Сладкие поэмы

В голове гуляет свободный при свободный ветер, что ни от кого и ни от чего не зависит, принадлежавший самому себе, пока девушка, от волнения поправляя свой пиджак, краем глаза смотрела на Монику. Щеки неожиданно стали пунцовыми, как бы она не пыталась это скрыть. Шатенка, сама того не ведая, очень сильно смутила Тхи своим стихотворением, в котором девушка нашла тот смысл, который мог дойти только до нее. Кто бы мог подумать, что она станет искать во всем скрытый смысл… — Все хорошо, Тхи? — обеспокоенно спрашивает Моника, склонив слегка набок свою голову. — А? Д-да, все отлично! — быстро придя в себя, Тхи надевает на лицо радостную улыбку, притронувшись к своим светлым волосам. — М-мне очень понравился твой стих. Как всегда изумительно, — протягивает ей дрожащими руками листок, что был исписан красивыми словами, и Моника, по доброму улыбнувшись, тихо поблагодарив ее, забрала свой стих. Но до этого она случайно или нет притронулась к нежной коже девушки, от чего та вздрогнула. «К-как приятно… Она сводит меня с ума!» — отдернув руки, Тхи, одним пальцем прикасаясь к тому месту, куда притронулась Моника, тяжело выдыхает. Было слишком тяжело. — «Почему… Почему так трудно и не ясно?» Тхи грустно смотрит на Монику, что, мило беседуя с Саери, кажется, хвалила ее стихотворение. И внутри девушки сжимается сердце, от чего кровь быстро подбирается к горлу, как и боль, а вместе с ними, в перемешку, безмолвный крик, что навсегда затеряется где-то здесь. И он никогда не будет услышан милой Моникой. — Что-то случилось, Тхи? — к ней бесшумно подошла сзади Юри, от чего та от испуга подпрыгнула, негромко вскрикнув. — Ю-Юри! Нельзя так пугать людей! — повернувшись к ней лицом, что приобрело белый, словно мел, цвет, девушка, сложив на груди свои руки, заметно успокоилась. — Ох, ничего не случилось, Юри. Все… Отлично! Юри смотрит на ее радостно-фальшивое лицо, и у нее сейчас возникает такое чувство, словно эта тихая девушка видит ее насквозь. Видит, как она влюблена в Монику… Тхи отчаянно мотает головой в разные стороны, таким образом пытаясь отогнать от себя эти дурацкие мысли, на что Юри хмурить брови. — Что-то произошло… — тихим голосом заключает она, прижав к груди свою любимую книгу. — Да н-нет, все хорошо, честно! Просто я… — она не успевает договорить, так как приходится замолчать из-за того, что Моника начала свою речь: — Итак, мы с вами поделились своими стихами, точнее, не все, — она косит свой недовольный взгляд на Тхи, что от такого сильно смутилась, опустив голову, — но, надеюсь, что на следующем заседании клуба все смогут послушать стихи друг друга! А теперь заседание клуба официально закончено! Всем приятного вечера! Моника как всегда провожает всех своих милой и очаровательной улыбкой, что была такой же идеальной, как и она, что Тхи заметила еще пару дней назад. Когда ее стихотворение проткнуло ее сердце насквозь, заставив что-то испытать к этой мисс-я-все-смогу. Но теперь, вместе с сладким на вкус чувством, она испытывает невыносимую боль, что заставляет ее думать о плохом. Накинув на свои плечи легкий рюкзак, Тхи собирается покинуть класс, попрощавшись с Моникой, но та успевает сказать раньше нее: — А тебя, Тхи, я попрошу остаться. Нужно поговорить о… — она обводит взглядом пустой класс, замечая копошение в кладовой, на секунду замолкая. — Ты сама знаешь о чем. — А? Ну… Ладно, — Тхи отпускает ручку двери, за которую ее пальцы уже успели схватиться, сказав Юри, чтобы она шла без нее. Та, понимающе кивнув, развернувшись, ушла, оставляя их наедине. Или почти наедине. Через пару секунд из кладовой выходит Нацуки, с улыбкой на лице прощаясь с ними, после чего закрылась дверь. И теперь они точно остались одни… Подойдя к Монике, она стала терпеливо ждать, когда та начнет что-либо говорить. — Тхи, я обеспокоена тем, что ты перестала писать стихи. Как директор клуба, я должна знать: все ли в порядке? Может, что случилось, о чем ты не хочешь нам говорить? — голос Моники звучит, словно тихая и приятная на слух мелодия, что заставила Тхи почувствовать приятный узел внизу живота, что так крепко завязался. Но ее тон… Она и правда беспокоилась о ней, что не могло не вызвать внутри Тхи радость. — Все хорошо, Моника, правда, — успокающе говорит девушка, махая своими руками, а на лбу появилась испарина. — Точно? — неверующе на нее смотрит, а ее зеленые глаза сверкают непонятным огоньком. — Д-да. — Хм, Тхи, — ее лицо стало слишком хмурым, не таким радостным и веселым, как всегда, что заставило Тхи приоткрыть свой рот. — Я почему-то уверена, что ты врешь, но… Я не могу заставить тебя говорить, так что… Мысли, словно ураган, проносятся в ее голове со скоростью света, а улыбка, что она прятала, говорила о том, что она безумно рада из-за того, что ее любимая Моника беспокоится и волнуется за нее. Но быстро берет себя в руки. — На самом деле есть кое-что, — начинает Тхи, отводя свой взгляд. Она привлекла внимание Моники, что было самым главным. — Да? И что же это? — интерес быстро загорается в ее глазах, а на лице вновь расцветает эта ее особенная улыбка. — Я… — сняв с плеч рюкзак, Тхи, расстегнув его, полезла в него, став копаться до тех пор, пока с победным «есть» не вытащила что-то оттуда. — В-вот, мое стихотворение, которое я написала специально для тебя… Она протягивает дрожащей рукой скомканный, вырванный тетрадный лист, на котором, неаккуратным почерком, что-то было написано. Моника его берет в руки и, развернув, принялась глазами бегать по строчкам, а ее дыхание становилось все чаще и чаще:

Прекрасный ангел Я не знаю как так получилось, Но ты, мой прекрасный ангел, Очаровала меня своими прекрасными поэмами. Ты побудила во мне страсть, любовь, желание и боль… Но, как бы я не старалась спрятать Это глубоко в душе, Ты вновь и вновь напоминаешь о себе. И мне так больно… Ох, милый ангел, Неужели нам суждено страдать? Неужели мы не достойны этой любви? Неужели… Это просто невозможно? Ох, мой милый ангел… Я так тебя люблю, Но знаю лишь одно: Нас общество не примет, Ведь мы с тобой… Девочки…

Глаза Моники после прочитанного широко распахиваются, а рука, что до этого держала листок, неожиданно оказалась у рта, в тот самый миг приложив ладонь к своим губам. Она была удивлена. Тхи, переминаясь с ноги на ногу, ужасно боялась реакции со стороны Моники, уже представив в своей голове много разных ужасных картин. Но больше всего на свете она боялась быть отвергнутой… Наконец-то Моника поднимает свой взгляд и, прижав к груди листок, негромко спросила: — Тхи… То, что ты тут написала, это то, о чем я подумала? Ты… Влюблена в меня? Девушка опускает взгляд в пол, спрятав сзади руки, но, вопреки всему, отвечает, ведь скрывать больше не было смысла: — Да… — в следующую секунду Тхи набирается откуда-то храбростью, громко прокричав: — Да, черт возьми, я люблю тебя! Люблю уже столько дней и уже столько дней страдаю! Девушка решительно делает небольшие шаги по направлению к изумленной Монике, в следующий момент прикоснувшись к ее мягкой и нежной коже руки, переплетя пальцы, а другой рукой Тхи осторожно прикоснулась к теплой щеке Моники, слабо улыбаясь. — Я хотела бы быть с тобой, Моника… Хотела бы просыпаться с тобой по утрам; есть с тобой; гулять; целоваться с тобой и принадлежать лишь тебе одной. Я хочу тебя, Моника! — она впивается своими губами в ее, своим языком врываясь ей в рот. И тогда, когда она, прикрыв глаза, думала, что девушка оттолкнет ее, тем самым разрушив весь ее мир, Моника лишь приобняла Тхи за талию, прикоснувшись своим языком к ее. Они целуются, боясь в этот прекрасный миг, что все это может оказаться лишь чудесным сном, но, когда им приходится оторваться от друг друга от нехватки воздуха, Моника тихо шепчет в ее губы: — Ты мне тоже нравишься, Тхи… Они обнимаются, а из глаз Тхи стали течь слезы, медленно скатываясь по щекам вниз, а Моника осторожно и нежно поглаживает ее по спине, успокаивая.