Лепестками огненного цветка

      Всё началось около недели назад. Тогда привычно таскающийся следом Хорикава, пронаблюдавший за будто бы пребывающим добрую половину дня в прострации напарником, неожиданно потянул его за рукав и, заставив наклониться, коснулся ладонью полыхающего лба: – Кане-сан, у вас, кажется, жар… – обеспокоенно пробормотал он и, чуть нахмурившись, приложился к тому же месту сухими губами. – Точно жар. Сходим к Ягену, у него наверняка есть жаропонижающее. – Ерунда, Кунихиро! – Изуминоками бодро улыбнулся. – Подумаешь, устал просто. Предлагаю закончить побыстрее со всем этим томатным адом и выпить чаю, как тебе? – Даже не знаю, – Хорикава несколько рассеянно потёр подбородок и, взглядом оценив объём не собранных ещё помидоров, в сомнении закусил губу. – Вы не выглядите здоровым, правда… – Говорю же тебе, ерунда! – с ещё большим энтузиазмом воскликнул мужчина и, ловко подхватив наполненную уже корзину… круто пошатнулся. – Осторожнее! – Кунихиро мгновенно рванулся навстречу и, подставившись под руку, нервно глянул по сторонам. – Я позову Муцуноками-са… – Не смей! – Канесада зажмурился и резко открыл глаза, чтобы избавиться от раздражающих мутных пятен, непонятно откуда взявшейся сплошной пеленой окутавших всё в поле зрения. – Не его.       Никогда ещё плечо этого мальчишки не казалось настолько крепким, или же Изуминоками ни разу не чувствовал себя настолько слабым – будь он до полусмерти ранен или болен, устал или просто ленился… Последнее, что он помнил и осознавал – как к нему тянутся крепкие руки и как постоянно улыбающееся (порой до раздражения) лицо друга всё больше искажается от очевидного испуга. Больше всего хотелось испариться и не появляться больше, чтобы не видеть всей этой суеты, не слышать обеспокоенных голосов, не чувствовать тепло горячих ладоней.       Дальше – несколько дней как будто в тумане. Яген приходил по несколько раз за сутки, заставлял измерять температуру, приносил лекарства, которые снова и снова не помогали, раз за разом советовал придерживаться постельного режима и с особой тревогой прислушивался к стремительно утяжеляющемуся дыханию учигатаны. На вопросы хлопочущего Кунихиро он отвечал уклончиво или же вовсе не отвечал, делая пометки в тетради, но однажды, Изуминоками был уверен в том, что слышал это, сказал, будто бы что-то зреет. – Может, арбуз? – громко рассмеялся над услышанным Муцуноками, пришедший навестить товарища. – Представляешь, тайчо-доно? Ты же наверняка когда-то да умудрился слопать пару семечек! И вот теперь он зреет внутри! – Не говори чушь… – Канесада с измученной улыбкой закатил глаза и, приподнявшись на локтях, прикашлянул в кулак. – Я с тобой не для того поделился, чтобы ты издевался, болван. – У меня есть ещё один вариант! – неугомонный Ёшиюки оскалился шире и, наклонившись почти к самому уху, перешёл на шёпот: – Может, это любовь? Поперхнувшийся воздухом брюнет снова закашлялся, прикрывая рот зажатой в руке салфеткой и, что-то гневно бормоча и содрогаясь от щекотнувшего кожу озноба, повернулся на другой бок: – Иди ты к чёрту…       Казалось бы, ничего серьёзного – обычная простуда, но день ото дня становилось лишь хуже, и Яген с Мастером, посоветовавшись, решили, что временно изолировать Изуминоками, который задыхался от кашля уже даже после простых попыток заговорить, было бы вполне подходящей мерой: минимум контакта с окружающими, минимум волнения, минимум лишней нагрузки на лёгкие. Но если бы можно было так же просто отделить и мысли от головы.       Очнулся Изуминоками посреди ночи – от раздирающих грудную клетку и рвущихся наружу хрипов, смешавшихся с криками пытающегося разбудить его Хорикавы, который, как оказалось, в очередной раз дежурил под дверью и вот уже едва ли не истерично то тряс обеими руками за плечи, то хлопал по лицу. Кое-как перекатившись на живот и приподнявшись на четвереньках, Канесада зашёлся прорвавшимся с новой силой кашлем – сухим, жёстким, давящим изнутри на рёбра и отдающимся звоном в ушах, а во рту – холодным привкусом металла. – Кане-сан, кровь! – глаза Кунихиро, остановившиеся на забрызганной алым ладони напарника, потускнели от страха и он, моментально подорвавшись, выскочил прочь с криками о помощи.       Не успевший среагировать и только потянувшийся ему вслед рукой с немым хрипом Изуминоками снова рвано выдохнул на подушку, с трудом сдержав рвотный позыв, и теперь уже сам в ужасе распахнул глаза. Невозможно. Дрожащими пальцами, тщательно прислушиваясь к быстро приближающимся шагам в коридоре, он собрал осыпавшие подушку тонкие окровавленные лепестки и, не придумав ничего лучше, чтобы избежать теперь уже слишком лишних расспросов, пихнул алое месиво под футон.       Никогда ещё ночи не были настолько мучительными, а взгляды друзей настолько испуганными и полными жалости. Противно. До тошноты мерзко быть настолько беспомощным.       Ещё пара дней без посетителей, ещё пара ночей без сна и больше дюжины горстей склизких лепестков под футоном. Когда-то это должно закончиться!       Створка сёдзи отодвинулась с тихим скрипом, и Изуминоками, с трудом улыбнувшись, повернул голову к вошедшему в комнату брату. До этого они не виделись больше недели, но именно Касена решили делегировать к тяжелобольному. – Все очень скучают и волнуются, знаешь, – вкрадчиво начал он, аккуратно растворяя в пиале порошковый чай, – Хорикава-кун каждое утро с опухшими глазами, ребята Окиты тоже места себе не находят… – Так это разве все? – брюнет усмехнулся и украдкой утёр скопившуюся в уголке рта каплю крови. – С моим отсутствием жизнь не останавливается, Касен. Уверен, что пара-тройка кислых лиц не портят картину всеобщей радости. – Разумеется, но всё же, – старший Канесада вздохнул и пожал плечами. – Муцуноками, кстати, просил передать привет и чтобы ты о нём не беспокоился: он старается отвлекаться и наконец-то поладил с Нагасоне. Так здорово наблюдать их вместе, аж душа радуется! Правда же здорово?       До этого державшийся на локтях Изуминоками глухо хохотнул и откинулся на подушку, несколько раз кивнув то ли в ответ брату, то ли собственным мыслям, и, нащупав рядом с постелью подсохший лепесток, задумчиво покрутил его перед глазами: – Не знаешь, от какого это цветка? – Похоже на ликорис, но я не уверен, – улыбнулся Касен и заботливо протянул чашку с приятно горячим напитком. – Очень поэтичный цветок… – Что-то означает? – пара мелких глотков – и снова приступ удушающего кашля, который, благо, удалось подавить. Не сейчас. Не при нём. – Ничего хорошего, – Касен тихо хмыкнул и почесал кончик носа, – одиночество и отказ от любви. Где ты это взял? – Так ли важно?       Дверь закрылась за старшим Канесадой так же тихо, как до этого была открыта, и Изуминоками вновь остался наедине с собой.       Он искренне не верил в приметы, проклятия и уж тем более подобные мифические болезни, но что за чёрт? Почему это коснулось именно его? Почему он, теперь уже точно осознавая причину хвори, не стремится принять помощь того, в ком больше всего нуждается? Почему стыдится самого себя?       «Ты слишком гордый», – почему-то всплыли в памяти слова Ёшиюки, а следом за ними и его кретинская улыбка. Изуминоками со смешком кивнул.       «Тайчо-доно, ты вообще знаешь, что можно любить не только себя?». И снова короткий кивок. Он знает, конечно. И даже знает, насколько это больно – любить.       «Изуминоками, нельзя держать всё в себе – для этого у тебя есть я, мы ведь друзья!». Канесада, не удержавшись, заливисто расхохотался, сам того не осознавая, и утёр навернувшиеся на глаза слёзы.       Это неправильно. Это – исключительно его проблема, его личное дело, его собственная болезнь, которую он – сильный и гордый – обязательно победит. Сам.       Экстренный сбор членов второго отряда ещё никогда не проводился в три часа ночи и не был таким пронзительно тихим. Это последнее их собрание.