Последнее желание

Всё вокруг было серым: небо, здания, чахлые деревца и люди. Множество людей с серыми лицами. Иногда – раз или два в месяц – сюда приходили другие. Они были веселы, приносили игрушки и конфеты, придирчиво осматривали детей, будто выбирали котёнка в зоомагазине, и уезжали вновь. Чтобы вернуться спустя пару недель и забрать счастливчика в новую семью. Но они тоже были обычными. Для серости детского дома их судьба и их поведение могли бы быть яркими, но ни в одном из них не билась искра жизни. Даже в том, который приходил часто. У него каштановые волосы и всегда омраченный затаённой грустью взгляд. А ещё от него терпко пахнет кровью и порохом. Только об этом – тссс – никто не знает. И никто не должен узнать. Единственным ярким цветом в жизни Лэйн был синий. Синими были её глаза. А ещё синим было море. Чаще всего оно спокойно накатывало свои волны на берег, но время от времени бушевало и хмурилось. Тогда приют отправлялся собирать выброшенные на берег ракушки и коряги, из которых потом делались симпатичные поделки. Но разве ж интересно толкаться в поисках ракушек, когда перед тобой простираются безграничные воды. Во дворе детского дома, у самого забора, находится маленький, поросший ряской прудик. Когда-то давно здесь плавали рыбки, но теперь только прыгают лягушки. Лэйн не нравятся лягушки: они слишком громко квакают по ночам и любят пучить глаза, чтобы напугать всех вокруг. Лэйн не нравятся лягушки, и она оплетает их тщедушные тельца струями зеленоватой воды из прудика и с интересом наблюдает, как те пытаются выбраться из водяных пут. Мёртвые лягушки уже не кажутся такими противными, и девочка несмело тыкает их найденной поблизости палочкой, а потом и берёт в руки, невольно вспоминая страшные истории о страшных чесучих бородавках. А на следующее утро довольные мальчишки подкидывают дохлых лягушек друг другу в постели. Лэйн девять, и ей не нравятся мальчики: они слишком шумные и любят пугать всех вокруг. Лэйн не нравятся мальчики, и она забирается на коленки к Постоянному и, уткнувшись носом в его пахнущую порохом полосатую рубашку, мысленно просит его убить мальчишек. Но Постоянный не может слышать чужих мыслей, и поэтому только взъерошивает Лэйн волосы. Когда Постоянный опять уходит, она бросается следом и тихо-тихо шепчет: Убей мальчишек, пожалуйста. Они плохие. Убей их. Пожалуйста. Убей. Постоянный отчего-то хмурится и коротко, отрывисто бросает: Я не убиваю людей Это неправда! Ты врёшь, врёшь, врёшь! – маленькие кулачки, не причиняя боли, ударяют в живот. Потом Лэйн убегает, сглатывая мерзкий на вкус комок обиды за враньё того хорошего вроде бы взрослого. Вечером Ода Сакуноске впервые за долгое время напивается. Он сидит на диванчике в гостиной Портовой Мафии и глушит алкоголем все появляющиеся в душе сомнения и сожаления. – Она сказала, что я пахну кровью и порохом, – горько хмурится Ода, открывая очередную – уже третью за сегодня – бутылку с дорогим вином, – и знаешь, что самое худшее? В чем-то ведь она права. Членство в Мафии не пропьёшь. – Но попытаться можно, – смеётся Дазай, салютуя другу бутылкой, – как её зовут-то? Дазаю пятнадцать. Он всего на пару лет младше Оды, но занимает куда более высокое место в иерархии Портовой Мафии. Дазай жесток, не боится крови и является бывшим учеником нынешнего главы Организации. Иногда Оде кажется, что его друг – единственный из всех – способен разорвать порочный круг и выпутаться из цепких объятий Мафии. Но каждый вечер Дазай возвращается обратно, и Ода со смесью радости и разочарования понимает, что вновь ошибся. – Ты уснул, что ли? – Извини, я задумался, – чуть смущенно улыбается Сакуноске, – что ты спросил? – Как зовут это твоё кровожадное сокровище? Ода хмурится, вспоминая пустые глаза цвета моря и светлые волосы, а потом неуверенно отвечает: – Лэйн. Её зовут Лэйн. "Конака Лэйн! Где ты, негодная девочка?!" Голос у серой воспитательницы визгливый и неприятно бьёт по ушам, и затаившаяся в кустах девочка думает о том, что её тоже можно убить. Нужно только вначале заманить к прудику, а там – водяные путы, несколько минут трепыханий и мёртвое тело дородной женщины. Но сейчас это не будет просто. Лэйн уже заставила молчать четырёх мальчиков и одну девочку, которая стала невольным свидетелем убийства. Конаке жалко девочку, и она каждый день приносит на её могилу цветы и ракушки. – Отбой уже был! Сейчас же возвращайся в спальню! Воспитательница грубо хватает девочку за локоть и тащит в сторону серого здания приюта. Лэйн не нравится эта глупая женщина, всё-таки подошедшая к старому прудику, и она уже привычно формирует водяные плети. В глазах воспитательницы плещется страх, она порывается кричать, но только заходится кашлем – умная девочка Лэйн Конака уже знает, что на крик сбегается много людей. А лишние люди всегда равняются лишним проблемам. В вечерней тишине сада раздаётся тихий отзвук шагов, но Лэйн не успевает обернуться: до неё дотрагиваются чьи-то холодные пальцы, и вода – впервые за долгое время – прекращает повиноваться ей. Поднятая в воздух женщина падает вниз и в ужасе смотрит на самую тихую девочку приюта. – Привет. Меня зовут Осаму Дазай, – улыбается помешавший казни юноша, – а ты ведь Конака Лэйн? Я прав? Девочка ничего не отвечает, лишь отталкивает неожиданного свидетеля в сторону и вновь собирает воздухе водяные плети. Ей не нужны слова и не нужны ничьи вопросы и объяснения. Просто теперь она должна убить двоих. Какой-то человек в стареньком телевизоре говорил, что самое важное для преступника – не оставлять свидетелей. Лэйн не считает себя преступницей, но почему-то всё равно следует советам того забавного актёра. Вода не хочет слушаться, и девочка чуть не плачет от обиды, как вдруг Свидетель опускается перед ней на короточки и вкладывает в тёплую ладошку тяжелый, холодный пистолет. – Убей её, я дозволяю тебе сделать это, – губы Дазая вновь складываются в улыбку, но теперь она уже не приветливо-ласковая, как в первые минуты знакомства. Нет. Улыбке Осаму Дазая мог бы позавидовать сам змей-искуситель, навсегда закрывший Адаму и Еве путь к райским вратам. Лэйн некоторое время смотрит в бездну чужих глаз и затем, подчиняясь их гипнотической силе, медленно поднимает пистолет. Осаму ухмыляется и аккуратно накрывает чужие руки своими, помогая справиться с холодной тяжестью пистолета. – Ну же. Это не сложно. Тебе осталось только нажать на курок. В тишине вечернего парка громыхнул одинокий выстрел Руки Лэйн пахнут порохом и железом. А ещё – немного кровью. Лэйн целует в щёку своего наставника и бежит в сторону белой двери с ярко-красным крестом. Завтра ей исполняется одиннадцать. На кровати лежит тот, кто три года назад ввёл её в круги Мафии. Под глазами Дазая залегли темные круги, а терпкий запах крови начинает казаться невыносимым. Лэйн открывает окно, а потом подходит к кровати и осторожно дотрагивается до ладони спящего мужчины. Несколько дней назад его серьёзно ранили, и теперь он вынужден целыми днями лежать в палате. Это так непривычно – видеть человека и ранение, которое не может пройти за несколько часов работы эспера с исцеляющей способностью – Хироми Шинья был недавно убит за слив информации. Дазай спит чутко, остро реагируя на каждое неаккуратное движение, и сидеть надо тихо-тихо, чтобы он не проснулся, а иначе он откроет глаза и начнёт задавать неприятные вопросы. Лэйн не хочет, чтобы Дазай просыпался, и поэтому даже дышит через раз – почти неслышно. Но тут дверь опять открывается. Девочка оборачивается и умоляюще смотрит на вошедшего, взглядом прося не шуметь. Акутагава Рюноске пожимает плечами и тихо опускается на стоящий в уголке комнаты стул. Лэйн думает, что могла бы подружиться с Рю, но он уже был учеником Дазая, когда Конаке вошла в Организацию, и поэтому её наставником стал Накахара Чуя. Чуя он хороший, добрый и требовательный, но кто может сравниться с Дазаем? Лэйн любит его так сильно, как только может любить её маленькое одиннадцатилетнее сердце. Вчера она даже осмелилась аккуратно поцеловать его горячие, чуть обветренные губы. Так делают все взрослые, а она – уже почти-почти взрослая. В конце концов, ей завтра будет одиннадцать. Но поцелуй был вчера, а сейчас девочке безумно страшно за свою дерзость – а вдруг кто-нибудь узнает о случившемся? Рюноске шумно кашляет, и приученный всегда быть настороже Дазай резко открывает глаза. Лэйн не успевает отдёрнуть руку, поэтому несколько мгновений кривит губы в безобразном подобии улыбки и устало закрывает глаза, отходя в сторону. Она молчит, пока Акутагава по-военному коротко докладывает наставнику о безупречно выполненной операции, пока медсестра меняет повязки, пока подошедший сюда же Мори даёт дальнейшие указания пострадавшему. Лэйн молчит и терпеливо ждёт того момента, когда Дазай обратит на неё своё внимание. – Я недавно просматривал твоё личное дело. Завтра... – Мне будет одиннадцать. – Надо подумать над подарком, – хищно улыбается юноша, предвкушая очередную расширяющую границы дозволенного затею: Дазаю и его демонам нравится наблюдать за ломкой привязавшейся к нему девочки и тем, как то, на что она никогда бы не решилась вчера, воплощается в реальность сегодня. – Мы можем пойти к морю? – К морю? – Да. Вдвоём. – Голос Лэйн ничего не выражает, но её пальцы судорожно комкают край чёрной футболки, а нижняя губа чуть дрожит. Дазай не задумывается о причине такого волнения, но, чуть помедлив, кивает. В конце концов, Конака Лэйн делает всё, что он скажет. Почему бы и не пойти один раз у неё на поводу. В воде отражается заходящее солнце, окрашивающее синее море красными бликами. Лэйн двенадцать, и в её жизни всего два ярких цвета: синий и алый. Алым отливает дорогое красное вино наставника, алым светится Расёмон Акутагавы, в алый окрашивает своих жертв Дазай. Лэйн двенадцать, и она хочет, чтобы весь мир покрылся только этими двумя цветами. – Дазай, – тихо зовёт его по имени постепенно превращающаяся из девочки в девушку Конака, – пожалуйста, не умирай. Лэйн тринадцать, и она впервые не хочет, чтобы человек рядом с ней окрашивался в алый. Сжимая чужую руку, она неслышно молится всем известным богам, чтобы Он выжил. Всё обходится, и уже спустя несколько дней едва не погибший Осаму Дазай ходит по зданию Портовой Мафии, чуть опираясь на трость – ранение в бедро даёт о себе знать – смеётся, отпускает шуточки и становится ещё жёстче по отношению к себе и подчинённым. Лэйн ходит за ним хвостом, не обращая внимания на двусмысленные фразы – члены Мафии давно заметили её болезненную привязанность к бывшему ученику Огая Мори. Но кому какая разница, что говорят окружающие, когда Осаму Дазай проводит с тобой столько времени? Дазай часто улыбается. Он улыбается, когда ему смешно и когда ему грустно, когда он весел и когда зол, улыбается тем, кто ему симпатичен, и тем, кто его ненавидит. У него найдется улыбка на любой случай жизни: весёлая, жестокая, заразительная, сумасшедшая, пугающая – какая угодно. Но сейчас ему совсем не хочется улыбаться. Он делает шаг назад, разрывая контакт и даже неосознанно сковывает руки на груди в защитном жесте. Это... Это абсолютно неожиданный финал его маленькой, растянувшейся на долгие сколько-то там лет игры. – Лэйн, – наконец находит Дазай слова, – я допускаю, что ты могла проиграть Чуе какой-нибудь глупый спор, но если это не так, то... мне девятнадцать, Лэйн. И я, кто бы что ни говорил, не педофил. Я помню тебя восьмилетней. Поэтому... я запрещаю тебе даже задумываться об этом. Ты поняла меня? – Да. – Хорошая девочка, – усмехается уже пришедший в себя после потрясения Дазай, – а теперь иди. И не заставляй меня разочаровываться в тебе. – Я постараюсь. Сегодня Лэйн исполнилось четырнадцать, и она второй раз в жизни решилась поцеловать Осаму Дазая. А ровно спустя полгода он не возвращается домой. У предателей нет права жить. А у неё нет права думать о предателе. Всё просто. Лэйн четырнадцать, и у неё осталось лишь одно, последнее желание: выжечь Дазаю Осаму сердце.