Подарок лучшему другу

      Ян напился быстро. Хохотал без конца — глаза сияли. Когда танцевал, его пошатывало, но он не замечал, сам себе казался удивительно гибким и пластичным. Впрочем, остальные ребята от Яна по количеству выпитого недалеко ушли. Всех так же мотало и глаза так же ярко и бессмысленно блестели.       Разница была в том, что в отличие от красных и потных приятелей, румянец на смуглых щеках Яна только придавал ему привлекательности. Ещё притягивали взгляд его гибкая фигурка, длинные ноги, обтянутые модными штанами, и шапка каштановых волос. Именно поэтому на него поглядывали чаще, чем на других, и потому пошли следом, когда он, наплясавшись до одури, подвалил к бару за очередным коктейлем.       Ян почти не запомнил улыбчивого парня, который подсел рядом и предложил угостить, и совсем не помнил, как его под руки выводили на улицу и в машину сажали. Голова уплывала и перед глазами всё крутилось и расплывалось. Кто-то над ухом бубнил, до Яна голоса как сквозь вату доносились, а смысл и вовсе не доходил. Вытаскивали из машины и снова волокли. Раздевали, мыли и даже в зад лазили, на что он ворчал, вяло отталкивал руки, мотал головой и жмурился от яркого света.       Наконец оставили в покое, бросив на широкую кровать. Ян чувствовал холодный шёлк простыней под собой, слышал музыку где-то рядом, за стеной, весёлые голоса, и вроде даже тосты выкрикивали.       Тело совсем не слушалось. Ян несколько раз пытался приподняться на трясущихся руках и снова падал чугунной головой в подушку. Успел запомнить только красные портьеры и золочёный светильник в углу.       Долго лежать не пришлось. Дверь открылась, раздался смешок и мужской голос произнёс:       — Гляди, какой! Попка, а? И вся твоя. На правах лучшего друга — ты первый.       — А что с ним? — спросил второй.       — Обожрался в слюни, что ж ещё? Сопляк. Утром и не вспомнит ничего. Главное, резинку не забудь и синяков не оставляй.       — Я не люблю так…       — Да-а-а бро-о-ось! Гляди, какой ладненький! Не шалава — нормальный пацан. С друзьями в клубе ошивался. Три коктейля — и в жопито, ну, а в четвёртый мои орлы кой-чего подлили. Нет, ты глянь, глянь! Мы же целый год с тобой не виделись — ебён-корень! Что же я, лучшему другу буду дырку разъезженную дарить? Первопроходцем будешь! А потом назад отвезём и всё чики-пуки… С пацанчиками в этом плане хорошо, если и запомнит чего — помалкивать будет.       — А сколько ему?       — Восемнадцать есть, можешь не сомневаться. Развлекайся, дорогой…       Снова смешок и дверь закрылась. Ян слышал, как щёлкнула пряжка ремня, и затем шорох одежд. Кровать прогнулась от тяжести ещё одного тела. На голую задницу Яна опустилась рука и сильно сжала, от чего он заскулил. Слабо задвигал попой, пытаясь сбросить чужую конечность, и получил шлепок. Потом ещё и ещё… Задницу мяли и щипали, раздвигали ягодицы в стороны. Яну было неприятно, он елозил, на что получил удар посильнее.       Ян пытался что-то сказать, но язык не ворочался — распухший и вялый, как котлета. Вышло только мычание. В задницу что-то скользкое залилось, и он снова замычал, но неизвестный вцепился в бёдра, не давая двигаться. А потом тяжёлое тело навалилось сверху, выдавив из лёгких воздух, и оставалось лишь хрипеть. Шею горячее дыхание опалило и следом резануло болью ниже спины.       Яну в первую секунду показалось, что его надвое раздирают. Огненная палка шуровала в заду, и у Яна в глазах чередовались чернота и алые всполохи. Тело над ним дёргалось, и юношу возило по шёлковым простыням, сбивая их в ком. Хотелось орать во всю мощь, но, придавленный к постели, он только рот разевал и грыз подушку, пуская слюну.       От огненной палки вся задница раскалилась и боль теперь расходилась толчками по всему телу — до самых кончиков пальцев. Над ним тоже горячее и мокрое, и мерзкие шлепки.       Ян уже терял сознание, когда монстр ускорился и замер с рыком, а затем рухнул на него, выбив остатки кислорода. Откатился в сторону и снова сжал лапой истерзанную ягодицу. Ян жадно хватал воздух, тело мелко-мелко дрожало. И он даже мизинцем пошевелить не мог.       Тот, что рядом лежал, пошевелился, пошуршал, пощёлкал, и Ян почувствовал сигаретный дым. Стало холодно и затрясло ещё сильнее. С трудом он повернулся на бок, подогнул ноги и сжался в комочек, обхватывая руками колени. Голова по-прежнему кружилась и перед глазами стояла пелена с цветными кругами-разводами. И когда дёрнули за плечо, заставляя лечь на спину, только бессмысленно водил взглядом, как младенец.       Хотелось накрыться с головой одеялом и лежать тихо-тихо. И чтоб не трогали больше, не разрывали на куски тело огненной болью. Чтоб прошла темнота, накатившая тошнота и мерзкий монотонный звук, бьющий в уши на одной ноте:       — Янянянян…       Когда же кончится эта пытка? Ему так плохо и больно, больно даже дышать и думать, что ещё нужно этому зверю? Неужели ещё? Он больше не выдержит. Его потрясли сильнее и звук вдруг раздробился на части:       — Ян… Ян… Ян…       Ян шевелил распухшим языком и выворачивался, словно пытаясь объяснить, чтоб его положили наконец назад. К губам прижалось твёрдое и в рот плеснуло водой. Ян глотнул, подавился и его вывернуло. Стало легче, круги перед глазами перестали вертеться, поблёкли и приняли очертания предметов в комнате и… отцова брата — дяди Миши.       Тот был голый, лицо перепуганное. Тряс за плечи и повторял без остановки:       — Да как так-то? Ян… Янчик, родной… быть того не может… Что же я, урод, сразу не посмотрел… Ян… ты хоть слышишь?       Ян помотал головой, как китайский болванчик, высвободился и повалился назад.       — Убери его, дядь Миш… убери…       — Кого?       — Здесь был… Здоровый… хватал… больно…       — Он ушёл, ушёл.       — Мне больно… очень. Я домой хочу… к маме…       — Сейчас, милый. Сейчас поедем.       Как одевали и несли вниз на руках, он тоже почти не помнил. А может, не хотел вспоминать. Знакомый запах успокоил. Ян уткнулся носом в шею дяди Миши и закрыл глаза.       В машине его обдуло. Он задышал спокойно и задремал. Михаил в руль вцепился так, что костяшки побелели. Он не видел брата и его семью целый год. Подарков Яну привёз, встречи не мог дождаться. Дождался. Осталось Бога молить, чтоб Ян утром действительно ничего не помнил.       Вот только как в глаза ему теперь смотреть…