Дорога

— Проклятый жид! — заорал Эрен и пнул след шины на горячем асфальте. — Херов говноед! — Эрен, — сказал Армин, поправив на плече ремень сумки, — жид — это не то ругательство, которое стоит ставить в один ряд с дерьмоедами, и в целом, этого слова лучше избегать. Это, если хочешь знать, национализм. В обе стороны тянулся раскаленный хайвэй, редкие деревца пытались прижаться к земле в бесплодной надежде избежать вездесущего солнца, в конце концов, смирялись со своей участью и так замирали, растопыренные и желтые, по одному на треть мили, а может и реже. По шоссе с ревом пронеслась следующая машина. Конечно, даже не притормозила, хотя Микаса и подняла руку с оттопыренным большим пальцем. — А что я могу сделать, если он жид! — Эрен даже не пытался понизить тон, но пыль быстро набилась ему в глотку, он захрипел, схватил из кармана на боку рюкзака бутылку и залил в рот горячую, как чай, воду. — Микасе неприятно. — А причем тут Микаса? — Она наполовину еврейка, — терпеливо пояснил Армин. Рука с бутылкой замерла, Эрен даже забыл завинтить крышку. — Да? — изумился он, развернувшись к Микасе корпусом. — Серьезно? Это как? — По отцу, — ответила та, не поведя бровью. — Вообще-то евреев определяют по матери, но это не отменяет факта. От солнца её смоляную макушку защищала широкополая тканевая шляпа, которую они купили в соседнем городе, во-первых, потому что Микасе больше всех доставалось от солнца, а во-вторых, потому что поля, опускаясь мягкими волнами, прикрывали лицо. Наивная, но маскировка. Они уже договорились с Армином, что через сотню миль поменяются: она ему — шляпу, он ей — свою белую бейсболку. Эрен натужно пытался, но так и не совладал с собой: — Так Аккерманы евреи?! — Эрен, — одернул Армин. Эрен на него даже не глянул. — Ваще не похожи! Микаса пожала плечом. Армин смотрел с укором, но Эрен, вместо того, чтобы замолчать по этому поводу окончательно, крикнул далекому клубу пыли: — Всё равно говноед! Бросить людей на жаре, кто так делает? В аду на сковородке, небось, приятнее. — Минусы автостопа, — примирительно сказал Армин. — Вернись на исходную позицию, пожалуйста. Эрен, чертыхаясь и клянясь подвозить всех нуждающихся, как только обзаведется собственным автомобилем, удалился за изнывающее у обочины деревце. Дождей не было вот уж недели две, но деревце каким-то чудом сохранило какой-никакой лиственный покров. План был такой: Микаса и Армин останавливают машину, договариваются, что их подвезут до следующего по трассе города — «тут всего-то часа полтора езды, мы смотрели по карте», — а когда водитель соглашается взять в попутчики красивую девушку-азиатку и безобидного на вид худосочного юношу, вежливо прибавляют, что с ними друг. Увидев друга, вот уже третий водитель дал по газам. — Не понимаю, в чем дело, — призадумалась Микаса. Армин промолчал. Они отлично ехали с одним дядькой-фермером с самого раннего утра. Фермер вел мини-грузовичок, в кузове у него бряцали клетки с курами и индюшками, Эрен составлял им компанию. Микаса и Армин в кабине слушали хриплый кантри из старенького приемника и фермерские байки. — Опасное это дело, ребята, — предупреждал фермер, — вот так путешествовать. — Нас трое, — улыбнулся Армин. Фермер так покачал головой, что заколыхались богатые, спускавшиеся к самой шее усы. — Девочка и ты — приметные слишком, — вздохнул он. — Уж не обижайся, Армин. Он один, — фермер кивнул на кузов, крепче берясь за руль, — случись что, может и не защитить. Они боялись обидеть хорошего человека невежливым смехом и всё-таки рассмеялись. — Ничего, — заверил Армин, — как-нибудь справимся. Ехали бы и дальше, но фермер сворачивал на проселочную дорогу, а им нужно было держаться трассы. Так и попрощались. Сумка с вещами напиталась запахом птичьего помета, и пёрышки, сколько Армин ни пытался отчистить, всё равно то и дело попадались, то застрявшими в молнии, то прилипшими к ткани, то забившимися в шов ремешка. Хорошо, что рюкзаки в кабине под ноги бросили. Вообще вещей везли мало: сумка да два рюкзака. Вещи Эрена родители должны были переслать прямо в кампус университета, а вещей этих, по его словам, мама собрала столько, что придется тамошней администрации выделять ему одному три комнаты. Половина дорожной сумки Армина больше напоминала книжную лавку, а его запасные кеды Микаса положила к себе. Своих вещей у неё почти не было. Что-то купила в дороге: запасную пару белья, шорты, майку, а платье, в котором сбежала из дома, выбросила в ближайшую урну и надеялась, что когда его там обнаружили, то лопнули от злости. Девушку в дизайнерском платье с поясом легко найти, найти девушку в обычных джинсовых шортах и белой майке из массмаркета — придется помучиться. А волосы она обрезала в туалете заправки. Попросила ножницы у девушки за стойкой заправочного кафе, вошла в двери тесного туалета с залапанным зеркалом, привлекая взгляды шелковым полотном волос, ласкавших кончиками поясницу, а вышла с косовато обстриженными по шею прядями. Не жалко. А ищейки пускай побегают. Армин легко мог полететь самолетом, но сразу же согласился, увидев, как загорелся идеей Эрен: — Автостоп?! Ого! Охрененно! Конечно, едем, ты ещё спрашиваешь. А тебя отпустят? Микаса только дернула плечом: да плевать, не думай об этом, и Эрен не думал. Армин думал, но помалкивал. Ей виднее, не будет же он учить её, что делать, куда ехать, как жить. Ей и так этого хватает, от этого она и сбежала. Да, надо быть честными и конкретными: сбежала. И что сделают с её спутниками, когда их троицу всё же найдут — вопрос. Может, не быть Армину микробиологом и даже студентом биологического факультета, а быть остывающим на обочине телом с пулей во лбу. Но он всё равно поехал с ними, не выбрал безопасность и комфорт, и за это — это было заметно — Эрен зауважал его с новой силой. Микаса тоже обрадовалась, и они — к неудовольствию и под причитания Арлерта-старшего, то есть дедушки — выдвинулись в тот же день. Эрен уведомил родителей по телефону и оборвал звонок до того, как отец набрал полную мощность крика. Выключил мобильник и забросил его в недра рюкзака. — Еду, — сказал он, — в пункт назначения, не в Антарктиду свалил, чего им ещё надо? Из-за пологого холмика выкатился клуб пыли, зазвучал мотор, и Микаса подняла руку синхронно с Армином. Их увидели и сбросили скорость, к обочине прижался ровно-серый от пыли поверх родного черного цвета внедорожник. Водитель поздоровался первым: — Привет! Даже сидя он казался высоким, а из-за того, что сидел, ещё и шире, чем выглядел бы, увидь они его в полный рост. Открытое лицо, короткая стрижка, светлые глаза, словом, таких лиц не увидишь на расклеенных на заправках и остановках объявлениях с припиской «разыскивается». Мощная грудная клетка бугрилась под тонкой футболкой, Микаса невольно задержала взгляд на сосках, но отвела глаза прежде, чем водитель это заметил. Впрочем, вряд ли бы это его смутило, он широко улыбался и смотрел им в лица. — Привет! — ответно обрадовался Армин. — Подкинешь до города? — Конечно, — тут же отозвался водитель, не дав Армину договорить про малое расстояние, — тут каких-то часа полтора. Загружайтесь. — С нами ещё друг. Эрен высунулся из-за деревца, Армин напряг задействованные в улыбке мышцы лица: рано. Эрен заулыбался, Армин напрягся почти до звона: Эрен, доброжелательное выражение лица — оно другое! — Ну что же, — не растерялся водитель, — друг так друг. Не на дороге ж его бросать, правда? Вон какой приятный парень. Упрашивать троицу не пришлось. В просторном салоне было свежо, работал кондиционер. Пыльную сумку в перьях бросили в багажник, рюкзаки Эрен и Микаса, усевшись на заднее сидение, поставили под ноги, Армин занял место рядом с водителем. Представились. — Очень приятно, — сказал водитель, пожав всем по очереди руки, Микасе руку даже облобызал. Эрен с Армином замерли, но Микаса только вежливо улыбнулась. — А я Райнер. Ну, двинули. Внедорожник набирал скорость, чахлые деревца проносились за окнами всё быстрей. Затхлая комнатка мотеля проигрывала салону внедорожника по всем фронтам. Кондиционер не работал. Хотя то, что он вообще тут был, недвусмысленно намекало, что заведение переживало и лучшие времена, но троица автостопщиков их, к сожалению, не застала. С другой стороны, не застала бы в любом случае, потому что здесь, соответственно условиям, самые дешевые номера, а это они и искали. Райнер поглядел, приспустив на кончик носа солнечные очки, на здание и предложил ехать дальше: «наверняка найдется что-нибудь поприличнее, ребята, вы что, здесь вас к утру доедят клопы». Но ребята выгрузились, и Райнер сказал: — Ну, смотрите сами. Бывайте! Доходившие Армину до половины роста колеса подняли едва успевшую осесть пыль. — Да-а, — протянул Эрен, возвратившись из душа, одного на несколько номеров, вода с волос стекала на переброшенное через шею полотенце. — Ну и дыра. — Извини, — тихонько попросила Микаса. Армин сел рядом с ней, обнял за плечо и попытался разрядить обстановку: — Да ладно вам! Не на шоссе ведь ночевать. Крыша есть, кровати есть, а утром двинемся дальше. Сам он с опаской косился на койки и сомнительной свежести белье, и уже заранее решил, что вымоет голову и оставит на подушке полотенце, под предлогом не вымочить наволочку. Так он и поступил, хотя прибегать к ухищрениям нужды не было, а Микаса, совершенно не скрываясь и не ища предлогов, обернула свою подушку кофтой. Когда погасили свет, стало даже лучше, не видно убогости обстановки и явной халтурности труда местных горничных. — Если всё пойдет хорошо, — подал голос Эрен, когда Армин уже почти задремал, — через два дня будем на месте. Армин отозвался: — Ага. Комнатка была крохотная, кровати стояли тесно, и в темноте казалось, что это одна большая, хотя и неудобная, кровать. Микаса лежала посередине, Армин ближе к двери, Эрен у распахнутого настежь окна. С темнотой и дышать стало легче, поднялся едва заметный, но ветер, в окно с коротенькой, будто обрезанной занавеской, стало поддувать. Возможно, к утру они замерзнут, но закрыть окно — верная смерть от удушья, а от холода можно просто прижаться друг к другу тесней. — Спасибо, — сказала Микаса. — Спасибо, что согласились. — Ты опять! — возмутился Эрен. — Решили же вместе. Крутое приключение! Когда ещё такое будет? Дальше полная жопа, целый семестр, я сдохну, а на рождественских каникулах отец оттрахает меня в мертвый мозг. — Неправда, — заверила Микаса, — ты очень умный, ты справишься. — От ебли в мозг это меня не спасет. В темноте раздались смешки Армина и Микасы. Эрен не отступился бы от задуманного, угрожай отец его даже убить, но нотаций и душеспасительных бесед о будущем не выносил. «Я же сделал, как он хотел, — возмущался Эрен, так отчаянно жестикулируя, что лучше было отойти на расстояние взмаха руки и ещё чуточку дальше. — Поступил в этот траханный универ, что ему ещё надо? Могу я провести лето, как мне хочется? И так весь июнь проторчал в этой проклятой больнице». Эрен, нынче уже студент медицинского, год после школы трудился на должности младшего медперсонала в клинике отца. Отец настаивал на получении полноценного образования. — Я не понимаю, — возмущался Эрен, — почему я? Есть Зик! Всем ясно, что клиника отойдет ему. — Но тебе же нравится медицина, — увещевала Микаса. — Это да, — соглашался Эрен и на время замолкал. Медицина влекла его, интриговала, и пока одноклассники представляли, поднося к губам флакон геля для укладки вместо микрофона, как благодарят семьи и друзей, получая высшую награду за достижения в области кино, музыки и ещё бог знает чего, Эрен мечтал получить аналогичное признание за революционное открытие, которое спасет миллионы жизней. Может быть, изобретет вакцину, может, уникальный метод трансплантации. Правда, больше шансов на всё это было у Армина, и мечты всё чаще склонялись в сторону награды за совместную работу. Выбранная Армином специальность была, правда, смежной, околомедицинской, но так даже лучше! Станут заслуженными специалистами каждый в своей области. Эрен согласился на университет, но выдвинул условие: учиться он будет в том же городе, что и ближайший с детства друг Армин — на другом конце страны. Армину не приходилось выбирать, вернее, наоборот, он выбрал лучшее и не согласен был ни на что другое, тамошняя кафедра микробиологии славилась на весь мир, и он готов был ехать куда угодно, лишь бы не тратить время попусту, а по-настоящему учиться. Уже отучился год, вернулся погостить у дедушки на лето, и собирался ехать обратно. Знаменитый нейрохирург Гриша Йегер с неожиданной легкостью согласился, оказалось, даже в такой дали у него нашлись знакомые среди преподавательского состава, а значит, за непутевым сыном присмотрят. Он даже освободил Эрену два летних месяца, чтобы тот как следует подготовился к грядущему семестру, а Эрен воспользовался передышкой на свое усмотрение. Прошлой осенью в клинике он познакомился с Микасой. Персоналу запрещалось заводить отношения с пациентами, но отношения подразумевались, конечно же, романтические, а вот о дружбе не говорилось ничего. Прошлым сентябрем Микаса попала в автомобильную аварию. Сама была за рулем, сама же об этот руль и ударилась. Ничего серьезного, но семья перестраховалась и уложила её в клинику на неделю. Конечно, с охраной под дверью, сквозь которую только и могли просочиться, что врачи, сестры да санитары. Микаса с Эреном обменялись контактами и стали общаться, на Рождество она познакомилась и с приехавшим к дедушке Армином. Старшие члены семьи Аккерман со скрипом, но обоих одобрили: один ботан, второй сын врача. Не мудак. Принес Микасе второе одеяло, когда в клинике аварийно выключилось отопление. Потом оказалось, что у них схожие вкусы в музыке, и так одно за другим, завязалось общение. Потом дружба. Когда пришла пора уезжать домой, Микаса с Эреном уже крепко привязались друг к другу. — Это хорошо, — как-то сказал Кенни, закинув ноги на стол, — не отребье какое-нибудь, сын врача. Папаша твоего дружка нам пригодился бы, ты на эту тему его прощупай. А ну как пуля кому-нибудь в башку угодит, не помешал бы спец, чтоб вытащить. — Нет! — возмутилась тогда Микаса. — Оставь их в покое, даже не думай об этом! Кенни смерил её долгим взглядом, переглянулся со своей сестрой Кушель, хмыкнул и бросил: — Ну-ну. После этого Микаса боялась, что им не дадут общаться, но пронесло. Не сказать, чтобы ей запрещали иметь друзей, но каким друзьям и подружкам понравится, что домой их никогда не зовут, а в кафе и кино, не говоря уж о парках, следом топает конвоир с выпирающей под курткой плечевой кобурой. Конвоир, который нейтрально зовется телохранителем. Ведь Микаса не хочет, чтобы её украли враги семьи, изнасиловали вдвадцатером, отрезали уши и бросили в выгребную яму захлебываться говном? Ведь не хочет? — Я могу за себя постоять, — отвечала она. — Иначе, зачем меня обучали? — На будущее. Подрастешь, получишь в ведение часть дел, но пока ты пиздючка зеленая и тебе положено слушаться старших и не вякать. Однажды она ответила на это, наверное, слишком резко, потому что присутствующий Леви даже отвел уже поднесенную к губам чашку чая: — Не настолько пиздючка, чтобы не понимать, чего вы на самом деле боитесь. — И подняла руку: — Этого. Кушель подошла, взяла её за плечо и вывела из кабинета, проводила в комнату, усадила на кровать, прижала к груди, потому что Микаса уже начала всхлипывать, и долго говорила, как её любят в семье, что она их любимая девочка, самая дорогая, драгоценная, и что её папа хотел, чтобы она осталась с семьей. С этой семьей. — А мама? — спросила Микаса слезно. — Мама чего хотела? Кушель вздохнула и ничего не ответила. Когда Микаса показала тыльную сторону правого запястья Эрену, тот воскликнул: — Ого! Они сидели в кабинке колеса обозрения, конвоир, решив, что из кабинки подопечная никуда не денется, а пацан не представляет для неё никакой опасности, остался внизу. Микаса быстро задрала рукав, размотала бинт и показала. — Это ваша метка? — сглотнул Эрен. — Нет. Это метка клана якудза, клана моей матери. Она сама сделала мне её. Три клинка кругом, настолько аккуратно и детально выполненные, словно мама всю жизнь только тем и занималась, что делала татуировки. — О! Так ты наполовину японка? — Да, — Микаса даже немного растерялась, она полагала, это очевидно. — А я думал, китаянка или там, кореянка, южная. Поня-атно. А где она сейчас, мама? — Умерла. И отец тоже. — Вот как. Когда кабинка опустилась, бинт уже был намотан, а рукав опущен. В дороге Микаса не снимала бинт даже на ночь, и теперь он горячил руку. Микаса задрала её и положила над головой. — Спасибо, — повторила она, и продолжала, пока Эрен не возразил: — это важно для меня. Эта неделя. Уехать, куда хочу, с теми, с кем хочу. Свобода. Простите, что из-за меня приходится ночевать в таких местах, но здесь правда меньше шансов, что быстро отыщут. Если послали Леви, то он, возможно, вообще побрезгует проверять здесь. Хочу доехать с вами до конца. Эрен повернулся на бок, лицом к ней, подпер голову рукой. — Так говоришь, будто мы навсегда расстаемся. Оставайся тоже. Обоснуешься там, работу подыщешь, потом поступишь учиться куда-нибудь, почему нет? Микаса улыбнулась и, кажется, следом за ней улыбнулся Армин. Он понимал больше, а вопросов задавал меньше. — Меня всё равно найдут, — пояснила Микаса, — это вопрос недолгого времени, но у меня останутся воспоминания: о тебе, Эрен, об Армине, об этом путешествии. — Да у тебя путешествий больше, чем у нас с Армином вместе взятых! Ты даже в Японии была! — Жила, — поправила Микаса с улыбкой. — В Токио. Но я плохо помню, была маленькой. Потом родители приехали сюда, и больше в Японию я не возвращалась. Армин подвинулся ближе и задал один из редких, но очень точных своих вопросов: — А хочешь? — Не знаю, — честно ответила Микаса. — Думаю, мама хотела бы. Это сложно объяснить. Сложно объяснить, что она сирота, и при этом у неё две большие семьи, а вернее — два мафиозных клана. И каждый считает её полноценным членом семьи и одной из наследниц. Мафия всегда придерживается клановости, так легче управляться с делами, так спокойнее. Родители совершили большую ошибку, родив ребенка, которого нельзя распилить напополам. Отец — член клана Аккерман, одной из крупнейших мафиозных семей Штатов, мать — член обширной, мощной и древней группировки якудза в Токио. На что они рассчитывали, о чем думали? Микаса злилась на них. Раньше. Теперь, повстречав Эрена, посмотрела на историю отца и мамы иначе. Это, конечно же, ничего не меняло. — Я знаю, — попыталась объяснить она, — что если якудза меня отобьет, там будет всё то же самое: отсутствие свободы, постоянный контроль, и со временем — семейный бизнес. Речь, как вы понимаете, не о сети ресторанов. Армин молчал, Эрен сопел. — Тот клан считает Аккерманов виновными в гибели мамы, всё-таки её убили здесь, выходит, отец и его семья не смогли её защитить. Аккерманы считают, что раз на момент смерти родителей я была здесь, с ними, значит, здесь должна и остаться. Чего хочу я сама — никто не спрашивает. По шоссе прогрохотал грузовик. Мимо. Все трое выдохнули. — Не бойтесь, — сказала Микаса, — вас не тронут. Мне не дают свободы, это верно, но Аккерманы знают, что такое дружба и взаимосвязь, и уважают это. Очень. Этого я уж точно не смогу объяснить. Тем более, ну что такого я могла бы вам рассказать? Смешно. Но никто не смеялся, а Эрен сказал: — Ты должна бороться. Если не хочешь такой жизни, если это не для тебя — борись! Ты же сильная! — Спасибо. Спасибо, Эрен. Она отвернулась от него, положила забинтованную руку под щеку. Армин на ощупь стер мокрую дорожку с её щеки. Пикап несся по шоссе резво, и хотя до внедорожника Райнера, который подвозил их два дня назад, ему было далеко, Армин радовался, что удалось так удачно упасть на хвост этим милым девушкам. Правда, милой — и то лишь на первый взгляд — выглядела только одна из них, маленькая блондинка, похожая на отражение самого Армина в плохо натертом зеркале. Вторая, высокая, с покрытыми веснушками лицом, шеей и руками, сперва долго их разглядывала, щурясь, а потом сказала: — Ну ладно, подкинем, раз уж по пути. Они познакомились в придорожном кафе накануне вечером. Заночевали в соседних комнатах мотеля, а на рассвете двинулись в путь. Предстоял финишный отрезок пути. А дальше осень, университет, учеба. Эрен. Теперь ещё будет Эрен. Вряд ли удастся встречаться часто, но хотя бы раз в неделю — наверняка. Армин радовался. Радость застывала в груди, когда он смотрел на Микасу. Та вела себя, как ни в чем не бывало. Словно бы будущее было ясно ей так же, как то, что положить шоколадку в рюкзак было большой ошибкой. Шоколадка, конечно, растаяла и растеклась внутри обертки, и теперь её можно было разве что вылить в стакан. — Извини, — сказала Микаса блондинке, блондинку звали Хисторией, Микаса пообещала угостить её шоколадом. — Жара. — Не то слово, — весело отозвалась Хистория. — А кондиционер не работает. Отец говорит, что если открыть окна, ветер обдувает. — Жлобяра он просто, — водительница представилась как Имир, и до этого момента с начала пути больше молчала и только одобрительно хмыкала на каждую фразу своей спутницы. — У самого в тачке и кондиционер, и подогрев для жопы, и сосалка автоматическая для хера — я не удивлюсь, а тебе скинул, что не жалко. Хистория покосилась на Имир, поджав губы, и пояснила, обернувшись с переднего сидения: — Раньше на этой машине ездил мой отец. Теперь купил себе новую, а эту отдал мне. — Не отдал, — вставила Имир, — ты просто на ней катаешься. Стукнет моча в голову — заберет. Хистория вздохнула и развела руками. — Отец с Имир не очень-то ладят. Армин охотно закивал: мы это сразу поняли. Попутчики его не поддержали: Эрен смотрел в окно, Микаса смотрела на Эрена. Через каких-нибудь полчаса голую трассу с обеих сторон обступил густой лиственный лес. Дважды они издалека видели оленей, но те скрывались в кустах, прежде чем их удавалось как следует разглядеть. Микаса нащупала руку Армина, он распрямил ладонь и взял её прохладные пальцы. Покосился — в другой руке она держала ладонь Эрена, и улыбалась, едва растягивая губы. — Всё хорошо, — шепнула она, — не пугайтесь. Армин не успел спросить, о чем речь, как их обогнал черный джип, развернулся и перекрыл дорогу. То же сделал следующий за ними автомобиль, той же черной, как вороной конь, масти. Обе машины возникли, словно из ниоткуда, а больше на дороге никого не было. Имир выругалась, попросила подвинуться, перегнулась назад и вытащила из-под сидения — Армин едва успел поднять ноги — обмотанную цепью биту. — Нет! — остановила её Микаса таким голосом, что внутри всё подобралось. — Нет, Имир. Не беспокойся, это за мной. Хистория огромными глазами следила, как подходит к пикапу высокий человек в шляпе, склоняется к дверце со стороны Армина и рывком её открывает. В салон ворвался крепкий запах одеколона, пыли и ментоловых сигарет. — Ну что, красавица, — весело спросил человек, — накаталась? Милости просим в родные пенаты. Расстроила тетку, меня расстроила, ай-я-яй. Микаса на него не смотрела, смотрела на Эрена. Эрен смотрел на неё. — Слышь, дядя, — раздалось с переднего сидения. — Мне эта узкоглазая никто, я её знать не знаю и вижу в первый раз, но если она с тобой идти не хочет… — Хочет, — сказал человек. — Хочет. А ты дубину свою от греха подальше-ка убери. Я смелых люблю, но когда они на меня работают, а когда они против меня — беда может выйти. Микаса будто не слышала. И руки Эрена не выпускала. А потом расслабила пальцы. — Спасибо, Имир. Хистория, спасибо, что взяла нас. Довезите ребят до места, Армин знает город, он скажет, где их высадить. — Э-эй, — вдруг протянула Хистория, в руке у неё не пойми откуда оказался кастет, — не нравится мне всё это. Это кто? — Семья, — ответила Микаса просто. — Армин, позволь? Армин и хотел бы выпустить её из машины, да тело не слушалось. Он медленно повернул голову, и по щеке мазнул краешек шляпы. Кенни, подумал Армин, это Кенни Аккерман, Микаса рассказывала о нем. Оружия видно не было, но Армин чувствовал: оно здесь, много-много оружия, и много готовности его применить. Просто нет смысла. Мафия тоже не убивает без причины, это не сборище психопатов, к тому же — это её, Микасы, семья. Горло перехватило. Микаса накрыла пальцы Армина своими, когда, не дождавшись, что её выпустят, стала выбираться сама. И вдруг её дернуло. Назад, к противоположной дверце. Микаса от неожиданности повалилась назад, Кенни зарычал и полез в салон мимо Армина, распластав его по спинке сидения, выпростал руку и взял Микасу за плечо. — Борись! — раздалось голосом Эрена. Так громко и яростно, что в салоне совсем не осталось воздуха, и всем пришлось дышать этой яростью и жаждой борьбы. — Имир, трогай! — Не дури! — рыкнул Кенни. — Хуже будет. — Куда? — крикнул Эрен. — Куда хуже? Какой ей смысл жить в клетке, прятаться от всего, бояться? Это что, жизнь? Херня это, а не жизнь! Микаса! — Микаса! — повторил Кенни, и по Армину от его голоса словно вибрация прошла от макушки до пят. Кенни открыл было рот сказать ещё что-то, и вдруг его зубы лязгнули с такой силой, что Армин не удивился бы, посыпься они ему на колени. Имир нажала на газ. — Всем, — взревел Кенни, — всем пизда! — Нет! — и с этим криком места в машине словно бы стало втрое больше. Микаса обернулась к Кенни. — Имир, стой. — Имир сняла ногу с педали. Эрен выдыхал так, что раздувались ноздри. Руку он держал у Микасы на плече. Кенни скалился и смотрел только на Микасу. — Передай, — сказала она, — мои извинения тете Кушель. Знаю, она волновалась больше всех. Но она поймет меня. Я не сбежала бы, если бы можно было по-другому, но по-другому было никак нельзя. Домой я не вернусь, во всяком случае, не вернусь сейчас. Тебе, как представителю клана, я объявляю, что нашла его. Все, и без того смотревшие на Микасу, вцепились в неё взглядом, как пираньи в тушу раненного буйвола. Кенни же вдруг подался назад, но тут же вернулся и сунулся Микасе прямо в лицо. — Чего-о? — Да, — повторила Микаса твердо, — я нашла его, — и она подняла своей рукой руку опешившего Эрена. — Вот мой избранный. По правилам клана меня нельзя с ним разделить. Ури Рейсс подтвердил бы это безоговорочно. То, что произошло дальше, поразило Армина в самое сердце. Он готовился к смерти и подбирал слова, какими будет увещевать пощадить хотя бы ни в чем не повинных девушек, но Кенни Аккерман цыкнул, фыркнул и подался назад. Только бросил, уже почти совсем покинув салон: — Вся в отца. Через минуту в обе стороны дороги не виднелось ни единой машины. — Это что такое было? Ури Рейсс? Хистория, ты слышала?! — спустя длиннющую матерную тираду поинтересовалась Имир. — Ты кто, мать твою за все места, такая? — Я, — ответила Микаса охотно, — Микаса Аккерман. Свободный и самостоятельный человек. Хистория накрыла ладонью вцепившиеся в руль пальцы Имир и покачала головой. Эрен дышал так шумно, что втягивал разом половину воздуха из салона. — То, что ты ему сказала, — наконец, выдавил он, — что это значит? — Это значит, что кто-то получает от семьи машину со сломанным кондиционером, кто-то профессию, кто-то перспективы, а я — порядки, ценности и одну занимательную способность. — И что, — Армин чувствовал, что всё ещё перехваченное ужасом горло начинает оттаивать, но всё же с благодарностью принял у Хистории полупустую бутылку теплой колы и сделал три жадных глотка, — что это за способность? Ты сказала ему: мой избранный, что это означает? Микаса с улыбкой поглядела на Эрена, тот, ровным счетом ничего не понимая, таращился на неё в ответ. — Я же говорила, что у Аккерманов есть понятие о преданности и дружбе. Это не пустые слова. — Да чтоб я ещё раз, — простонала Имир, — кого-то взяла по дороге. Видишь, Хистория, до чего доводит твоя доброта! — До счастья, — спокойно ответила Хистория. — До счастья и справедливости. Ты только посмотри. Имир глянула в зеркало заднего вида и закатила глаза. Хистория, улыбаясь, смотрела на дорогу. Армин допивал колу, и искал по карте, где же ближайшая заправка, а с ней туалет, он не дотерпит до города. Микаса с Эреном целовались.