Презрение

Она всегда смотрела холодно. Не удивительно, он сам поставил себя в неловкое положение. Сам всё испортил, а она этого так и не простила. Было плохой идеей брать ее силой в первый раз. После их первой ночи она приставила ему к глотке кинжал, и он понял, что спокойного супружества можно не ждать. Он боялся ее, даже тогда, когда она была котенком. Что уж говорить о маститой львице, в которую она выросла. Как он мог быть столь слеп и глуп тогда? Вино или ее красота опьянили его, он с трудом понимал, что творит. Провожание, весёлые крики, а после тишина его тогдашних покоев и молодая жена. Жена, чей брат унизил всю их семью и не один раз. Этот Тайвин, хоть и был младше него, смел угрожать, дерзить… Презрительные фразы, брошенные как бы между делом, сильно задели Эммона. Очень сильно. И он не нашел в себе смелости заткнуть Тайвина, однако подумал, что может отыграться на его сестре, чьи глаза так же светились презрением. Это презрение более всего раздражало, кололо и выводило из себя. Такая соплячка смела свысока смотреть на него, рыцаря, второго сына лорда Переправы! Ему пришлось изрядно постараться, чтобы обездвижить вырывающуюся девчонку, которая разве что не вопила во весь голос. Он бездумно оставлял синяки на молочной коже, рвал ее одежду, подминал под себя, пытался унизить… Она не смеет не бояться его! Не смеет не уважать! Даже когда он взял ее, она не заплакала. Ни всхлипа, ни стона. Ничего. Лишь холодный презрительный взгляд. Как выяснилось, она даже не девственница. От бессилия и злобы он становился ещё грубее. Мелькнула мысль, что если она в него плюнет, он парой ударов сможет сломать ей челюсть. Но обошлось. Все равно, для неё это была долгая ночь. Под утро пелена с глаз спала. На точеной, точно фарфоровой, фигурке не осталось живого места. Синяки, засосы, укусы. И льдинки в глазах. Она говорила спокойно, будто ничего не произошло, но от её ледяного тона хотелось добровольно уйти в Ночной дозор. «Тронешь ещё раз — убью». И Эммон в этом нисколько не сомневался. Он чувствовал себя слабым и ничтожным червяком. А при мысли, что об этой ночи узнают её братья, ему становилось дурно. Хотя даже и без мыслей о Ланнистерах ему было страшно. Он стал бояться засыпать рядом с новой леди Фрей. Эммон бледнел перед ней. Её силы хватало, чтоб держать его в страхе. Это он чувствовал себя сломанным, подавленным. Будто каждый синяк, что он оставил на ней, перенесся на него самого. Он не понимал, как это произошло. Хорошенький кулачок сдавил его горло и не отпускал вот уже несколько десятилетий. Он сам виноват. Можно было не обращать внимания на её презрение, проглотить оскорбления и попытаться жить мирно. Если бы ему удалось добиться её любви — разве не был бы он счастлив? Теперь она — эффектная и сильная женщина, а он — лишь жалкий ее придаток. Он только и может, что испуганно блеять. Ума у него так и не прибавилось, зато страха стало ещё больше. Отец жил и здравствовал, старший брат исправно плодил новых Фреев, рассыпая Эммоновы надежды на лордство. У Эммона не осталось ничего. Он жил за счет родни жены. Его терпели лишь из-за того, что один глупец согласился отдать единственную дочку ему — Эммону. Его не уважал, кажется, никто. Его сыновья… Его ли это сыновья? мальчики, кроме пожалуй Клеоса, ни во что его не ставили. Он не был уверен, настраивает их Дженна против него или он сам по себе плохой отец и не внушает уважения. Клеос славный, однако он уж давно живет в Дарри. Лионель, что пошел в Ланнистеров, тоже не появлялся в Утесе после своей женитьбы. Оно и к лучшему, второй сын был слишком дерзок. Тион… воинственный красавчик. Эммон бы опечалился его смерти, если б только парень хоть немного был похож на него. А так — нет. Он не собирается жалеть чужого ублюдка. Кто более всего раздражал, так это Уолдер. Один вид этого сопляка вызывал в Эммоне невероятную злость. Как назло, это недоразумение полюбилось всем вокруг. Тайвин Ланнистер держал его пажом подле себя, Киван учил сражаться на мечах. Эта курица Свифт души не чаяла в племяннике и постоянно дарила ему вышитые платочки и прочие глупости. Уолдер вообще был улыбчивым и открытым. Первые годы жизни он вовсе не понимал, что Эммон его отец, ведь тот упорно игнорировал его. И Эммон этому радовался. Но как-то мальчишка попытался обнять его. С широкой улыбкой и словом «папа» на устах. Тогда Эммон отшатнулся от него, смеряя взглядом, полным отвращения. Мальчик остановился, однако не обиделся и воспринял это довольно беззлобно. Ни один из его сыновей не был столь открыт, ни один не тянулся к нему так. И, как забавно, ни один из мальчишек не был рыжим. Рыжий Уолдер, как его быстро прозвали в Утесе. Ублюдок, даже не похожий ни на одного из родителей! Да где это видано?! Если Клеос был его сыном, Лионель, возможно, был, а Тион был темноволос и хотя бы немного походил на мать, то Уолдер… Он просто не был похож на них. Разве что глаза характерно-ланнистерские ему достались от матери. Но всё остальное… Будь у Эммона больше храбрости, он бы давно попытался разорвать брак. Со временем и Уолдер перестал быть с ним любезен. Если Эммон начинал о чём-то пытаться спорить с женой, рядом возникал Уолдер, готовый броситься на защиту матери. Несмотря на строгость, мальчики всегда любили ее. Уолдер так вовсе слушал с открытым ртом каждое слово. Дженна воспитывала их как-то по-своему, совершенно игнорируя Эммона. Поначалу это было обидно, потом он привык и даже не пытался вмешиваться. Какая разница, минимум двое мальчишек не его, так зачем пытаться их воспитывать? Они с большим удовольствием слушают мать, дядьев и кого угодно, только не его. Да что там, даже Уолдер с какого-то момента стал одаривать его этими знакомыми взглядами, которые были полны презрения. Что поделать, с годами он стал лысеть, худеть и дурнеть. На него и раньше никто особо не заглядывался, а теперь даже шлюхи нос воротили. Эммон еле сдерживал злость и бессилие, которые стали его спутниками жизни. О, как он корил себя за свою глупую прихоть. Что ему дало это насилие над ещё девочкой? Ничего. Позже она выросла в такую статную красавицу… И эта красавица пугала его до дрожи в коленках. Видимо дети были от того, или от тех, кто не боялся львиных когтей и зубов. Но он не смел ничего сказать. Ее слово всегда было последним и самым внушительным. Докатился. Сначала боялся просто засыпать рядом, а потом… Потом стал просто бояться. Даже девочкой она умела убеждать. Конечно, формально он был главой их маленькой странной семьи, однако и слепцу понятно, кто на деле главный… Он малодушно молился трижды, чтобы боги забрали ее при родах. Или хотя бы не дали родиться детям. Но она с поразительной легкостью рожала их. По хорошему, он должен был радоваться, сыновья всё-таки. Хотя как радоваться, если видишь этих ублюдков и понимаешь, что это — плоды измены. Дженна любила своих бастардов. Особенно Уолдера. Она даже не дала его кормилице. С такой любовью она ни на кого не смотрела. Маленький ублюдок… Он улыбался ей, дарил цветочки, делился чем-то. В нём было будто отражение другого мужчины, Эммон не сомневался, что Дженна именно это и видит. Он даже хотел скинуть уродца с лестницы, но духу не хватило. Как всегда. Даже мерзкий Бес не вызывал в нём столько отвращения. Увы! Тайвин Ланнистер, равно как вся его семья, находил приемлемым присутствие за столом и урода и кучи бастардов. И только на Эммона смотрели с таким уничижением, будто это он был и карликом, и бастардом. Воистину, Ланнистеры ужасная семья. Иногда он мечтал, что когда-нибудь ему представится шанс отомстить. Он бы с радостью убил Уолдера, возможно на глазах Дженны. А ее саму… Было бы неплохо сломать, подчинить… Как в первую их ночь. Увы, невозможно. Он знал, что на это никогда осмелится. А если и осмелится, то расплата будет скорой и страшной, его терпят лишь по привычке. Если станет неугоден… Что ж, лестницы в Утесе круты и опасны, а он не молод, никто не удивится, если он свернет себе шею. Даже отцу и братьям будет скорее всего плевать. Его никто не любил и никто им не дорожил. А ведь он мог попытаться быть с ней любезным тогда! Но как можно было любезничать, если эта маленькая шлюха даже не была девицей?! Она сразу показала, что ровней его не считает. Высокомерная дрянь… Громкий голос вывел из раздумий. — Эммон! — Да, дорогая? — Он тут же нацепил смущенную улыбку, внутренне подбираясь. — Лорд Уолдер прислал письмо, забери у мейстера. И есть новости из Речных Земель. — Что-то случилось? — Сир Эдмур, сын лорда Хостера, трагически погиб. Риверран остался без наследника. Эммон не понимал. Что-то в ее тоне было странно. Торжественно? Он поднялся и пошел в сторону мейстерской башни. Что-то было не так. Жена проводила его своим обычным холодным взглядом. Ничего особенного. Он мрачно шел по Утесу. За годы эти стены не стали ему домом, все здесь оставалось острым и враждебным. Львы с гобеленов грозно рычали. Чужак. Всё было против него. Немного скользкие ступени были узкими и высокими. Он держался за стену, чувствуя, как в боку начинает что-то колоть. Четыреста пятьдесят ступенек или все пятьсот, у него никогда не получалось посчитать точно. Когда он уже поднялся, узкий проход загородила чья-то массивная фигура в доспехах домашней гвардии. — Чего встал, остолоп? Дай пройти. Рыцарь и не думал отходить, из-под забрала раздался странный звук, похожий на смешок, а в следующее мгновение Эммон почувствовал, как его схватили руки в латных перчатках. Он хотел закричать, но горло будто сдавили тисками. Он почувствовал, как земля ушла из-под ног. Старательно пройденные ступеньки замелькали перед глазами, стремительно приближаясь. С отвратительным хрустом он приземлился на твердый камень и покатился вниз. Последним, что он увидел, были светлые зеленые глаза. И знакомое презрение в них.