтобы поправить волосы, было бы слишком большой жертвой. — Насчет меня? У меня нет проблем со сном. — Я об экзаменах, — с недовольным видом поясняет Чан. — Ах это, — Минхо кивает. — Мне на оценки плевать, главное в универе остаться. — Да, точно, — соглашается Чан, но он не в состоянии ничего сделать с мыслями о том, как все было бы, если бы Минхо вылетел из универа. Он бы уехал домой, и они бы больше никогда не виделись. Смол ток об учебе действует на нервы, Минхо негодует насчет того, как на днях к нему незаслуженно прицепился один из лекторов за опоздания, а Чан вполуха его слушает, раздумывая, как завести разговор о том, что вообще между ними теперь происходит. Когда до общежития остается еще два квартала, внимание Минхо переключается на занятия в танцевальной студии, а у Чана внезапно предательски урчит в животе. — Голодный? — спрашивает Минхо, тут же отвлекаясь от своего рассказа. — Почему мне не сказал? У меня тут вроде... — он спускает рюкзак с одного плеча и роется в его недрах, спустя секунд тридцать доставая оттуда прямоугольную упаковку китката. — Вот, держи. Чан ему без слов смущенно улыбается и взглядом указывает на свои спрятанные в карманах руки. Минхо все и так понимает, лишь качает головой и нарочито недовольно вздыхает. — Знаешь же, что я для тебя что угодно сделаю, и нагло этим пользуешься, — говорит, но все равно сам ярко-красную упаковку разворачивает. Минхо с хрустом ломает успевшую застыть шоколадку, и Чан вздрагивает. «Разобьешь мне сердце так же легко, как этот киткат ломаешь,» — с грустью думает он, в конце концов вытаскивая руку из кармана, чтобы забрать протянутую Минхо дольку. — Что?... — Э-э-э, — черт, ну не мог же он это вслух сказать, точно нет, чертчертчерт. — Ничего. — Чан, — тихо начинает Минхо. Он звучит расстроенно, но Чан не поднимает головы, чтобы взглянуть на него, ведь асфальт под ногами гораздо интереснее. Шоколад с вафлей приятно хрустит во рту, будучи единственной сладкой вещью во всей этой ситуации. — Все не так просто… А для Чана все проще некуда. Он ведь и не просит того, чтобы в их отношениях что-либо менялось, хочется лишь услышать нечто осмысленное, понять, что Минхо по отношению к нему чувствует и как дальше вести себя. Ему хватило бы и дружбы, пожалуй, лишь бы Минхо оставался рядом, а уж с тем самым разбитым сердцем он бы придумал, что сделать. Они доходят до корпуса, в котором живет Минхо, и Чан сворачивает с дорожки, чтобы привычно пойти к входной двери, но парень останавливает его, схватив за локоть, и тянет вперед, к дальнему корпусу, где находится его квартира. Минхо отламывает для него еще дольку шоколада, и Чан не выдерживает. — Почему ты так поступаешь? Для тебя мои чувства — это шутка? — ему все еще холодно, пальцы, сжимающие шоколадку, дрожат, но щеки теперь слишком сильно горят. — Зачем делаешь все это и заставляешь меня влюбляться в тебя, а потом ведешь себя так, будто ничего не произошло? Я просто хочу понять. — Чан, — Минхо качает головой и вздыхает. — Ты, на самом деле, дурак такой. Сердце тебе разобью, говоришь? Да я скорее сам откинусь. — По твоим действиям этого не скажешь, — с сожалением хмыкает Чан. — Или ты так со всеми друзьями себя ведешь? — Я облажался, знаю. Но… — он резко останавливается и смотрит как-то печально. — Не первый же день знакомы, а ты вот так обо мне думаешь, да? Чан, кажется, впервые видит вечно довольного и самоуверенного Минхо таким: плечи опущены, между нахмуренных бровей складка, он поджимает губы и покусывает нижнюю, только спустя целую наполненную лишь завыванием холодного ветра минуту продолжая говорить. — У меня и отношений-то никогда не было, — глаза Чана от удивления становятся раза в два больше, потому что, ну, как такое вообще возможно. — Неожиданно, да? Черт. Я понятия не имею, как должен себя вести. Для меня все эти «я люблю тебя» и «будь моим парнем» такие стремные, аж мурашки по коже, когда их произношу. Я решил… решил, что мои действия говорят громче слов. Я не хотел оставить тебя в неведение, но просто не знал, как сделать иначе. Извини. Сердце у Чана трепещет точно крылья мотылька, что у Минхо на бедре набит, — он только что сказал «я люблю тебя»? он это и правда имел в виду? — а тепло распространяется по всему телу, и руки становятся слишком слабыми, а ноги какими-то ватными, так что приходится навалиться на друга, который все еще с видом несчастнейшего щеночка рядом стоит, лишь бы не упасть в лужу, что блестит в свете мигающего фонаря над ними. — Секунду, дай мне… Ты что? — Не заставляй меня повторять это еще раз! — Минхо снова бьет его по плечу, но тут же, охнув, хватает за руку, когда риск упасть в вышеупомянутую лужу снова резко становится слишком велик. Ладонь Минхо так и продолжает сжимать чанову, пока они стоят очень близко, так что даже чувствуют теплое дыхание друг друга в морозной ночи, и Чан пытается осознать то, что только что услышал, а Минхо просто наблюдает за сменяющими друг друга эмоциями на его лице. — То есть ты… И мы… Окей. Ладно. Я понял. — Ты такой забавный, — Минхо тихо смеется и тыкает его пальцем в щеку, заставляя улыбнуться. — И кстати. Если тебе интересно, на лабораторной я переписывался с сестрой. Она назвала меня ссыклом за то, что я не могу просто поговорить с тобой. — Не могу не согласиться с ней! — восклицает Чан, хихикая. — Я ведь уже планировал оплакивать свое разбитое сердце, заливая горе литрами чая и жалуясь Уджину. — Прости, что разрушил твои планы. И вообще, что за метафора с киткатом? — Это лучшее, что приходило мне в голову за последнее время, не так ли? — Мне кажется, тебе не светит стать поэтом. Так что просто будь физиком и, ну, знаешь, типа... — Минхо зажмуривается и заканчивает: — черт, моим парнем. И в этот раз Чан бьет его по плечу, слыша в ответ заразительный смех, а в другой его руке совсем позабытая до этого момента шоколадка уже немного тает от тепла согревшихся пальцев — прямо как его сердце.