***
«Если ты попал сюда, ты останешься здесь навсегда. Сначала я чувствовал себя обычным пациентом. Мне давали таблетки, водили на процедуры. Моя сестра говорила, что мне это все поможет, что меня вылечат, что голоса внутри перестанут меня беспокоить. Хотя они меня и не беспокоили. Неладное я почувствовал, когда девушка с розовыми волосами подошла ко мне со шприцом. Будто игра в доктора. Я сопротивлялся, а она успокаивала меня и говорила, что будет не больно. Она вкалывала мне что-то, что-то такое, чего я панически боялся. И только сейчас я понимаю, что боялся далеко не уколов, я боялся её, её взгляда. Она смотрела на меня так, будто уже победила. Дальше был прилив энергии, и даже агрессия. Я ругался и дрался со своими соседями, такими же больными, как и я сам. Тогда с этой девушкой зашёл ещё один врач, видимо её коллега, они что-то обсуждали, а потом он позвал двух санитаров, которые увели меня в другую палату. Хотя палатой это назвать нельзя. Я плохо помню, но это была небольшая комната с мягкими стенами и цепью. Цепь, к которой я был прикован, была достаточно короткой. А когда входила Харуно Сакура, моя злость возрастала с новой силой. Она спокойно стояла на расстоянии, где мне не хватало буквально сантиметра, чтобы добраться до неё. Я чувствовал себя псом, которого дразнят. А она будто и не обращала на меня внимания, что-то записывая в журнал. Потеряв счёт времени, я понял, что больше не могу метаться по этой комнате. Я просто лежал, смотря на ободранные стены или в потолок. Только спустя долгое время снова вошла она. Харуно Сакура погладила меня по голове, мне казалось, что она была моим единственным спасением; санитары помогли подняться. Всё как в тумане, а единственное, что я помню, так это то, как в окне в очередную палату я увидел свое отражение и отражение Харуно Сакуры, ведущей меня под руку в неизвестность. У меня есть много времени для воспоминаний, для того, чтобы подумать. И именно сейчас, когда я практически всё своё время провожу в смирительной рубашке, сидя в инвалидной коляске, я понимаю, что она всё-таки победила. Сакура Харуно, ты победила». — Странно, что этот пациент ничего не написал об Орочимару-саме, — Кабуто зевнул, — как-то уж чересчур грамотно для овоща, не находишь, Сакура? — Из его биографии известно, что он был писателем. Не знаю, когда он нашёл время написать это. Он ведь действительно последние месяцы своей жизни провёл в смирительной рубашке. — Такое чувство, будто он в тебя влюблён. Впрочем, был. Его уже похоронили? — Сегодня утром. — Вот как война всех поменяла, а? Сакура? — девушка оторвалась от документов, вопросительно посмотрев на коллегу, — сама посуди: тебе едва исполнилось двадцать, а твоя нервная система лучше, чем у Тсунаде или Шизуне; ты вместе с Орочимару руководишь этим скворечником… — Мне кажется, война поменяла всех, Кабуто. Я тоже не думала, что правая рука такого человека, как Орочимару-сама, главный поставщик чёрного рынка откроет детский дом и станет помогать людям. — Не язви. Как дела у вашего выпуска? Я знаю только то, что Наруто стал новым мэром, у Саске… Лезть не буду, проблемы с якудзой не нужны никому. — Шикамару стал помощником Наруто, на счёт Чоджи не знаю, но говорят, что он улетел в Америку к девушке. Ино продолжила дело родителей и обручилась с Саем. От Тен-тен и Ли новостей не было давно, Неджи умер ещё на войне. С Хинатой не общаюсь, но Ино как-то рассказывала, что после того, как она чуть не вскрыла вены из-за Наруто, Шино увёз её на какие-то острова. Киба подрабатывает, где только может, хочет уехать, — Сакура закончила, а Кабуто почему-то решил не отвечать. Молчание в таком месте слегка начало давить, — ну, а что с подопечными Орочимару? — Джуго собирается открыть приют для животных в Индии, Суйгецу скоро будет работать с нами. — Карин? — Последний раз я видел её месяц назад, может чуть позже. Выглядела она неважно. Спрашивала о вас с Саске. — Иногда мне хочется положить её в нашу клинику… — С каким это диагнозом? — МКБ 301.1 — Возможно, но на сто процентов я не уверен.***
— Я до сих пор поражён тем, что ты не сошла с ума, работая в психиатрии, — Саске устало облокотился на барную стойку на кухне. — Саске, это такая же больница, как и остальные в Токио. — Я даже спорить не буду. Чай? — Нет. Когда ты снова уезжаешь? — Послезавтра. Я отправляюсь вместе с Шикамару и Саем. Молчание. — Карин закрыли в психической больнице в Сан-Паулу, — Саске, заварив чай, присел рядом с девушкой. — А диагноз? — Циклотимия, — Саске сделал глоток, — или что-то такое. Говорят, скоро её переведут в Токио, к вам. — Надеюсь, ей займётся Орочимару-сама. — Почему же? — Многие пациенты, которыми я занимаюсь, на закате жизни начинают писать свою историю болезни, описывают свои дни в лечебнице и чувства ко мне. Не то что бы меня это пугает, я привыкла, но историю от Карин мне было бы страшно прочесть. Хотя бы потому, что она меня недолюбливала даже тогда, когда была, — девушка запнулась, — здоровой. — Ты ведь не ревнуешь? — С чего бы? — С того, что я летал на другой конец планеты, чтобы узнать, что с ней и как. — Родителей у неё нет, все номера телефона, кроме твоего, она удалила. Чтобы начать лечение, нужна информация, и ты был единственным источником, Саске. — Врач говорит, болезнь начала развиваться после сильного стресса, года два назад. — Как раз тогда, когда мы начали встречаться… — Да. Он говорит, что в этой ситуации я единственный, кто может ей помочь и... — И это мнение ошибочно. — В смысле? — Циклотимия может быть передана по наследству, мы не знаем, страдали её мама или бабушка этой болезнью или нет. Она рассказывала, что у неё было тяжелое детство, а это прекрасная почва для развития любой болезни, особенно для этой. А если её всё-таки положили в больницу, значит стадия болезни последняя, Саске, ты не спасёшь её, а только усугубишь ситуацию. Карин станет зависима от тебя. Во всех смыслах этого слова. — Иногда ты меня пугаешь, Сакура.***
— Вы ошибаетесь, — спокойным тоном произнёс Орочимару в телефонную трубку, — я и моя коллега посовещались и пришли к тому, что проблемы действительно начались ещё в детстве, а стрессовая ситуация, которая произошла с ней, сломала её окончательно, — врач на другом конце провода кричал громко, а его японский, на котором он изъявил желание изъясняться, звучал скомкано и коряво, — ваши доводы не обоснованы, моя коллега была знакома с Карин Узумаки в детстве, симптомы присутствовали уже тогда. Это моё последнее слово. По закону вы должны отправить её к нам, но осмелюсь вас расстроить: лечить Карин по вашему методу мы не будем, всего хорошего, — отбросив телефон на диван, Орочимару устало вздохнул. — Когда её переведут к нам? — поинтересовалась Сакура. — Через 3 дня. Надо подготовить палату, — Орочимару посмотрел на дверь, — Кабуто! — Да, Орочимару-сама? — Когда пойдёшь за анализами, скажи медсёстрам, чтобы готовили палату.***
— Карин, дорогая, зравствуй! — Орочимару-сама, Ками-сама, как же я рада вас видеть, — Карин кинулась в объятья врача. — Пойдём-пойдём, я покажу тебе палату. Освоишься. Познакомишься с соседями… — Вы что, Орочимару-сама? Мне не нужна палата, мне не нужна больница. Мне достаточно курсов психотерапевта, правда. — Конечно, Карин, конечно. Пойдём я тебе… Крик. — Ками-сама, Карин, что случилось? — Там… Там… Розовые волосы, Ками-сама, — у Карин начали течь слёзы. — Где? — Орочимару сразу всё понял и развернул Карин к себе, — милая, тебе показалось. Никого там нет, — он приобнял её, положил её голову к себе на плечо и жестом показал Сакуре, чтобы она уходила, — смотри. Видишь? Там никого нет. — Но я точно видела, — слёз больше не было, но всхлипы продолжались. — Ты просто устала. Пойдём, отдохнёшь. Я о тебе позабочусь. И он действительно позаботился о том, чтобы Карин не пересекалась с Сакурой. И всё же Карин удавалось видеться с ней там, куда Орочимару просто не мог достать: во снах. И именно эти сны помогли ей написать жутковатую, но милую историю о том, как Сакура разрушила ей жизнь.