Домой

Полдень замер над Красногорьем. Небо выгорело добела. Над рыжими сопками, поросшими редкой жилистой травой, над мощными, как башни, одинокими вязами, над пыльной дорогой стоял в неподвижном воздухе стрекот кузнечиков, да изредка с шорохом удирала прочь ящерка, брызнув с обочины от звука шагов. Путник шел широким, размеренным шагом. Тонкая ржавчина пыли густо осела на сапогах, на одежде, на меховом плаще, на лице… даже на зубах скрипела, проклятая. Человек облизал пересохшие пыльные губы и улыбнулся чему-то. Поудобнее вскинул на спину звякнувший вещмешок. Проводил глазами ящерицу. Зашагал дальше. Он шел домой. Несмотря ни на что. Пусть завидуют те, кто побоялся! Седыми были волосы путника, собранные в растрепанный хвост – совсем седыми, до грязной белизны. Снег с пеплом смешан. Серые губы плотно сомкнуты, иней щетины обметал щеки и подбородок, морщинки в уголках прищуренных глаз кажутся иголкой врезанными в тонкую, бескровную кожу – каменно-острое, неживое лицо, не поймешь даже, старое или не очень. И глаза из дымящегося льда. Он возвращался домой. Полупустой мешок за спиной звякал ненужными латами. Пылился плащ из зимнего волка, не по погоде наброшенный на плечи. Качалась над правым плечом рукоять укороченной глефы, постукивала по спине, будто ободряя. И дорога сама ложилась под ноги, ленивой змеей извиваясь меж каменистых сопок. Вот она резко нырнула вниз, под откос, показались над обрывом кроны огромных вязов, обступивших западный берег, потянул едва заметный ветерок, донес наверх обрывки влажной, тинистой озерной прохлады… Путник невольно ускорил шаг. Домой. Как оно там, Приозерье? Много ли седины прибавилось в светлых волосах матери? Здоров ли отец? Сильно ли выросла сестренка Эми?... Дядя Томас, наверное, все так же мается бездельем на посту у моста, со скуки придираясь к новобранцам; на хлипких дощатых причалах полощут белье женщины и рыбачат мальчишки, лодки дремлют в солнечной воде озера, звенит о наковальню под навесом старый, избитый молот дядьки Дорина, ворчливого и доброго оружейника-дворфа… Или дикие орки клана Черной Горы давно сожгли поселение, и на берегу под обгоревшими вязами теперь только черные ямы на месте бывших домов? Путник свернул с дороги влево и взбежал на каменистый склон, круто обрывающийся к озеру. Отсюда уже виден был мост, стражники, причалы, стойла грифонов на другом берегу. Надо же, а мост-то до сих пор не достроили!.. Улица. Люди на улице. Женщины с корзинами, дети, даже куры, снующие под ногами. Жизнь. Как встретит эта жизнь человека со светящимся льдом вместо глаз?.. Путник сбросил с плеч вещмешок. Снял плащ, скатал в скатку. Пригладил, заново стянул шнурком на затылке волосы. Развернул ленту темного шелка, плотного, как парусина, и тщательно завязал ею глаза. Видно сквозь тряпку было плохо, зато мертвенный, курящийся свет оказался надежно упрятан под ней. Не для того, чтобы что-то скрыть. Такое не скроешь. Просто чтобы сразу же не шарахались: полоса ткани на лице и неожиданный взгляд светящихся глаз чудовища – сами понимаете, совсем разные вещи. Пепельные губы рыцаря смерти тронула усмешка. Король Ринн приказал дать им всем шанс. И когда по городам Альянса (да и Орды, к их вождю лорд Могрейн тогда тоже отправил посла) полетела весть о «новых союзниках», кое-кто из рыцарей, особенно кто постарше, засобирался домой. Их отговаривали. Предупреждали. Но они, разумеется, не слушали… Он и сам не послушал. Погибшие возвращались с войны. Отец не оттолкнет его. Подумаешь, глаза… подумаешь, страшная слава рыцаря смерти! Он живой. Был мертвым, но теперь-то живой. Это не температурой тела определяется, а температурой души. Жива душа – значит, жив и он. Вот сейчас он спустится к мосту, и дядька Томас сперва его не узнает, а потом рассмотрит и скажет ему: «Эк тебя угораздило, Рик»… Издалека, с того берега, донесся через озеро пронзительный, ухо режущий крик грифона. Рыцарь вздрогнул. Поправил на груди ремень глефы и быстро зашагал вниз, к Приозерью, на ходу пристраивая за спиной скатку и вещмешок. Так страшно ему не бывало еще никогда. Даже в шестнадцать лет, перед самым первым в его жизни сражением. Отец… Сигурд Шегн, паладин, рыцарь Серебряной Длани… Воля и вера. Несколько лет назад он был ранен Чумных Землях, в бывшем Лордероне, на всю жизнь остался хромым. Когда Рик в последний раз был дома, отец уже был калекой, но – все та же воля и вера, суровая, непроницаемо светлая властность… Тогда он гордился сыном. Преемником. Рыцарем. Как-то он примет его теперь – седого, каменно-бледного, с завязанными глазами, полными светящегося льда? Как сына? Как незнакомца? Или как ту нежить, с которой они оба сражались? …Маму бы не напугать… Стражники у моста оказались заняты торговцами с парой телег, и Рик не стал подходить к ним. Просто струсил, начистоту говоря. Постарался как можно быстрей проскользнуть в таверну и забился там в угол потемнее, за самый дальний стол. Прислонил к стене глефу так, чтобы не видны были на темно-сизом клинке тускло светящиеся руны – еще одна дань малодушию… Ведь не прятаться же пришел! Наоборот! Но заставить себя встать и пойти домой рыцарь просто не мог. Не мог, и все тут. Не лучше ли просто узнать, как дела у домашних – хоть у того же дяди Томаса спросить, – и восвояси убраться в Нордскол?.. Он сидел, уперев локти в столешницу и опустив подбородок на сложенные руки. Смотрел сквозь повязку на входящих и выходящих. На него оглядывались – на незнакомого седого воина с завязанными глазами, в тусклой сизой кольчуге, по груди укрепленной латной пластиной, на рукоять невиданного оружия у стены... Оглядывались, но никто так и не узнал его. Даже дядька Томас, после полудня завернувший в таверну на кружечку пива. - А это кто? – вдруг услышал Рик его голос. - А ляд его знает, - ответил трактирщик, полотенцем протирая кружки. – С самого утра тут сидит, будто бы ждет кого. И лицо его мне вроде кого-то напоминает… Стражник обернулся, через плечо приглядываясь к путнику. Рик сделал вид, что ничего не слышал, и поборол нестерпимое желание спрятать лицо – под стол наклониться, например, якобы ремни на сапогах подтянуть. Или просто отвернуться. Впрочем, Томас не успел толком его рассмотреть. В дверь пулей влетел запыхавшийся мальчишка. - Орки! Тревога! Дядь Том, тебя к мэрии! Мальчишка выскочил прочь, снаружи раздались удары в чугунный брус у здания мэрии. Пять-шесть человек, коротавших в таверне послеобеденный отдых, заторопились на звуки тревоги. Рик тоже поднялся. Ему казалось, что война пришла за ним по пятам. - Так и знал. Прямо задницей чуял! – стражник опрокинул в себя остатки пива, сгреб со стойки латные перчатки и шлем. – И вот, принесла таки нелегкая… Ладно, Вилли, шевелись. Эй, парень! Рыцарь даже не сразу понял, что это его окликнул дядя Томас. Повернул ослепленное повязкой лицо к стойке: - Ну? - У тебя с глазами что? Не слепой ведь? - Нет. - Ну айда, значит, со мной. Подмогой будешь. Ишь, палка серьезная у тебя… Рик усмехнулся, услышав уважение в голосе старого стражника. Глефы здесь были не в ходу, да и те, что встречались, выглядели иначе – небольшой наконечник-нож пяди в две длиной, сидящий на длинном, копейном древке. То, что носил за плечом рыцарь смерти, напоминало скорей широченный меч с древком в две трети клинка вместо рукояти и массивным противовесом, похожим на булавное навершие. Метровый клинок, косо срезанный на конце, вдобавок имел двустороннюю заточку – так никогда не точились местные глефы. Вытащив из-под стола глухо звякнувший вещмешок, рыцарь подхватил свое диковинное оружие и направился к выходу из таверны. Томас только в затылке почесал, увидев на сизом, будто обожженном, клинке горящие росчерки рун. - Твою ж мать… - сообщил он, ни к кому конкретно не обращаясь. Впрочем, если этот парень действительно рыцарь смерти – оркам несдобровать. А насчет Плети – так они от нее вроде как откололись же, указ был недавно, чтоб их союзниками считали… Рыцарь смерти остановился поодаль от народа, обступившего крыльцо мэрии, у самых причалов. Упер глефу острием в деревянную мостовую, сложил ладони на древке. Дядя Томас прошел мимо, кивнул ему и замешался в толпу. Вскоре он поднялся на крыльцо, поддерживая под руку… этого человека с ясеневой тростью, тяжело хромающего по ступеням рядом со стражником, Рик узнал бы из тысяч. Сердце споткнулось, как потерявший подкову конь, потом впопыхах захромало дальше; Сигурд Шегн похлопал старого друга по руке, благодаря за помощь, и обернулся к притихшим людям. Он что-то говорил, но Рик не запомнил слов. Сильный, бронзовый голос отца, загорелое лицо, седина, осторожно тронувшая надо лбом волнистую русую шевелюру; ясеневая трость, старая, до блеска отполированная жесткой ладонью воина… Вот Шегн воздел к небу сжатый кулак, и Свет одел его руку разгневанным золотом – от плеча до пальцев. Даже сквозь повязку Рику резануло глаза. Здравствуй, отец… Рик попытался представить себе, как встанет с ним рядом, снимет с лица тряпку и скажет: «Здравствуй, отец». Представить не получилось. - Ну, чего застыл? Пойдем, к делу тебя приставлю, - сказал дядя Томас. Рыцарь даже не заметил, как он подошел. А Томас незаметно, вполглаза, изучал бледное, изо льда вырубленное лицо случайного путника – кого-то он определенно напоминает, этот тип, но вот кого? И что у него с глазами? И магическая гравировка на оружии – это что означает? То, что он подумал? А если то, то какого лешего рыцарь смерти позабыл в их захолустном Приозерье? - Пойдем, - кивнул тип, будто проснувшись. Он прекрасно знал, куда его собирается «приставить» дядька Томас. Уж конечно, не в засаду над обрывом, которую и оставляют-то больше для очистки совести, на всякий случай. И не на дорогу. Живцом его отправят. Вместе с горсткой самых опытных и умелых выследить врага, связать боем… Дождаться подмоги. Так всегда встречало набеги орков Приозерье. Его «палку» старый стражник уже оценил, с таким оружием криворукие не ходят. Да и с чего бы ему чужака в засаде прятать, а своих под орочьи копья подставлять? …Смотри-ка, рядом идет – и не узнает, а ведь с малолетства возился с сыном своего старинного друга, пока Сигурд пропадал в походах, мастерил удочки и бумажные кораблики, оружие держать учил, давая мальчишке Рику свою старую дагу вместо меча… У моста уже отиралось дюжины три закованных в латы молодцов с сине-золотыми гербами на кирасах. Рик остановился рядом с ними, вонзил рунную глефу в землю, бросил к ногам скатку и мешок. Доспехи надевать он даже не собирался – тяжкие, угрюмые латы, выкованные нежитью для нежити, иссиза-черный саронит, оскаленные черепа и горящие руны… Это в них, что ли, он после боя перед отцом встанет? Ну уж нет. Лучше так обойтись. Ни одного знакомого лица среди стражников он не увидел. Все до одного – молодежь, присланная сюда год-два назад. Что ж, правильно – сильны, на ногу легки, а драться их в Штормграде учат отменно. - Здорово, ребята, - сказал им рыцарь, подтягивая ремни латных перчаток. – Места я здешние знаю, с орками тут разбираться тоже приходилось, так что давайте-ка так… Дядя Томас молчал, не вмешивался. Любопытствовал, что ли? - Идем тихо, по двое, от пары до пары – сорок шагов. Это на случай, если дикари додумались разделиться, хотя до сих пор я такого тут не видел, и уже успели выйти к самому тракту. Если нет – залегаем по склонам, над лесопилкой. А я их внизу подожду… Живцом буду, значит, - ухмылка искривила серые губы Рика. – Правильно говорю, дядь Том? Старый солдат удивленно кивнул. - Дело говоришь, точно. Как я сам бы сказал. Только одного-то маловато живцом, положат, глазом моргнуть не успеешь. - Меня не положат. Обос…тся раньше. В бою ко мне не жмемся, от беды подальше. На кого холодом повеет – сдавай в сторону. В кашу сильно не спешите, постарайтесь их с верхотуры побольше пострелять. Договорились? Не переставая ухмыляться, Рик развязал свою тряпку. Поднял голову, обвел, обжег стражников смертным холодом глаз. Ребята, как по команде, схватились за оружие… - Ну-ка не балуй мне! – на всех сразу прикрикнул Томас. – Указ короля все слыхали? Все? Вот и не пучьте зенки, орки ждать не будут, пока вы насмотритесь. Вперед, вперед, живо! Рыцарь смерти невозмутимо сматывал повязку. - И ты тоже столбом не стой! Бывалый вроде человек… - Бывалый, дядь Том, бывалый… - Рик со вздохом заткнул повязку за пояс и лихо крутнул глефу. – Ну, че примерзли? Все танцы прошляпим! Довольная ухмылка вновь перекосила его лицо. Что-то напевая себе под нос, сын паладина Шегна зашагал в гору, щурясь на солнце добела вымерзшими глазами. Вслед за ним, на ходу надевая шлемы, проверяя в ружьях порох и кремни, потянулись стражники и дядька Том со своей неуставной длинной шпагой вместо меча. - А как звать меня, откуда знаешь? – чуть погодя окликнул рыцаря Томас. - Сказал же – местный я. - А чей? Я-то все думаю, на кого ж ты, зараза, похож, а узнать не могу… Но Рик только приложил палец к губам и отвернулся. До самого поворота на лесопилку никто им не встретился – дозорные не зевали, загодя поспели предупредить. Но вот дорога резко нырнула вниз, в короткое ущелье, круто падающее к долине, и стражники вновь собрались вместе. Половина их полезла на северный склон, залегла за камнями и пыльным кустарником, другую половину дядька Томас увел в обход южной крутизны, собираясь подойти поближе к лесопилке. А рыцарь смерти, насвистывая, не спеша направился вниз, в долину. Близился вечер, потускневшее солнце катилось по ржавым вершинам сопок, в округлой долине-чаше перекликались перепелки, лежали длинные, пепельные тени; сумерки сгущались под деревьями, под штабелями бревен, под крышей брошенной лесопилки… Бродил вокруг нее одинокий вепрь, ища, чем бы поживиться, да поодаль что-то клевали два огромных горных кондора. Рик ухмыльнулся и свистнул – лихо, в четыре пальца. Разбойничий посвист спугнул тишину, далеко разносясь окрест. Вепрь шарахнулся, с треском рванул кустами куда-то к речке. Даже кондоры снялись с падали и лениво закружились невысоко над землей. Над краем обрыва показалась чья-то голова, потом рука в латной перчатке. Рука сложилась в кулак и выразительно постучала о шлем. Рик хмыкнул. Силуэт убрался восвояси. Орки пришли скоро. С противоположного края долины донеслись приглушенные голоса, послышался тяжелый, разрозненный шаг, затрещали кусты, замелькали в густеющих сумерках широкоплечие фигуры с топорами и короткими копьями. Три, пять, восемь… двенадцать… Досчитав до двадцати, Рик вышел из-за штабеля бревен, встал во весь рост на помосте, рядом с зубчатым диском пилы. Свистнул. Орки, как по команде, обернулись на свист. Потом один из них что-то рыкнул, и трое с топорами побежали к лесопилке, а остальные растянулись цепью, не спеша пошли следом, полукольцом охватывая помост. Рик вытянул руку, в скрюченных пальцах родился вихрь призрачного снега. Повеяло холодом, покорная, прирученная метель набирала разгон, наливалась мертвенной синевой. Орки в цепи начали переглядываться, загомонили, но шагу не сбавили. Троица вскочила на край помоста. Рик оскалился и швырнул в среднего магический снег. Сверху грянул залп, долина качнулась, несколько орков в цепи рухнули на землю; и еще один опрокинулся с помоста, не успев закончить начатый вдох. Еще два незаметных, воедино слившихся удара – рубящий по коленям одному и тут же концом древка в морду другому – и Рик соскочил наземь, уходя из-под крыши лесопилки, открывая для выстрелов сверху бегом рванувших к нему врагов. С обрыва видно было, как вертится внизу, в плотном кольце орков, неуловимая смутная фигура, белеет в густеющей темноте яркое пятно волос да на лету вспыхивает рунами широченный клинок глефы-переростка… Стрелять Томас настрого запретил: не угодить бы в своего. Залпом встретили тех, которые уже спешили на подмогу. Видимо, это и был основной отряд. Не жалкая пара дюжин, авангард, с остатками которого сейчас расправлялся Рик. Откликнулись ружья тех, кто засел на обрыве над дорогой, орда дикарей взревела единой глоткой, не досчитавшись полутора десятков своих. Облака дыма медленно оседали вниз, скрывали от стрелков врага и сумасшедшего седого одиночку… Дали еще залп, еще и еще. Потом еще один – почти вслепую. А Томас наметанным глазом прикинул число орков – и охнул. Сплюнул в ладонь пули, которые по солдатской привычке держал за щекой. - Твою ж такую мать… да их там сотня, не меньше! Откуда?! Отставить заряжать! К ущелью, бегом, черепахи! Эй, внизу!! - Э? – донесся придушенный голос рыцаря смерти. - К ущелью! К ущелью, м-мать… - Ага… Если он сдвинется с места хотя бы на три-четыре десятка шагов, если он проживет эти шаги – можно будет отбить его и вернуться в ущелье, встать поперек, а там уж насколько пороху хватит. Или пока поверху не обойдут… Глянув на северный обрыв, старый солдат с удовлетворением отметил, что младший сержант Хинс не сплоховал. Его полтора десятка уже спускались вниз, сообразили, гляди-ка, что раз Томас погнал своих к дороге – значит, собирается прикрыть. Ну, а что белоглазого пора выручать, это ежу понятно. Он и так там в одиночку за десяток дел наворочал. Жизнь врагов питала силы рыцаря смерти – та самая жизнь, что вместе с кровью выплескивается из тела, покидая его в момент гибели. Рик брал эту жизнь себе, превращал в свою, возвращал врагам смертным холодом и вспышками призрачной метели, страшными взмахами рунной, инеем подернутой глефы. Обычный человек давно уже упал бы под градом ударов. Рыцарь смерти не был обычным. Он почти не уставал, его не замедляла боль, его не останавливали раны, но… рано или поздно и он проморгает роковую вспышку клинка. Однако орки уже не очень-то кидались под смертоносные удары воина-мага с жутко горящими глазами. Кружили вокруг, издали пытали счастья копьями, стараясь не входить в холод, мертвенной аурой окружающий невиданного противника. А Рик шаг за шагом отходил ко входу в долину. За спиной он услышал, как часть орков сшиблась с солдатами Томаса, потом оглох от ружейного залпа, потом обернулся, гадая, не смяли ли там ребят числом… Страшной силы удар в грудь едва не опрокинул его наземь. Боль ослепила, как вспышка. Совсем рядом мелькнули светлые латы, поодаль еще и еще, послышались рычащие возгласы и придушенный мат – стражники теснили орков, прикрывая рыцаря смерти, давая возможность отойти в устье ущелья. Воздух мгновенно загустел, Рик захлебнулся им, судорожно выдохнул, пытаясь вытолкнуть наружу, выплеснул изо рта и даже из носа темную, смоляную кровь. Орк восторженно проревел что-то на своем языке, налег на копье; рыцарь оскалился и тоже налег, глубже впуская в тело иззубренный наконечник, стремясь оказаться поближе к врагу… Вспыхнуло в полете тяжеленное лезвие глефы – и орк упал, рассеченный почти пополам, а Рик вонзил оружие в землю и обеими руками взялся за косо торчащее из груди древко. Оказалось, на него смотрели все. И свои, и орки, которых в живых осталась едва ли четверть. Копье проломило слева нагрудную пластину, рана казалась смертельной, но два голубоватых дымных огня – глаза рыцаря смерти – даже не думали гаснуть в темноте. А когда он зарычал и неловко рванул из тела копье, когда со скрежетом лопнул, ломаясь в пробитом нагруднике, старый щербатый наконечник, когда отброшенное древко укатилось в траву и рунная глефа снова рассекла воздух – один из орков закричал, и остальные подхватили крик. Томас, напрочь позабыв о шлеме, попытался почесать затылок: три-четыре дюжины врагов, оставшихся от сотни с лишком, спешно отступали в темноту. Рик ухмыльнулся, махнул им вслед глефой. С клинка сорвался сгусток чего-то кипяще-черного, ударил в спину одного из отступающих. Тот свалился ничком, а остальные рванули быстрей. - Как тебя зовут? – в упор спросил рыцаря Томас, сняв наконец шлем и вытирая лицо насквозь пропотевшим головным платком. - Кх-х… Рик. Рик Шегн я, дядь. Окровавленное лицо, смутно белеющее в темноте, два жутких огня вместо глаз – и улыбка. Радостная такая… - Эк тебя, а… Ты чего, вообще бессмертный теперь? Видать, орки так и решили. - Не-а. Вы чуть не опоздали… - свистящим шепотом ответил Рик. Поперхнулся, плюнул под ноги черным. Тяжело оперся на глефу. – До дому дотяну, а там посмотрим. Вроде засело что-то во мне, копья этого клятого обломок, что ли. Вытащить бы, но это я завтра... Все живы-то? Оказалось, все. И раненых меньше десятка. Томас оглядел своих ребят и кивнул. - Думал я, кровью мы тут умоемся... Ну ты и драться стал, Рик – один взвода стоишь. Вы все там такие, нет? Рик пожал плечами. Прошептал: - Есть лучше, есть хуже. Говорить в полный голос не получалось. На лесопилке солдаты отыскали доски и принялись колоть их на брусья, сооружать носилки для двоих самых невезучих. - Эй, народ, кончай ночевать! – крикнул Томас. – Так мы и до утра домой не доковыляем! - Дядь Том, скажи им, пусть мне там палку какую-нибудь поищут. Носилки обустроили, палку нашли, и рыцарь смерти вместе со всеми потащился по дороге, опираясь на свой неструганный, занозистый посох и трудно хватая воздух окровавленным ртом. Боль засела у него в груди – железная, злая. По пути дядька Томас рассказал ему, что дома все хорошо. Что мать давно перестала оплакивать его, а сестренка Эми теперь учится в Штормграде у магов, волшебницей будет. Что отец, и раньше любивший постоять у наковальни, окончательно превратился в местного кузнеца. А Дорин постарел и уже второе лето собирается к родне в Каранос, да все никак не соберется. Жалко уезжать, что ли? Что мост все так же обещают достроить – обещают и обещают, а толку, как и раньше, не видно. А орков поменьше стало, в этом году вот только впервые принесло их, проклятых… Сейчас они вернутся в Приозерье, и Рик все-таки скажет: «Здравствуй, отец»… Доплелись далеко за полночь. На дорогу над спуском к мосту, освещенную парой больших костров, вышли оставшиеся в засаде. Ребята Томаса в изнеможении попадали прямо на обочину. Им принесли воды, расспрашивали, помогали снимать доспехи… потом один из солдат, рассказывая что-то, через плечо указал на Рика. А Рик стоял в стороне, на самом краю освещенного круга, повис на своем костыле – знал, что если сядет, то сам не поднимется. Кто тогда подаст руку рыцарю смерти? Глаза завязать он забыл. Спохватился, только когда на него смотрели уже все до единого. Молча смотрели. Плохо. Томас в это время отыскал паладина Шегна. - Слушай, Сиг… Там Рик твой вернулся. - Что? - Рик твой, говорю, пришел. Сигурд нахмурился. - Чушь ведь несешь, Том. Рик уже несколько лет как мертв. - Ну… - Томас замялся, смущенно поскреб в затылке. – Я и не говорю, что он не мертв. Но вернулся домой, вот поди ж ты… Сам иди глянь. Он там, с ребятами. И если б не он, мы б сейчас все до единого у лесопилки лежали, а вместо нас орки сюда пришли. Так что ты… Паладин не дослушал. Молча отстранил друга и заковылял к кострам. И нехорошее же было у него лицо! Рик не посмел поднять на отца глаза. Мертвые, мертвые глаза, средоточия света и холода, голубоватые клочья тумана, подсвеченные кровавыми бликами от близких костров… Отец встал напротив сына. Рыцарь Света – напротив рыцаря смерти. И даже сверчки, казалось, притихли в темноте. - Ты… - тихо сказал паладин. – Ты, тварь… Память моего сына думаешь осквернить?! Меня опозорить? За этим пришел, предатель?! – и возвысил голос, так, чтобы слышали все. – Рихард Шегн пал в бою с такими, как ты! Я калека, но на то, чтобы упокоить тебя, моих сил еще хватит. Ты, оскорбление рода человеческого – хочешь умереть в последний раз? Рик кивнул, едва не потеряв равновесие. Медленная, смоляная кровь копилась во рту, ползла из-под кольчуги; левая штанина промокла уже по колено, на подбородке и щеке всохли в растертую кровь седые растрепавшиеся волосы. Грудь сдавило, в ней засел слева острый обломок боли, не давая вдохнуть. Эх, предупреждали же умные люди… в Акерусе еще предупреждали… Сигурд заметил, как в последний момент удержался на ногах рыцарь смерти, буквально повиснув на своей палке. - Неужели хочешь? Здесь никто не будет марать об тебя руки. Тем более, что сержант Гарди утверждает, будто ты помог его отряду в бою. Сдохнешь сам. А имя моего сына – забудь раз и навсегда. Пошел вон. Содрогнувшись, со свистом выдохнув, Рик сплюнул черным под ноги отцу. Обошел его и побрел по освещенной дороге, и палка оставляла в пыли рядом с отпечатками сапог и брызгами крови глубокие круглые следы. Вот он шагнул в глухую, предрассветную темноту – и темнота сомкнулась. Нордскол… дотянуть бы еще до него. Три года спустя. Письмо из Черного Клинка, полученное командором Дольного Очага по личному запросу. Шегн, Рихард, 32 года, человек Прозвища - Рик, Шутник, Гадский Свет Обстоятельства жизни Вырос в Штормградском королевстве, в окрестностях Приозерья. С 17 лет участвовал в боях против орков Черной горы, в 19 присоединился к отцу в войсках Стромгарда. Во время нашествия Плети на Лордерон оба вступили в орден Серебряной Длани. Далее воевал в восточном Лордероне в рядах ордена. Обстоятельства смерти Под Дланью Тира остался прикрывать отход своего отряда, предварительно убедив всех, что сумеет вернуться. На самом деле вернуться не надеялся. Был убит и взят Плетью. Участие в боевых действиях в Нордсколе После событий у Часовни Последней Надежды и королевского указа об Ордене Черного Клинка получил разрешение проведать семью в Красногорье, после чего явился в Крепость Отваги в Борейской Тундре. Действовать предпочитал в одиночку, с другими рыцарями контактировал мало. Участвовал в розыске и подавлении ковена Культа Проклятых в крепости и окрестностях. Был особо отмечен в докладе рыцарем Тассарианом и рекомендован к подобным заданиям в дальнейшем. Там же замечен в изуверских убийствах пленных культистов из числа живых, получил предупреждение Ордена. Впоследствии оказался в осаде в Крепости Стражей Зимы, выполнял поручения коменданта, преимущественно диверсионного и разведывательного характера. Был отозван Орденом в Ледяную Корону, где поступил в распоряжение барона Раздора и участвовал в освобождении Мрачного Свода. Организовывал диверсии против Алого Натиска под командованием лорда-командора Арета, затем был направлен Орденом на Ристалище Серебряного Турнира. Принять участие в турнире желания не проявил. Занимался диверсионной и разведывательной работой Ордена в окрестностях Ристалища. Историю с Черным Рыцарем воспринял как свой личный промах.Во время одной из последних операций в окрестностях Маликрисса получил серьезные ранения, около двух месяцев числился погибшим, затем явился с докладом в Акерус и вернулся в распоряжение Ордена. В настоящее время находится на северо-востоке Лордерона (Восточные Чумные земли). Характер Наиболее эффективен в выполнении поручений, требующих личной инициативы и умения быстро оценивать ситуацию. Отлично показал себя в качестве диверсанта, в заданиях разведывательного характера склонен отступать от прямого приказа и попутно устраивать диверсии, впрочем, при этом тщательно заметая следы. Работает лучше всего в одиночку или во главе малой группы (до 5-6 бойцов). Очень принципиален. Проницателен. Обязателен, решителен, целеустремлен, с препятствиями на пути к цели не считается. Способен действовать немедленно там и тогда, где возникла необходимость, не задумываясь о своей последующей участи. Жизнями соратников, особенно из числа живых, рисковать не любит принципиально. Жесток, в жестокости склонен к излишествам. Был внесен Орденом в группу риска по этому признаку. После того, как долгое время выдерживал бескровный обет, данный друзьям по собственной инициативе, признан надежным и вычеркнут из группы риска. Имеет дурную привычку сознательно провоцировать окружающих на конфликты. Не раз доводил дело до драки, но увечий противникам не наносил. Получая очередное взыскание, оправдывается тем, что это он так шутит. Штрафные санкции от местного командования и командования Ордена производят разве что временный эффект. Тем не менее, это скорее неудобство, чем действительный недостаток, поскольку к боевым качествам рыцаря отношения не имеет. Владение оружием и магией Предпочитает копья, алебарды, двуручный меч. Личное оружие - утяжеленный меч на коротком древке. Владение оружием - выше среднего, классический меч или два меча - средне. Весьма сносно обращается с ружьями человеческих армейских моделей, но считает любое дальнобойное оружие ненадежным. Рунная магия в основном связана с воздействием на кровь и жизнь, к собственно некромантии ни склонности, ни интереса не проявлял. В магии разбирается плохо. Поднимать и контролировать нежить не способен. Приписка другим почерком Отлично себя показал. В героя не играл, труса не праздновал, ворон не считал, врагов с друзьями не путал, приказы выполнял с умом, инициативу проявлял вовремя. Я ему свою спину доверял. И тебе советую, командор.