В не догорающих углях

У Лави вместо слез по щекам течет кровь. Обжигающая, как ненависть ребенка перед его взором. Девчушка смотрит пронзающим насквозь взглядом. Так, будто знает, что его здесь могло и не быть. Но он есть. Был с самого сотворения кошмара и даже раньше. И навсегда останется, запертый в собственном городе, в нескончаемом кошмаре, в бушующем мареве детского первобытного страха и нескончаемого ужаса. Здесь все боятся. Начиная от, заблудших в кровавых лабиринтах школ и отелей, виновных, заточенных здесь собственной непоколебимой верой в правду ведьмовского колдовства, заканчивая призраками с открытыми в немом страхе ртами. Это больше не их город. Это больше не тот мир, в котором им нашлось бы место. Алесса нашла место для них всех только в этом Аду, в заброшенном городе с подземными пожарами. Или вернее сказать, Аллен? Ее спутанные в колтун некогда белые волосы, сейчас черными смолянистыми линиями ниспадали на лицо, обезображивая обожженную кожу кривизной своих неправильных линий. Гиллеспи смотрит, не отрываясь, совершенно не замечая того, что волосы, как колючая проволока, колют глаза. Ведь она слепа. Где-то вдалеке, над церковью, вновь гремит на весь город тревога, заставляя людей в панике выбираться из темных углов, отрываясь от поисков, заставляя бежать в обитель их спокойствия, неприкрытой лживой "правды" и молитв. Их не спасет. Лави знает это. Их ничего не спасет. Ни прибывающая в тайниках светлая часть души Аллен, Шэрон, ни ее мать, Далия, ни тем более Роуз ДаСильва. Они все живут потому, что на то воля Алессы. А та кривит губы в колючей ухмылке и слегка кивает головой в сторону покореженных пожаром дверей собственной школы. Лави молчит. Рот навеки закрыт толстыми черными швами тайн и правды. Он едва заметно кивает, стараясь не задеть девчушку своим длинным носом железной маски. Испещренное шрамами тело обнимают маленькие ручки и, где-то в глубине души, Лави хочется заплакать от усталости и несправедливости. Великий нож крепче сжимается в руке и сам Пирамидоголовый становится резко уверенным, бездушным, будто последние проблески сознания затмили реки крови сожаления и боли города-призрака. Шаг за шагом, а по телу отражения страданий бегут громоздкие жуки, зарываясь в глубокие раны на теле и причиняя невыносимую боль тем, что сжирали еще живую плоть. Сгоревшая в аутодафе девчонка не может взглядом передать то, что творится у нее на душе. Но если Лави бы мог спросить, она бы ответила, что ей страшно и больно. Что тело помнит красные языки пламени, глаза — глубины Ада, а пальцы — шершавость веревок, которые вовремя стянуть не удалось. Она ответила бы, что ей грустно. Что пепел, хлопьями осыпающийся на землю каждый день, напоминает ей о зимних вечерах, когда фанатики еще не нашли способ заговорить ее мать. Ответила бы, что ее сгорающее в ненависти сердце, успокоилось... Но боится соврать. Отчаянные крики людей — для ушей музыка, а вездесущий запах отчаяния и крови — верх наслаждения. Ненависть растекается по венам черной жидкостью вместе с кровью, в груди бьется почерневшее сердце. И лишь глаза блеклые с застывшими кровавыми пятнами. Аллен смеется. Она не знает, что думает Лави, но довольна тем, что самым страшным творением этого места, стал именно он. Ему едва ли меньше повезло, чем ее матери. Так считает Гиллеспи. Просто он ее спас. Вытаскивал ее заплаканную из туалетов, когда одноклассницы вновь доводили до слез и непонимания, спасал из цепких лап Кристабеллы. Черствое сердце запомнило доброту. И она сделала так, чтобы он жил. Жил и не умирал. И вместе с кровавыми лабиринтами родился он, посланник Ада, поднявшийся в не так далекий Сайлент Хилл. Аллен смеется, а Лави шаг за шагом все больше отдаляется от нее. У него другая задача: вернуть частичку ее души, что все еще способна любить. Пепел кружится над головой, шагает вдаль ужас праведников, а Алесса смеется и танцует посреди дороги в кровавых ошметках, запрокинув голову к небу и невидящим взором упираясь в багровые облака. И лишь Далия провожает их всех своим внимательным взором пепельных глаз. А Лави думает, что это проклятие — быть ее ангелом-хранителем — могло его вполне и устроить. В конце-то концов, он тоже не безгрешен. В конце-то концов, он влюбился в маленькую ведьму. Может ее проклятие настигло его по заслугам?..