О любви, одиночестве и мужских свитерах

      Габриэль Агрест замер возле стеклянной двери в зимний сад. Слегка прищурившись, он внимательно разглядывал сквозь прозрачную преграду свою ассистентку — и жену — Маринетт. Молодая женщина, расположившись на небольшой кушетке между монстерой и гибискусом, что-то увлеченно рисовала в своем скетчбуке. Можно было бы пройти мимо, если бы не одна деталь. Агрест рассердился, но уже через минуту устало вздохнул.       Опять она нацепила его свитер. А ведь он говорил, что не любит, когда его вещи берут без спроса — уж тем более носят. Казалось, за два года совместной жизни можно было привыкнуть к этому небольшому правилу и постараться больше не нарушать его. Но каждую осень Маринетт совершала новые набеги на его половину шкафа, придумывая все более и более нелепые оправдания.       «Бордо мой любимый цвет. Я просто не могла пройти мимо!»       «Все мои вещи в стирке. Я и взяла твой свитер».       «Я замерзла. Мои свитера такие тоненькие, в твоем намного теплее».       «Неужели тебе жалко? Ты же все равно их не носишь, а мне очень удобно!»       И как бы Габриэль ни доказывал жене, что ее любимая палитра — все оттенки розового, в особняке жарче, чем в настоящей финской сауне, а то, что свитера не носятся, еще не повод растаскивать их направо и налево, все было впустую. Возлюбленная каждый раз уверяла, что подобное больше не повторится, а потом принималась за старое…       Мужчина вновь скользнул по супруге взглядом. Сегодня пуловер на ней ярко-желтый, грубой вязки. Наверное, потому что за окном конец сентября и листья деревьев окрашены в золото. Маринетт частенько наряжалась в цвета, присущие природе в определенный сезон. Якобы это вдохновляло. Агрест верил, но жена все равно не спасалась от нотаций и ссор. Перемирие наступало уже вечером, но потом она продолжала с завидным постоянством трепать ему нервы.       Вдруг Маринетт прекратила рисовать, опустила скетчбук на пол, скинула обувь и вольготно разлеглась на кушетке. Пуловер был настолько велик, что свободный высокий ворот мог закрыть половину лица, а нижний край, если оттянуть посильнее, — колени. Женщина обняла себя руками, и ее веки сомкнулись. Габриэль лишь недоумевал: и как ей не жарко? Он бы с удовольствием сейчас скинул пиджак с жилетом, а Маринетт куталась в ангорскую шерсть. Воистину, женская логика.       «Может, это фетишизм, — однажды задумался сын в ответ на очередную жалобу. — А может, она скучает. Мои бывшие подруги говорили, мол, пока вещь на мне, ты рядом».       Тогда Агрест не придал значения этим словам, но сейчас они неожиданно всплыли в памяти, заставляя задуматься. С чего бы жене скучать? Он ведь рядом и днем и ночью. Но тут неожиданно в глубине души закопошилась совесть, упрекая хозяина.       Да, они вместе почти двадцать четыре часа в сутки, вот только шесть-семь — это сон, а остальное — работа. Адриан удивлялся, как они вообще поженились. У них не то что конфетно-букетного периода, а и свиданий-то толком не было. «Из кабинета — в мэрию на роспись и обратно в кабинет», — смеялся парень, намекая, что вся романтика новоявленных супругов Агрест состояла из работы в четырех стенах. Габриэль обижался каждый раз, твердил, что это неправда, он помнит, как разделил с супругой больше сотни достаточно милых минут. Вот только сын не верил и пусть и беззлобно, но все же подтрунивал над своим родителем.       Мужчина в который раз тяжело вздохнул. Да, возможно, он не тот тип ухажера — с цветами, конфетами и глупыми подарками, — о котором грезит каждая женщина. Просто он уже вырос из всей этой романтической мишуры. Зато он любит Маринетт, а она прекрасно об этом знает. И не требует от него ничего сверхъестественного, вроде украшений с черными бриллиантами, отдельного пентхауса или автопарка с дорогими спорткарами. Чувство Агреста только крепло — не от жадности, а потому что он знал цену труду, которым достаются деньги. Усилия Маринетт упрочили позиции дома моды «Габриэль», обеспечив ей собственный счет в банке и возможность тратить деньги по своему усмотрению, без оглядки на мужа…       Женщина неожиданно повернулась набок, но не открыла глаза. «Задремала, наверное», — подумал Агрест. Габриэль направился к спящей жене, стараясь не шуметь и ненароком не разбудить ее. Тихо присев на край кушетки, он не сводил с Маринетт внимательного взгляда. Краска на щеках — от жары или от колючей шерсти — делала ее облик трогательным... и отчего-то одиноким. Будто в ответ на мысли, супруга поджала ноги, походя на пушистый комочек. «Словно приблудившийся котенок», — мелькнуло в голове, и сердце мужчины ощутило болезненный укол.       Может, ей и правда скучно? Наверняка Маринетт мечтала не о такой жизни, состоящей только из сверхсрочных поручений и войн с конкурентами. Не говоря уже о том, чтобы безвылазно находиться в охраняемом особняке бок о бок со стареющим мужем. Возможно, втайне она мечтает и о свиданиях, и о подарках, а может быть, даже каких-нибудь безрассудных поступках в свою честь. Вот только никогда не говорила и не возмущалась его холодности. Маринетт всегда улыбалась и охотно поддерживала его в любых начинаниях. Она любит его, потому что способна разглядеть, понять и принять настоящего Габриэля. Каким он был когда-то и снова иногда становится за закрытыми дверями спальни в их постели.       Может быть, супруга скучает по Габриэлю-мужу, устав от Габриэля-строгого начальника, которого видит почти ежедневно? Не подтолкнул ли он сам Маринетт к тому, чтобы брать его вещи? Однажды он рассказал жене, что какое-то время, совсем забросив костюмы, обожал пуловеры и джемперы и, подбирая их по сезону, носил чуть ли не круглый год. Габриэль даже пошутил, что вещи вобрали в себя не только его идеи и мысли, но даже частичку его самого. Может, жена приняла слова слишком серьезно и в дни особенного одиночества, когда остро недоставало внимания, надевала свитера, представляя, будто он рядом. Обнимает, поддерживает, любит…       Мужчина понуро опустил голову. Получалось нечестно: супруга жертвовала порой даже встречами с близкой подругой, удостаиваясь от последней весьма жесткой взбучки. Неужели ему трудно хоть раз сделать что-нибудь для Маринетт? «Разумеется, нет», — ответил сам себе Агрест. Может, стоит чаще бывать вдвоем? Выбираться в люди, ходить в кино, съездить куда-нибудь, в конце концов. Раньше работа спасала Габриэля от тяжелых мыслей и одиночества, но теперь ведь все по-другому. Уже ДАВНО по-другому. Жаль, что он только сейчас понял.       Мужчина протянул руку и осторожно погладил спящую по голове, зарываясь пальцами в темные локоны. Маринетт давно мечтала постричься, но он не позволял, считал, что женщина должна оставаться женщиной. Звучит старомодно, но что поделать. Таково его мировоззрение.       Вдруг супруга повернулась на спину и приоткрыла глаза.       — Привет, — мягко улыбнулась она и вновь прикрыла веки. — Меня так быстро сморило. Который час?       — Наверно, около трех, — ответил Габриэль. Он и сам потерял счет времени.       — Около трех, — повторила Маринетт, а затем вдруг резко села на кушетке. — Черт! Встреча была назначена на два!       — Не суетись, — попытался успокоить ее мужчина. — Мне позвонили заранее и попросили перенести. Все хорошо.       — Ну слава богу, — облегченно выдохнула женщина, но, проследив за взглядом мужа, вздрогнула, а потом испуганно побледнела.       — Я… — но дальнейшие слова так и не сорвались с ее губ.       Агрест нахмурился. Чего она перепугалась? Он же не изверг и бить ее из-за свитера не собирался. Даже замахнувшись на жену, он бы уже не считал себя мужчиной.       — Прости. Я правда не знаю, почему так делаю, — выдавила из себя Маринетт и отчего-то жалостливо всхлипнула.       Строгость сменилась стыдом. Вот только слез не хватало! А то, что плакала она из-за его промахов, усиливало стыд не меньше, чем в три раза.       — Все хорошо, — поспешил заверить Габриэль, протягивая к ней руки. — Иди сюда.       Через мгновение она прижималась к мужчине, уткнувшись в его плечо, а он снова перебирал пальцами ее волосы.       — Прости, — тихо пробормотала женщина, обнимая Агреста за шею.       — Это мне нужно извиняться.       — Тебе-то за что?       — За многое, Маринетт. За многое, — тяжело вздохнул он, крепче прижал Маринетт к себе и слегка поцеловал в макушку, мысленно пообещав все исправить…       Этим же вечером он уведет ее прогуляться, и они вернутся домой уже за полночь. Габриэль перетасует дела в рабочем графике, но все же выкроит три-четыре часа в неделю, чтобы проводить их наедине с женой. Он сам будет планировать их — теперь уже полноценные — свидания и чаще говорить Маринетт, что сильно любит ее и всегда будет рядом. Слушая эти слова, она нежно улыбалась, а голубые глаза будто бы сияли чуть ярче. Агреста радовали перемены. Он приложит все усилия, чтобы сохранить эту идиллию. А самое главное, больше никогда не даст жене повода надевать его свитера.