Томми

      Обрывки воспоминаний появлялись в голове и исчезали, словно лучи солнца пытались проникнуть сквозь плохо заколоченное досками окно. Голоса, миллионы голосов, крики, плач, стрельба, взрывы… Лица мелькали в сознании, то отчетливо, то будто смазанная неловким движением краска.       — Ньют.       Область лба резко пронзила боль. Где-то в задворках разума он предпочел бы смерть этой боли, но выбора у него не было. Ему представился темноволосый юноша, почему-то сидящий в железной клетке. Кто он? Его ли это голос только что позвал Ньюта по имени?       Размышления стоили невероятных усилий. Серые стены. Боль. Лабиринт. Боль. Странные черные существа с множеством механических рук, покрытые склизкой кожей. Боль. Каждый новый образ, приходивший на ум, вызывал новую порцию боли. ПОРОК. Боль словно перенаправилась в сердце, которое мигом ухнуло в живот, — Ньюта сковал страх, и тут же отпустил.       Ньют попытался сосредоточиться на лице явившегося к нему в мыслях парня. Отчего-то он казался Ньюту смутно знакомым, он бы даже сказал, важным. В голове возникали коротенькие сцены, связанные со знакомым незнакомцем, и Ньют отчаянно старался зацепиться хоть за одну из них.       — Меня зовут Ньют, — говорит он, и парень жмет ему руку. — Постарайся успокоиться и прими положение как данность.       Картинки менялись так стремительно, словно кто-то включил перемотку фильма.       Ньют рукой зажимает парню рот. Тот просыпается и пытается закричать.       — Тс-с, Новичок. Мы ведь не хотим разбудить Чака, верно? Пойдем. Хочу показать тебе кое-что до подъема.       — Хорошо. А куда мы…       — Просто иди за мной и не отставай.       — Молодец, что нашел его, Чак, — сказал Ньют пухлому мальчику. — Принеси одеял.       Мальчик поспешил скрыться в деревьях. Ньют присел рядом со спящим на стыке громадных стен Новичком и обхватил колени руками. Подняв голову к ночному небу, словно обращаясь к звездам, Ньют произнес:       — Крепись, Томми, это только начало.       Томми. Имя пронзило сознание, как невидимая стрела, тем не менее вызывая нестерпимое желание узнать больше. Ньют попытался продолжить вскрывать свою память воспоминание за воспоминанием несмотря на удручающую головную боль, но силы словно покинули его. Похоже, мозг требовал отдыха.       — Он очнулся?       — Нет, он все еще без сознания.       — Но с ним ведь все в порядке?       — Терпение, Томас.       Голоса доносились до Ньюта, как будто говорящие находились за толстым стеклом. Спрашивающий был Томми — Ньют узнал его голос из воспоминаний, да и второй голос — на сей раз девчачий — назвал парня по имени. Томас, Томми. Имя казалось таким близким и родным, что хотелось обнять каждую букву.       Ньют не мог понять, почему он не может открыть глаза или шевельнуть хоть пальцем. Сознание почти существовало отдельно от тела, разве что боль каким-то образом он чувствовать мог. «Что за несправедливость», — подумал парень. Он начал гадать, что такое с ним самим произошло, что сейчас все, на что он способен — это копаться в воспоминаниях, будучи запертым в своем сознании?       Тело пронзают тысячи, миллионы, миллиарды игл. Каждое движение отзывается такой болью, что хочется выть. И Ньют воет. Перед ним стоит Томми, в его взгляде легко читаются ошарашенность и обреченность. Нет, это уже не просто Томми. Именно этот человек виной тому, что чувствует сейчас Ньют. Томас — угроза. Ньют обрывает свои же мысли и пугается их. Он не хочет Томми зла. Или хочет. Он хочет раскромсать его прямо здесь, сейчас, на мелкие кусочки, вцепиться ему в глотку, вспороть живот и вытащить все внутренности наружу.       — Ньют, идем со мной.       — Заткнись, предатель чертов! — гневно орет Ньют, одновременно чувствуя, будто его вырвет своими же легкими. — Это ты во всем виноват… только ты! Ненавижу тебя! И всегда ненавидел!!!       — Ньют…       В груди смешались злость, боль, страх, ненависть — к себе и всему, что он знал. Рассудок спрятался где-то в дальнем маленьком уголочке мозга. Ньют теряет себя, он понимает это. И не хочет. Но не может ничего сделать.       С диким воплем Ньют бросается на Томаса и сбивает его с ног. Помешательство на секунду сменяется пугающей осознанностью — что он творит?! Ньют выхватывает из рук друга пистолет и приставляет дуло к своей голове, но Томас тут же выбивает оружие, и пистолет отлетает на несколько метров. Ньюта снова охватывает ярость. Он атакует, Томасу чудом удается вырваться из захвата и отбежать.       — Убей меня, трус! — Ньют вытаскивает нож из своего кармана. — Не дай мне стать одним из них! УБЕЙ МЕНЯ!       — Ньют, пожалуйста… Я не смогу…       Как обозленное животное, Ньют громко рычит и кидается на Томаса с ножом. Острая боль пронзает область под ребрами — он не знает, не понимает, сам ли обернул лезвие в свою сторону или это сделал Томас — все было неважно, неважно, главное, теперь он не причинит вреда…       — Томми…       Ньют видит слезы Томаса, и мир начинает расплываться. Ноги подкашиваются. Перед глазами Ньюта ночное небо, задымленное выстрелами и взрывами, но все еще прекрасное.      И оно исчезает.       «Господи… я мертв?»       Непрекрщающаяся тупая боль в голове вроде бы говорит об обратном. Это воспоминание промелькнуло быстро, как солнечный свет, и в то же время так ярко и по-настоящему, словно снятое в замедленной съемке.       Ньют вспомнил, как он умер. Или был убит. Так почему он все еще думает? Чувствует боль? И умер ли он вообще?       — Можно я с ним посижу? Поговорю?       — Конечно, но… — новый, однако тоже знакомый мужской голос, обеспокоенный. — Томас, постой. Я понимаю, он тебе дорог. Он всем нам дорог. Но, Томас, прошло два месяца. Это чудо, что он все еще жив, но очнется ли он? Может пора отпустить его? Может…       — Нет, — резко сказал Томас. — Вот именно, это чудо. Он очнется.       — Ладно, просто… Подумай об этом, хорошо?       — Любой из наших ребят скажет тебе нет, окей? — в голосе Томаса сквозили раздражение и обида. — Мы будем ждать. Столько, сколько потребуется.       Несколько минут царила тишина. Потом Томас заговорил.       — Боже, Ньют, я так хочу, чтоб ты слышал меня… — на мгновение дрогнув, он продолжил: — Я не знаю, слышишь ли ты меня… Я уже столько раз приходил сюда и говорил с тобой, что… Может быть, он прав? Хорхе. Мне кажется, Винс тоже так думает. Но я не хочу, черт, я не могу, Ньют…       «ТОММИ, Я СЛЫШУ ТЕБЯ, ТОММИ! Я ЗДЕСЬ!!!»       — Убить тебя второй раз… Черт, ладно, не буду о плохом.       «ТОММИ!»       — У нас все хорошо. Ну, насколько это может быть хорошо без тебя. Почти все обзавелись домами, мы строим лодки. Шизы не должны сюда добраться, если только они не научатся плавать. А вирус… пока никто не заразился. И не заразится, надеюсь. Кстати, чувак, практически все твои раны затянулись!       После этого радостного возгласа наступила пауза, длившаяся, казалось, вечность. Ньют терпеливо ждал, напрягая все чувства, которые мог — он уже испугался, что потерял способность слышать. Наконец Томас вновь нарушил тишину.       — Знаешь, я тут вспомнил одну забавную штуку. И печальную… наверное. Когда мы были в пустыне, ты меня подкольнул, мол… Бренда моя новая подружка, и ты все расскажешь Терезе. Я уже говорил тебе, что Тереза погибла. Но, черт возьми, да, Бренда моя новая подружка. Она не знает о…       Ньюту казалось, он мысленно мог почувствовать смущение Томаса. Он не знал, как реагировать (да он и не мог никак среагировать) на новость о смерти Терезы — он слышал об этом впервые — и, хоть он не испытывал к ней особых симпатий, ему стало ее жаль. Как она умерла? Что произошло? В то же время он был бесконечно рад, что у его лучшего друга появилась девушка. Бренда. Ньют мало что помнил о ней, но она крутая — это он знал.       — Мы… пока что разбираемся. Она верит, что ты проснешься. Все глэйдеры верят. Минхо, кстати, тоже начал встречаться с кем-то, с девушкой из группы «В», ее Лейла зовут, вроде бы. Они уже планируют пожениться и завести семь детей, — Томас засмеялся. Ньют бы все отдал, чтобы снова увидеть улыбающегося друга. — Я постепенно знакомлюсь со всеми. Они считают меня каким-то героем. Но я не герой… Точнее, мне кажется, все люди здесь — герои. Я до сих пор не могу поверить, что мы выжили, вырвались оттуда.       — Ты как там, живой? — спрашивает Томас.       — Живой? Да вроде цел. Группа цела — вот что, черт подери, главное. — Слова Ньюта звучат горько, почти безнадежно.       — Иногда я начинаю сомневаться, — бормочет Томас.       — В чем?       — Типа главное — это выжить. Порой кажется, что умереть гораздо проще.       — Да ну тебя. Ни на секунду не поверю, что ты правда так думаешь.       Томас улыбается.       — Эй, Томас нашелся! — кричит Фрайпан. — Живой и все такой же страшный!       Ньют подходит к Томасу и искренне улыбается.       — Рад, что тебя не убили. Серьезно, очень рад.       — И ты цел.       — Привет, Томми, — говорит Ньют. Томас садится рядом и обхватывает руками колени. — Как дела?       — Да так, из плена вот вернулся, где меня пытались убить. В общем, нормально. Рад, что вы добрались.       Больше всего на свете Ньют сейчас бы хотел обнять своего Томми и сказать ему, как он благодарен ему, благодарен за все. За храбрость в лабиринте, за спасение стольких людей, за веру, за то, что он смог выжить…       — Господи, Ньют, Господи, ТЫ ПОШЕВЕЛИЛ ПАЛЬЦЕМ!!! — заорал Томас так громко, что у Ньюта зазвенело в голове.       Сознание внезапно затуманилось и Ньют отключился.       — Ты уверен?       — Да сколько можно повторять, да! Да, я уверен, на сто процентов, сердце на кон ставлю, он сам положил свою гребаную руку на свою гребаную грудь!       — Томас, успокойся…       — Ты предлагаешь мне успокоиться?! Там, за дверью, идет чертово собрание о том, чтобы оборвать его жизнь, ПОЧЕМУ Я ДОЛЖЕН БЫТЬ СПОКОЕН?! Крики разрывали голову Ньюта.       — Слушай, — мягко сказала Бренда, — я поддерживаю тебя всем сердцем, но лекарства… Мы тоже болеем, мы тоже смертны, и то, что могло бы помочь им, нам… живым людям…       Наступила звенящая тишина. Через несколько секунд послышался отдаленный гул голосов. Кто-то хлопнул дверью.       — Живым… людям? — медленно произнес Томас. — Если бы не Ньют, вряд ли кто-то здесь был бы хоть чуточку жив.       Бренда тяжело вздохнула.       — Томми…       — НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ ТАК!       Снова дверь. Снова тишина.       Ньют прислушивался к этой тишине всеми своими силами, каждой клеточкой своего тела он пытался осознать обстановку вокруг себя. «Увидеть бы, что происходит», — думал он, но внезапно произошло совершенно другое. Он почувствовал прикосновение к своей руке, лежащей у него на груди. Томас сжал ладонь Ньюта, так, как обычно делают, когда хотят поддержать человека.       — Я не позволю им… не… — Томас задохнулся. — Твое сердце бьется, я чувствую. Если бы ты все эти полгода совсем не шевелился, может, я бы и потерял надежду, но… я не могу так, не могу! — голос дрожал, и Ньют понял, что его друг плачет. — Я знаю, знаю, знаю, что нужно жить дальше и все такое. Я просто, просто хочу, чтоб ты очнулся, Ньют, пожалуйста, чтобы ты увидел все, что мы сделали, чтобы ты снова обнял всех глэйдеров, меня… Ньют, я читаю твое письмо каждый день, и сам себя этим убиваю! Пожалуйста, Ньют, прошу тебя…       Где-то внутри, Ньют плакал вместе с ним. Он отчаянно хотел сказать, что ему так жаль, что он не смог просто умереть и оставить Томаса в покое, что написал это дурацкое письмо и причиняет другу такую боль, что тоже больше всего на свете сейчас он хотел бы просто обнять… На долю секунды Ньют почувствовал все. Запах овощного бульона и опилок, приглушенный свет сквозь закрытые веки, шум моря, треск костров — и Томаса, держащего его руку. Все, что он успел сделать — сжать руку Томаса в ответ.       Томас и Ньют сидят у стены, пока Минхо и Бренда обыскивают арсенал ПОРОКа.       — Нам надо выбираться отсюда всем составом, — говорит Томас. — Мы все потихоньку шизе… в смысле…       — Да замолчи ты, — обрывает его Ньют. — У меня в голове начинается бардак, я чувствую. Вот сейчас оклемаюсь и пойдем спасать вас. Потом как-нибудь займусь собой.       — Что значит — пойдем спасать вас?       — Ну… нас. Да какая разница? — Юноши поднимаются на ноги. Тут Ньют протягивает Томасу небольшой запечатанный конверт. — Спрячь в карман.       — Что в нем?       — Суй в карман и слушай. На меня смотри. — Ньют щелкает пальцами. — Пообещай, что не вскроешь раньше срока. Поклянись!       Томас смотрел на Ньюта ошарашенными глазами, пытаясь заставить себя понять, что резкость и грубость друга вызваны болезнью, а конверт, скорее всего, — прощальное письмо.       — Клянусь!.. — выдыхает он. — Но… когда же срок придет? Как мне…       — Черт, да ты сразу поймешь! — перебивает Ньют, но тут же добавляет мягче: — Ладно… Спасибо, Томми, вот только…       Ньют мешкается на месте, не зная, куда деть руки, как маленький ребенок. Томас убирает конверт и смотрит на друга в ожидании. Глаза Ньюта бегают, то ли от болезни, то ли от волнения. Проходит несколько секунд молчания, тянущихся вечность, и наконец Ньют решается: он быстро делает шаг к Томасу и целует его, осторожно, но с чувством, стараясь передать то, что никогда бы не смог сказать словами, в первый и последний раз. Когда он отстраняется, Томас смотрит ему в глаза одновременно с теплотой и болью, берет Ньюта за руку — но тот резко вырывает ее, словно в его голове снова что-то щелкнуло, и уходит прочь.       — Мне все сложнее убеждать их, что ты очнешься. Ты говорил со мной, а они, они мне не верят. Бренда говорит, я сошел с ума… Да, наверное, так и есть. Ты сказал мне: «Томми», я слышал, я точно слышал, как ты произнес мое имя, так обычно, словно зовешь меня перетереть за жизнь. А потом ты сказал, что скучаешь по Глэйду, его зелени и том более-менее спокойном времени до меня… Мне так жаль, черт возьми, Ньют, мне так жаль, я и правда схожу с ума…       — Ньют, надо поговорить.       — Нет, не надо. — Ньют встает и собирается уйти с крыши, где предыдущие два часа в одиночестве наблюдал за звездами.       — Ньют, пожалуйста! — Томас касается плеча друга, но тот быстро отступает. Ньют пытается пройти, но Томас шагает в ту же самую сторону, преграждая путь. — Ньют, все в порядке.       — Нет, ничего не в порядке. Ничего…       Ньют отходит назад, поворачивается спиной к Томасу и закрывает лицо руками. Подавив всхлип, он подходит к краю крыши и садится. Томас садится рядом.       — Знай, я… я сдуру это тогда сделал. В моем мозгу такая каша, что порой кажется, ее можно выесть ложечками через уши. Мне физически тяжело находиться с кем-то рядом, постоянно чувствую, как зарождающийся монстр внутри меня хочет этого кого-то разорвать.       — Ты хочешь меня разорвать?       — Нет, — Ньют переводит взгляд с неба на Томаса. Он знает, когда-нибудь это будет «да». — Не… сейчас. Не тебя.       Несколько секунд они просто смотрят друг другу в глаза. Ньют тянется к Томасу, тут же отворачивается, пытается встать и уйти, но Томас удерживает его на месте.       — Ньют…       Парень снова закрывает лицо руками и на этот раз дает волю слезам. Томас обнимает его как маленькое дитя, пытаясь успокоить. Постепенно рыдания затихают, сменяясь мерным глубоким дыханием — Ньют засыпает на плече Томаса.       Томас не пошевелился до самого рассвета.       Глаза слепило. Шипение, шуршание, шелест в ушах были невыносимо громкие. Ньют машинально потянул руки к лицу и тут же почувствовал в них ноющую боль.       — Давно не шевелился, дружище?       Веки разомкнулись, взгляд с трудом сфокусировался. Перед взором — спокойное синее море, практически сливавшееся воедино с чистым голубым небом. Секунда за секундой зрачки привыкали к яркому солнечному свету. Ньют повернул голову и увидел темноволосого парня в белой футболке, с ужасно серьезным выражением лица. Ньют сразу узнал его.       — Ми… — голос сорвался, словно голосовые связки были в отпуске в течение нескольких лет. Ньют прокашлялся. — Минхо.       Выражение лица парня мгновенно сменилось на удивленное. Он подошел к Ньюту и упал перед ним коленями на землю. Тут Ньют заметил, что сидел он в своеобразном инвалидном кресле, укрытый парой пледов.       — Не может быть… — прошептал Минхо и поднес руку к лицу Ньюта. — Ты знаешь, кто я?       На этот раз удивляться была очередь Ньюта.       — Эй, приятель, ты чего? — спросил он. — С таким лицом только к гриверам в берлогу, друг.       Минхо нервно хохотнул. С неверием смотря на Ньюта, он поднялся на ноги. Подумав еще пару мгновений, он наклонился и обнял друга так крепко, что тому стало трудно дышать.       — Господи, какой же я был дурак… Я так рад, что ты жив. Томас был прав…       — Где он? — выпалил Ньют, отстраняя от себя Минхо. — Где Томас? Я хочу его увидеть, — заметив растерянность Минхо, Ньют осторожно спросил: — Минхо, все в порядке?.. Томми в порядке?       — Ньют, знаешь… нам нужно поговорить. Давай я отвезу тебя в дом. — Минхо взял коляску сзади за ручки и осторожно покатил по земле. Помолчав некоторое время, он сказал: — Ты не первый раз очнулся. Это уже четвертый. Но в те разы — ты не мог произнести и звука, не узнавал ни меня, ни кого-либо еще… ты просто смотрел пустыми глазами на дверь, на море, на небо, словно овощ, а потом отключался на пару недель.       — Сколько всего прошло времени? — спросил Ньют.       — Десять месяцев.       Оставшийся путь до дома никто не говорил; Ньют медленно осознавал, как целых десять месяцев, почти год, просто выпали из его жизни. Что произошло во время его отсутствия? Как люди справились с войной и шизами? Он что-то помнил из рассказов Томаса, пока он был в отключке, но все это казалось таким далеким… И сам Томас сейчас казался Ньюту совершенно нереальным, потому ему и не терпелось скорее увидеть его, скорее обнять его, сказать, что помнит все и что это было совсем не «сдуру», что его чувства — это не каша в голове, не болезнь, а вот они, здесь, настоящие, в душе…       Минхо подвез Ньюта к небольшой деревянной хижине. В паре сотен метров Ньют увидел другие домики и других людей — все были чем-то заняты и не обращали внимания на появившихся парней — но не успел ничего рассмотреть, как Минхо отпер дверь и закатил коляску внутрь.       Внутри домик выглядел весьма мило и уютно: небольшая кровать, столик, несколько полок для вещей, на одной из стен — самодельная картина из засушенных цветов. Минхо расположил коляску в углу комнаты, а сам сел на кровать. Обведя глазами все пространство, он произнес:       — Здесь ты провел десять месяцев.       — Где Томас?       Минхо тяжело вздохнул. Рассказ обещал быть долгим и нерадостным.       — Когда ты почти умер, мы затащили тебя в берг, не совсем понимая, что с тобой делать. Ты дышал — слабо, но дышал, мы перевязали раны, остановили кровь. Бренда вколола вакцину — мы не знаем, жив ли ты благодаря этому или благодаря тому, что произошло позже. Забрав тебя, мы полетели за Томасом, который, как обычно, геройствуя, — парень горько усмехнулся, — потопал жертвовать собой. Мы нашли его и Терезу на крыше рушащегося здания, он сумел допрыгнуть до люка, Тереза же… — Минхо на секунду остановился. Ньют вспомнил, как Томас рассказывал ему о смерти Терезы — теперь ему стало понятно, как это произошло. — У него была прострелена грудь. Сердце не задело, но из легкого хлестало — будь здоров. Он кашлял и захлебывался кровью… — Минхо передернуло от неприятных воспоминаний. — Когда он узнал, что ты жив, у него словно открылось второе дыхание. Он тут же приказал нам вколоть тебе другую вакцину, ту, что была у него с собой, он сказал, это его кровь, что она излечит тебя. Он провел рядом с тобою все время, что у него оставалось, Ньют, он не хотел видеть больше никого. Нет, конечно, он попрощался со всеми ребятами, практически сразу, словно зная, что у него шансов нет, но он твердил — ты выживешь. Он сказал, что не простит нас, если мы сдадимся и позволим тебе умереть. Он сидел и говорил с тобой. И на третий день нашего полета в поисках безопасной и удобной для жизни долины я обнаружил его, обнимающего тебя, но уже не дышащего.       Ньют сидел в кресле, совершенно обмякнув, закрыв ладонью рот. Его разум отказывался верить тому, что говорил Минхо.       — Томми… мертв?.. — голос дрожал, в любую секунду Ньют был готов разрыдаться. Вдруг его лицо на мгновение прояснилось и он вымученно улыбнулся, взглянув на Минхо. — Ты ведь шутишь, да? — Минхо покачал головой. — Этого не может быть, я… я ведь говорил с ним. Вы хотели меня убить, а он защищал меня! НЕ ВРИ МНЕ! ТОММИ ЖИВ! Томми!..       Ньют попытался подняться из кресла, но слабые ноги подкосились, и он рухнул на пол. Минхо тут же вскочил, поднял друга и положил его на кровать. Ньют мгновенно сжался в комочек.       — Это неправда!.. неправда… он жив! — его глаза давно уже были красными от слез. Протянутую с целью поддержать руку приятеля Ньют отбил, как назойливое насекомое. — Уходи! Оставь меня! — и его всхлипы и рыдания утонули протяжным воем в подушке.       Знакомо хлопнула дверь.       — Ньют.       Вокруг — пустое пространство, заполненное полупрозрачной серой дымкой. У Ньюта немного кружится голова, вероятно, из-за дизориентации. Он идет вперед, вслед за до боли знакомым, важным голосом, зовущим его по имени.       — Томми, — зовет он в ответ.       Перед ним словно из ниоткуда возникает юноша. Он улыбается Ньюту и раскрывает руки для объятий. Ньют немедля бросается к нему.       — Томми, — шепчет, обнимая так сильно, как только может.       — Я так горжусь тобой, — произносит Томас, когда они отпускают друг друга. — Ты справился, ты смог очнуться от болезни, ты смог перебороть все… Ньют, ты большой молодец.       — Без тебя я не пережил бы той ночи, — отвечает Ньют. — Без тебя, молящего меня проснуться, рассказывающего, что здесь происходит… вряд ли я бы смог, вряд ли бы мой больной разум нашел причину… продолжать жить. Я жив лишь благодаря тебе.       — Ты ошибаешься, — мягко улыбается Томас. — Здесь, в долине, я никогда не сидел у твоей постели и не просил тебя ни о чем — это было лишь там, в берге. С тобой сидели и разговаривали Бренда, Хорхе, Минхо, Винс, Фрайпан, Соня… но тебе хотелось, чтобы это был я. Твой мозг отчаянно цеплялся за любые воспоминания обо мне — и я ему очень благодарен, ведь это помогло вытащить тебя с того света.       — Я не понимаю.       — И не нужно. Главное, ты жив.       — Зато ты, очевидно, нет, — грустно, будто с упреком говорит Ньют.       — Всегда приходиться чем-то жертвовать, — пожимает плечами Томас.       После недолгого молчания Ньют произносит:       — Ты ведь ненастоящий, да? Ты — лишь плод моего воображения, прямо сейчас ты — моя галлюцинация?       — И да, и нет. Да — я в твоем воображении, но почему это не может быть настоящим? — Томас берет Ньюта за руку. — Я всегда буду с тобой, куда бы судьба не забросила тебя. В любой момент ты можешь просто обратиться к Томми в своей голове — и я буду здесь, пусть, быть может, и не в такой четкой форме, а лишь как мысль, но… Я с тобой, Ньют.       Последние слова Томаса отдаются эхом, и его силуэт начинает бледнеть.       — Нет, Томми, нет! Прошу тебя, останься, еще немного, Томми…       Ньют снова обнимает Томаса, а затем берет его лицо в свои ладони и целует, без всякой осторожности, страстно, в попытках сохранить его присутствие — на пальцах, на губах, в слезах. Томас целует Ньюта в ответ, попутно угасая и превращаясь во все более прозрачную дымку. Ньют прекращает поцелуй, когда от Томаса остается лишь легкая тень, но он все так же тепло улыбается, и Ньют хочет что-то сказать ему, но в ту же секунду силуэт исчезает полностью.       Несказанные слова кричат в звенящей тишине.       Ньют несколько раз обходит большой камень с именами погибших в войне, проводя пальцами по шершавым буквам, за которыми кроются короткие жизни и страшные смерти. «Я вслух повторяю их имена: Алби, Уинстон, Чак…» — их смерть в лабиринте кажется такой далекой, но вот их имена и здесь. А в самом центре камня вырезано имя «Томас».       Ньют находит небольшой свободный участок прямо рядом с именем друга. Приставив нож к камню, он кропотливо пишет пять маленьких букв, таких родных, что хотелось обнять каждую из них. Многие знали Томаса. Но только Ньют знал Томми.