Солнце старшей Камияма

Солнечные дни всегда раздражали Хотаро больше всего. В солнечные дни дорога к школе Камияма обыкновенно затоплялась людьми, сверкавшими улыбками направо и налево, так что приходилось боком протискиваться между телами в главные ворота. Еще в солнечные дни на отлив приоткрытого окна часто садились громогласные птицы, мешавшие Ореки-сану сосредоточиться на своих мыслях во время урока истории… А еще в яркие, солнечные дни в Сатоши по неизвестным причинам просыпался Казанова и устраивал внутри своего протеже, а так же и снаружи — всем окружающим заодно — настоящие дискуссии в романтическом духе. — Мидори-сан прекрасна, — шепчет Сатоши, неприлично тыча пальцем в весело размахивающую руками девушку. — Ты только посмотри на эти косички… А эти глаза! Просто солнце отражается! — Фукубе прижимает руки к груди и, прикрыв глаза, с мечтательной улыбкой качается из стороны в сторону. — Жаль только, что она старшеклассница. На меня точно внимания не обратит! — У нее парень, вроде, есть, — невнятно бормочет Ореки, подпирая рукой щеку, пока, не отрываясь, водит карандашом по тетрадному листу, вырисовывая аккуратные завитушки. — А Сэноэ, Сэноэ! — вмиг забыв о своей секундной пассии, восклицает Сатоши неожиданно громко. — Посмотри, какие у нее волосы! Так и хочется сквозь пальцы пропустить… И Юри-сан здесь! Чего это весь старший класс к нам пришел? Небось, задумывают чего-то интересненькое! Фукубе хитро ухмыляется, а Хотаро вяло отводит взгляд. И такое из месяца в месяц. Из солнца в солнце. Пошаговый разбор девчонок, причем каждой отводится от силы секунд тридцать. Уже тошно Ореки-сану это слушать, а другу хоть бы хны — сидит, складки на юбке Иноуэ-сан пересчитывает, оторваться не может. Подошел бы к ней хоть… — Смотри, смотри, это Фуюми-сан! — голос Сатоши дрожит от волнения, глаза огромные и блестят, как блюдца, рот приоткрыт, словно у ребенка, увидавшего на витрине любимые конфеты. Хотаро непроизвольно поворачивается вслед за взглядом друга. Вот так всегда: хочешь — не хочешь, а на ту, кем Фукубе солнцем напролет восхищается, нет-нет да и посмотришь. Фуюми Ирису очень красивая: длинные, прямые иссиня-черные волосы, одна прядь которых всегда спадает на небольшой, чуть вздернутый носик, холодные глаза цвета индиго, хорошая фигура — красавица, как ни крути! Хотаро прекрасно знает, как она выглядит каждый день, оборачиваться и смотреть точно нет смысла. Но все равно смотрит: черные волосы, сине-фиолетовые глаза, аккуратный вид… При мысли о девушке с похожей внешностью Хотаро заливается краской до самых ушей и быстро отворачивается, подставляя лицо прохладному ветру из окна, попутно молясь, чтобы сидящий напротив герой-любовник ничего не заметил. Можно было и не надеяться: тот по самые уши втянулся в разглядывание своего объекта обожания и ни на кого другого, тем более на какого-то Ореки-сана, уж точно не обращает внимания. Хотаро ложится грудью на подоконник, кладет подбородок на руки и тихонько вздыхает. В такие солнечные дни в его сознании всегда появляется Читанда. Она поселилась там больше полугода назад, если быть точным, в самые первые деньки старшей школы. Он увидел ее в буфете: такую сдержанную, смиренно дожидающуюся своей очереди за булочками, такую одинокую и такую… красивую. «Красивая» — первое, что пришло на ум Ореки, когда он встретился взглядом с глазами цвета яркой, цветущей фиалки. Никто прежде не казался ему таким красивым, как она, окутанная солнечными лучами и цветами, распустившимися в его воображении. Она скользнула по нему заинтересованным взглядом, равнодушно осмотрела стоящего рядом Сатоши, подпрыгивающего от возбуждения при виде стольких незнакомых девочек, и отвернулась. С тех пор душа Хотаро не ведала покоя. Они виделись пару раз: в буфете, на физкультуре, в холле и даже школьном дворе, среди многоликой, разношерстной толпы. Он видел ее, она его — вряд ли: она была слишком прекрасна, чтобы замечать его. Она всегда казалась ему неким ангелом, опустившимся на землю, именно в его школу, именно в параллельный ему класс, — именно в то время, когда он вообще жил на этой земле. Раз такая, как она, встретилась такому, как он, Ореки-сан, — значит, это была судьба, верно? Судьбу не обманешь: Хотаро страдал. Каждый раз, когда солнечный луч прорезал сшитые плотными нитками тучи, в голове Хотаро возникал образ девушки неземной красоты, такой доброй, вежливой и услужливой, что каждый раз, видя, как она помогает учителю донести папки в учительскую, или добровольно вызывается остаться и убрать кабинет вместо непутевого дежурного ученика, или как добросовестно и с улыбкой ходит на собрания старост кружков, где никто толком ничего не обсуждает и просто теряет время, — каждый раз, видя это, он чувствовал себя настолько приземистым, обыденным и не достойным ее существом, что не смел даже подумать, чтобы под каким бы то ни было предлогом приблизиться к ней. Эру-сан добрая, такая добрая и милая, что, казалось бы, нет ни малейшего основания бояться познакомиться с ней, но Хотаро боялся — боялся, как маленький мальчик. Поэтому он нашел способ видеться и общаться с ней: в своей голове. Сначала он гнал ее прочь. Читанда Эру с ее идеальной внешностью и примерным поведением так сильно мешала ему сосредоточиться на обыкновенных делах, что как-то раз по дороге домой, забыв зонт и промокнув до нитки, он понял, что это слишком даже для него. И она стала чем-то вроде наваждения для его измучившегося сердца. В голове Хотаро сложился образ: видя ее от силы двадцать секунд в день, он построил свою проекцию Читанды-сан и восхищался ею все больше и больше, — ею, такой доброй, ослепляюще прелестной, такой заботливой и умной. Вот только в дни, когда небо было серым, как сухой асфальт, а по стеклу то раздражающе, то успокаивающе били маленькие несуразные капли, Хотаро приходилось особенно тяжело. В такое время он всей душой обращался к солнцу, и тепло яркого фиолетового взгляда, что дарила ему Читанда в его сознании, согревало его в холодной комнате. Он никогда не видел ее в пасмурные дни. Складывалось ощущение, что Читанда Эру появлялась в школе, или же в поле его зрения, только когда светило яркое солнце. Последние полтора месяца в Камияме почти беспрерывно шли дожди… А это значит, есть большая вероятность, что сегодня он ее все-таки встретит. На большой перемене все высыпают на улицу, не упуская возможности пообедать на свежем воздухе, нежась под уже забытыми солнечными лучами. Фукубе тоже решает приобщаться к массам, и, рассеянно помахав скучающему у окна Хотаро, сбегает на улицу, увлекаемый хитрющей Маякой. Ибара знает, когда лучше всего построить глазки наивному Сатоши, в этом-то ей уж точно нет равных. Ореки-сан рассматривает людей, таких маленьких с четвертого этажа, и вдруг взгляд утыкается в далекую фигурку, расстилающую покрывало под деревом сакуры, не цветущей уже добрых пять месяцев. Зрение никогда не приносило Хотаро проблем, не подвело и в этот раз: мигом узнав в хрупкой фигурке Читанду, Ту Самую Читанду-сан, он, повинуясь немому велению сердца, тут же вынимает из уха наушник, хватает дынную булочку, с утра положенную в портфель недавно приехавшей сестрой, и почти бегом спускается на улицу. Осенний ветер треплет пряди, поднимая их с затылка в нелепую прическу, солнце практически не греет, но светит ярко, по-осеннему, а Хотаро, приковав взгляд к Читанде, идет вперед, то прибавляя шаг, то, наоборот, неосознанно замедляя. Сердце клокочет в районе горла так, что сглотнуть иной раз бывает больно, — так страшно Ореки-сану не было еще никогда. Зачем он идет к ней? Что он хочет ей сказать? Он ведь даже ничего не обдумал. Неужели ляпнет наобум начало одного из их воображаемых диалогов, в конце которого Читанда тихо засмеется в кулачок над его остроумной шуткой и предложит прогуляться как-нибудь после уроков? Хотаро ведь не дурак, понимает, что в жизни никогда не бывает так, как в мыслях, и что даже если ему вдруг удастся подойти и заговорить первым, Эру уж точно не засмеется над шуткой просто потому, что шутить-то он как следует не умеет, а уж чтобы она сама предложила ему погулять вместе — так это просто… Тем не менее он все еще упорно идет, и вскоре расстояние между ним и заветной девушкой достигает каких-то жалких метров. Читанда раскладывает на покрывале онигири, видимо, приготовленные ею самой, ставит сок в забавной коробочке, мешочек с сушеными фруктами… Ореки стоит в нескольких шагах от нее, сжимая несчастную дынную булочку, и не знает, что делать. Вдруг со стороны входа доносится какой-то шум: сначала приглушенный, потом по нарастающей громкий, потом и вовсе не терпящий невнимания. Ореки оборачивается, и как раз вовремя, потому что еще секунда — и до смерти перепуганный старшеклассник, не разбирая дороги несущийся прямо на него, не оставил бы от Хотаро и мокрой лужицы. Он отпрыгивает в сторону, с гулко колотящимся сердцем прижимая к себе булочку, наблюдая, как стадо разъяренных учеников с громким криком несется вслед удаляющемуся виновнику. То, что он именно «виновник», понятно сразу: стадо громко бранится, не обращая внимания, что на территории школы это строжайше запрещено, и требует вернуть свою еду. Видимо, несчастный неудачно пошутил, украв у них обед, и теперь все из шутки превращается в непонятно что. Не в первый раз уже. На глазах Хотаро и остальных свидетелей виновника догоняют, толкают на землю, а потом, после еще пары выкриков, появившийся из ниоткуда учитель загоняет всех в здание. Слава богу, выдыхает Хотаро. Он таких выходок не понимает и понимать не хочет. Больно надо ему в проблемы вляпываться… Одному из кучки крикунов все же удалось удрать. Громко дыша после быстрого бега и опасливо озираясь на дверь, за которой скрылся учитель, он приближается к Читанде и, не говоря ни слова, садится к ней на покрывало, раскинув ноги на траве и уперев руки назад. — Угостите? — сладко ухмыляется парень. Хотаро забывает моргать. Читанда же непонимающе хлопает глазами. — Такая милашка, — самодовольно продолжает незнакомец, с интересом оглядывая сначала Эру, потом все, что дожидается своего часа на ее покрывале. — И готовить умеет, наверное… Загляденье! Угостишь? И он без всякого разрешения хватает ближайший рисовый треугольничек и целиком запихивает в рот. Хотаро на добрых пять секунд теряет дар речи от такой наглости. Ученики вокруг громко перешептываются. Дальней частью сознания Ореки понимает, что нужно что-то делать, не оставлять же девушку один на один решать такую проблему, тем более вот он — стоит всего в десяти шагах от нее! Но прежде, чем Ореки-сан успевает среагировать, Читанда поднимается на ноги и с ледяным спокойствием изрекает: — Встань, пожалуйста. — Хорошо-хорошо, — с набитым ртом отзывается наглец, подскакивая и отряхивая школьные брюки. Потом прожевывает, наконец, сглатывает и широко улыбается: — Ты не злись на меня. Если уж хочешь, я тебе тоже чего-нибудь пригото… Договорить ему не было суждено: Читанда Эру, — милая, маленькая и хрупкая Читанда Эру, без всяких церемоний делает шаг вперед и со всей силы бьет ему прямо в нос. Хруст сломавшейся кости сначала возвращает ошарашенного Ореки в суровую реальность, а затем снова выкидывает куда подальше. Толпа по бокам в ужасе ахает, замолкает на секунду, а потом поднимается такой гвалт, что вернет с небес какого угодно зазевавшегося пройдоху. Хотаро в ужасе смотрит, как растянувшийся на земле пацан растирает пальцами полившуюся кровь, переводит взгляд на Читанду, как ни в чем не бывало собирающую вещички в сумку, и зажмуривается изо всех сил, до огненных искр в глазах. «Моя Читанда тихая и добрая, — лихорадочной бегущей строкой проносится в голове Хотаро под шум кричащих учеников. — Моя Читанда поливает цветы по выходным и больше всего на свете любит печь кексы. Моя Читанда милая, скромная и заботливая. Моя Читанда… только что разбила кому-то нос.» Хрустальный образ разлетается вдребезги, нежная, любящая Читанда из грез покидает его сознание, даже не помахав ручкой на прощание, — жизнь Хотаро переворачивается на триста шестьдесят градусов в считанные секунды, и мысль, как ему жить дальше, теперь настойчиво терзает отяжелевшую вмиг голову. Не понимая, что делает, он распахивает глаза и первое мгновение видит лишь темные очертания, которые постепенно превращаются в реальную картину происходящего, и замечает, как Читанда Эру, подхватив сумку и покрывало, не говоря ни слова, уходит прочь. Сжимая дынную булочку так, что та надламывается посередине, Ореки со всех ног бежит следом и в самый последний момент, прямо перед входной школьной дверью, успевает схватить ее за рукав. Эру оборачивается, полоснув его равнодушным взглядом, но потом, видимо, замечает, что парень тяжело дышит, а в глазах его — ужас вперемешку с разочарованием, и примирительно улыбается: — В чем дело? — Почему ты это сделала?! — почти срывается на крик Хотаро, даже не потрудившись убедиться, что никто за ними не наблюдает. Сейчас ему явно не до всяких людей вокруг — жизнь рушится! Читанда хлопает ресницами. — Ударила его? — Да! Она отводит взгляд и неловко освобождает руку, которую Хотаро из-за невнимательности и чересчур сильного возбуждения все еще сжимает в своей. — А что такого? Он съел мой обед. Я ведь должна отомстить. Ореки не верит своим ушам. — Отомстить?! Ты сломала ему нос! Ты… почему ты не подождала, чтобы кто-нибудь помог? Разве ты не… разве ты… — Он замолкает, переводя дыхание и вроде бы немного успокаиваясь. Остатки здравого смысла протискиваются в мозг. Разве она не… кто? Не идеальный, ангельский образ из его снов? Разве она — другая? — Как такое может быть, — бормочет Хотаро, не отводя взгляд от ее милого, невинного лица. Будто прочитав его мысли, Читанда подмигивает: — Люди не настолько прекрасны, как ты себе их воображаешь, Ореки-сан. И, улыбаясь той самой улыбкой, что когда-то раз и навсегда пленила его сердце, перехватив удобнее сумочку, Читанда Эру отворачивается, взмахнув копной блестящих волос, и скрывается за школьной дверью, оставляя Ореки один на один с грохочущим под ребрами сердцем и разбитыми надеждами. Первое время смириться с крушением идеала неимоверно трудно, кажется — невозможно. А потом голову Ореки пленяют совершенно новые, безумные мысли. Читанда Эру — настоящая, не идеальная в его понимании, совсем (совсем?) другая. А что, если такая Читанда ничем не уступает нарисованному воображением образу? Подставляя лицо холодному осеннему ветру, Хотаро ложится грудью на подоконник, кладет голову на руки и, вставляя в ухо наушник, внимательно следит за фигуркой, расстилающей покрывало под дальним деревом давно уже отцветшей сакуры.