Обуздать дьявола

— Хикки развращает членов команды, сэр. Лейтенант Ирвинг чуть взволнован, но старается, чтобы голос его звучал спокойно и твердо — нужно убедить капитана, что причина, по которой он явился в его каюту, стоит внимания. Однако, Крозье, кажется, так не считает. — А доказательства у вас есть, мистер Ирвинг? Прочистив горло, Ирвинг продолжает: — Мистер Гибсон сообщил мне, что Хикки… в общем, Хикки принуждал его к… греху. Что он ни перед чем не остановится, чтобы удовлетворить свои порочные прихоти. Щеки лейтенанта вспыхивают румянцем — как же не вовремя! Капитан, наоборот, абсолютно невозмутим. — Проблема в том, мистер Ирвинг, — произносит он, задумчиво глядя на нагромождения ледяных глыб сквозь толстое стекло иллюминаторов, — что для доказательства вины одних слов недостаточно. Кто-то еще может их подтвердить? Ирвинг прекрасно помнит тот неловкий момент, когда он обнаружил Хикки и Гибсона в полумраке нижней палубы, среди лабиринтов упаковочных клетей и ящиков — как давно это произошло?.. Месяца три назад? Тогда он никому не рассказал о случившемся. Вот и сейчас лучше помалкивать, иначе капитан, чего доброго, заподозрит, что ему тоже было что скрывать. Поэтому он качает головой: — Свидетелей нет, капитан. — Что ж, — Крозье пожимает плечами, — на нет и суда нет. — Но мистер Гибсон… Капитан поднимает руку, словно предвосхищая возражения Ирвинга. — Я в курсе, что мистер Гибсон на хорошем счету, и, возможно, его обвинения небеспочвенны. Поэтому мы всё-таки примем кое-какие меры. — Какие же? — Я попрошу вас, лейтенант, не спускать глаз с мистера Хикки. Ирвинг удивлен — он ожидал несколько иного решения. — Не спускать глаз с Хикки, сэр? — Именно. А ещё можете его допросить. С глазу на глаз или нет — это уж, конечно, как пожелаете. Должен признаться, я и сам не питаю теплых чувств к этому человеку. Для капитана эта история — капля в море других, куда более насущных проблем. Чего не скажешь об Ирвинге… Лейтенант украдкой вытирает вспотевшие ладони о форменные брюки. — Допросить его, сэр? — Если у вас есть основания полагать, что в словах Гибсона имеется хотя бы крупица правды, сделайте мистеру Хикки предупреждение. Пригрозите ему. Как именно — дело ваше. Но, знаете, судя по моему опыту, для поддержания порядка на судне еще не придумали ничего лучше старой доброй плетки. Язык Ирвинга присох к небу. И брюки, кажется, стали чуть теснее. Перед глазами замелькали волнующие образы: вот молодой помощник конопатчика согнулся над его койкой, вот он спустил штаны и дрожит в ожидании своей участи… — Но, сэр, разве наказание не должно проводиться публично, при полном составе экипажа? — Вы что, меня не расслышали? — в голосе Крозье сквозит раздражение. — Я сказал пригрозить, а не наказать. И вам решать, какие выводы этот негодяй должен извлечь из вашего урока. Ирвинг, не смея взглянуть на капитана, таращится на свои руки, покоящиеся на коленях, будто ничего интереснее в жизни не видел. Лицо его все гуще заливается краской. Должно быть, сейчас он пылает, как сигнальный фонарь. — Или же «коварный искуситель» вам не по зубам, лейтенант? *** Надо сказать, с некоторых пор Джон не слишком доверял самому себе. Тот случай в трюме, когда он застал двух матросов за столь бесстыдно очевидным занятием, — ну, а что ещё могли там делать эти двое? — пробудил в нем некогда спящих демонов. Да, оба сержанта (особенно этот Хикки, который так дерзко лгал ему в лицо) мгновенно пали в его глазах, и теперь про себя он называл их не иначе как грязными содомитами, но с тех пор нечестивые помыслы посещали его все чаще и чаще. С одной стороны, он не видел, что тогда на самом деле происходило в трюме. С того момента, как он заглянул вниз, встревоженный шумом возьни, и до того, как Гибсон подал голос, прошло не так уж много времени, весьма сомнительно, что они успели бы согрешить. С другой, не спугни он их тогда — свидания бы продолжились, именно на это намекал Гибсон. К тому же, кудрявый стюард ясно дал понять, что инициатором встреч всегда выступал Хикки. *** Наступает ночь. Одинокий и растерянный, Ирвинг не находит себе места в своей тесной каюте — богомерзкие мысли снова терзают его, дразнят, мучают. А он-то считал, что все в прошлом… Слишком долго боролся он с этим наваждением, с самим собой. Думал, что Арктика станет для него спасением — в этой неприютной ледяной пустыне завял бы любой росток разврата. Как же он был наивен… Наивен и глуп. Превозмогая отвращение к себе, Ирвинг, распаленный дьявольскими видениями, сжимает головку окрепшего члена и поддается им. *** На следующее утро его голова уже гораздо яснее, особенно после умывания — холодная вода творит чудеса. Как, впрочем, и утренняя молитва. Увы, прошлой ночью он оступился (скомканный платок, весь в липких пятнах, валяется на полу как постыдное напоминание о случившемся), но Господь бесконечно милостив даже к заблудшим овцам, поэтому, бормоча слова покаяния, Ирвинг усаживается за стол. Теперь все непременно наладится. Просьба капитана уже не кажется лейтенанту невыполнимой — он готов поставить на место распоясавшегося младшего сержанта. Этот прохвост с крысиным личиком больше никому не причинит вреда, а капитан оценит старания своего незаменимого третьего офицера. Корнелиуса Хикки Ирвинг находит на палубе, где тот конопатит щели между досками — готовит корабль к очередной зимовке. «Террор» должен выстоять, когда паковые льды начнут сдавливать его крутые бока. — На пару слов, мистер Хикки. Окрыленный собственной решимостью, Джон ведёт сержанта в свою каюту. Сейчас он получит сполна! Нечего было устраивать из корабля публичный дом. Господи, помоги же ему. Хикки послушно, без лишних вопросов заходит в каюту, и Ирвинг притворяет за ними дверь. Помещение настолько крохотное, что лейтенант мог бы коснуться сержанта, застывшего в ожидании напротив, просто протянув руку. — Знаете, зачем я вас позвал? — Нет, сэр. — На его лице блуждает гнусная ухмылка, как тогда, в трюме. — Но уверен, что вы меня просветите. — Капитан приказал сделать вам предупреждение, мистер Хикки. Бровь парня вопросительно приподнимается, хотя ухмылка все ещё на месте. — Мы крайне серьезно относимся к таким нарушениям дисциплины, как ваше. Но, в то же время, верим, что каждый человек может исправиться, ибо проступки часто совершаются из чистого невежества, особенно когда у матросов, подобных вам, нет настав… — Минуточку! — брови Хикки ползут на лоб. — Что вам сказал Гибсон? Он ещё смеет перебивать офицера! Поразительная наглость. Но мешкать не время. Джон выдыхает, снова собираясь с духом. Ничего он объяснять не намерен. — Помолчите! Вы и сами прекрасно знаете. О, снова эта ехидная улыбка. Стереть бы ее с лица этого коротышки увесистой пощечиной, но нужно сохранять хладнокровие, иначе быть беде. — Спустите штаны, мистер Хикки, и нагнитесь над койкой. И запомните — в следующий раз за подобное поведение вас высекут в присутствии всей команды. Хикки, кажется, не верит своим ушам и сперва чуть теряется. Но тут же берет себя в руки — выразительные серые глаза его теперь полны презрения, а губы вновь кривятся в усмешке. Окинув Ирвинга высокомерным взглядом, он чуть отходит, оценивающе щурясь. — Знаю я, таких как вы, лейтенант. Безжалостных в обвинениях, быстрых на расправу… Карающие ангелы, ни дать ни взять. Лишь бы только никто не догадался, что у вас тоже рыльце в пуху. — Молчать! — ревёт Ирвинг, голос его взмывает на октаву выше обычного. — Я не собираюсь повторять дважды! Не сводя глаз с лейтенанта, Хикки нехотя принимается расстегивать куртку. Ухмылка его потухла, но Ирвинг знает — она где-то здесь, рядом, затаилась и ждёт момента, когда противник даст очередную слабину. Джон делает глубокий вдох. Надо бы… нет, он просто обязан проявить твердость. Сейчас нельзя колебаться, ни в коем случае. Хикки развязывает шнурок на брюках, стаскивает их вниз вместе с подштанниками и застывает на месте, обнаженный ниже пояса. С вызовом глядя на Ирвинга, он будто нарочно медлит выполнять приказ дальше, чтобы дать тому как следует налюбоваться собой. Джон украдкой замечает, что лобок Хикки покрыт редкой светлой порослью, но вовремя одергивает себя и отводит взгляд. Он открывает было рот, чтобы поторопить замешкавшегося подчиненного, но тот, наконец, отворачивается и опускается на колени перед койкой. Ирвинг мысленно проклинает себя, когда стройное, прекрасно сложенное тело молодого сержанта склоняется над его кроватью. Господи, о чем он только думал? На что надеялся? Демоны, с которыми он с таким рвением сражался, чьи лукавые речи заглушал молитвой, теперь просто так не оставят его в покое. Хикки, слава богу, помалкивает. По крайней мере, есть время собраться перед тем, как этот шельмец выбьет почву из-под ног очередной колкой фразочкой. Джон встаёт позади Хикки и с размаху хлещет его ладонью по бледным ягодицам. Тому хоть бы хны — ни один мускул не дрогнул. Удар действительно слабоват, но Джон, тем не менее, вздыхает с облегчением — теперь все точно под контролем. И главное — эта рыжая бестия. Еще удар! Сержант по-прежнему не издает ни звука, но едва заметно вздрагивает. Ага, проняло! Пожалуйста, Боже милостивый, пусть он и дальше молчит! Сверху талия Хикки кажется Ирвингу слишком тонкой для мужчины. Такой тонкой, что при желании он мог бы обхватить ее двумя руками. И чего он так волновался? Перед ним всего лишь непослушный мальчишка, которому просто нужно всыпать, как следует. Низ живота наливается вдруг приятным теплом. Ирвинг делает ещё один хлопок, и рука его невольно замирает на покрасневшем заду сержанта. Кожа там у Хикки гладкая, в нежном светлом пушке — совсем не такая, как у самого Ирвинга или у других мужчин. Затаив дыхание, Джон чуть сжимает мягкую округлость. — Сэр, вы, кажется, собирались задать мне хорошую трепку. Теперь вздрагивает Ирвинг. Хикки тихо фыркает и оборачивается, глядя Ирвингу прямо в глаза: — Или моя задница так хороша, что отвлекает вас, сэр? От стыда и ярости лицо Ирвинга багровеет: ублюдок, сам того не подозревая, угодил в самую точку! Он замахивается, чтобы отвесить очередной удар, но Хикки его опережает — рыжий наглец хватается за собственные ягодицы и разводит их в стороны: — Нравится, лейтенанат? Так нате, наслаждайтесь! Ирвинг ушам своим не верит — этот безбожник, плюющий на порядок и дисциплину, ещё и издевается над ним! — Прекратите немедленно! — он хватает Хикки за запястья и крепко прижимает их к матрасу, прерывая непристойный жест. Грудь его ходит ходуном. — Коварный… соблазнитель! В следующий момент Джон понимает, что навис над Хикки и трется пахом о его промежность, как пёс, карабкающийся на суку. И что ещё унизительнее — пыхтит он точно так же. Господи Боже, да что же он творит?! Отпрянув от Хикки, он мгновенно поднимается на ноги. — Не ожидал от вас, — тот щурится на него через плечо. — А капитан в курсе, мистер Ирвинг? Что вы не в состоянии держать в узде свою похоть наедине с подчиненными? — Заткнись! — Ирвинг бьёт его наотмашь, так, что ладонь зудит. — Закрой свой поганый рот! — Разве не ваш член минуту назад упирался мне в зад? Ирвинг лупит с удвоенной силой. — А ну молчать, — с хрипом выдыхает он, и самому неясно, к кому он обращается — к Хикки ли, или к демонам в своей голове. К ужасу своему он понимает, что на самом деле возбужден, и оттого приходит в ещё большую ярость. Ладонь горит от шлепков, но он не в состоянии остановиться, пока, наконец (наконец-то!), Хикки не дергается, едва слышно ахнув от боли. Так его! Он смог преодолеть себя! Сопляк надолго запомнит этот урок. Но удары вдруг прекращаются. Пунцовые от порки ягодицы Хикки, его манящее, по-юношески стройное тело мешают Ирвингу сосредоточиться на экзекуции. Его внезапно осеняет, что в нем самом намного больше мужского, чем в этом мальчишке, что он выше, крупнее, сильнее его, в конце концов, и низ живота его сводит сладкой судорогой, когда руки обвивают талию строптивого сержанта властным, чувственным движением. Охваченный желанием, древним, как само мироздание, Ирвинг бессознательно расстегивает брюки — пальцы его будто движутся по собственной воле. Обнажив набухший, пульсирующий орган, он склоняется над Хикки, упирается в него своим естеством и тут же, ошеломлённый, порывисто тычется носом куда-то между его плечом и шеей, с шумом втягивая воздух. С губ Джона срывается стон, опаляя тонкую кожу под воротничком сержанта. Лишь одной мыслью он сейчас одержим — взять, подчинить, заставить покориться маленького негодника! Трясущейся рукой нащупав то, чего он так жаждал, Ирвинг направляет член между ягодиц Хикки и глухо рычит, когда головка проскальзывает внутрь. Парень болезненно вскрикивает, но Джон тут же затыкает ему рот ладонью — тише, глупый дьяволенок, молчи, и без тебя тошно, — демоны в его голове будто взбесились. Он толкается вперед, погружаясь на всю длину, одной пятерней, липкой от пота, впиваясь в бедро Хикки, другой — заглушая его всхлипы. Мир вокруг застывает. Джон вбивается в распростертое под ним безвольное тело, но рваное дыхание его постепенно стихает. Вопли демонов в его голове оглушительны, они торжествуют, воспевают его триумф — дьявол покорен, он овладел им! Дрожь пробегает по телу Джона, и он, наконец, изливается внутрь, давя стон в нежной шейке своей жертвы. Волна наслаждения захлестывает все его существо, и, рухнув вниз, он, обессиленный, ещё долго не может прийти в себя. Господь милосердный! Лейтенант Ирвинг, самый отъявленный грешник на «Терроре», пошатываясь, встает, грудь его все еще тяжело вздымается. Едва держась на трясущихся как пудинг ногах, он опирается о дверь каюты и засовывает обмякший орган обратно в штаны влажными непослушными руками. Внезапное помутнение это длилось не дольше минуты, но ему кажется теперь, что всю жизнь вплоть до этого момента он прожил во грехе. — Пшел вон, — цедит он сквозь зубы, с ненавистью взирая на Хикки. — Надевай штаны и убирайся. Издевательски медленно, словно желая теперь в свою очередь помучить лейтенанта, тот натягивает исподнее. Мутная струйка семени стекает по его бедру. Когда все до последней пуговицы застегнуты, а складки — расправлены, Хикки поворачивается к нему. Подбородок надменно вздёрнут, колючий взгляд серых глаз-льдинок жалит холодом. Поправив сбившийся воротничок, сержант аккуратно приглаживает взъерошенные волосы — готово, теперь он снова образцовый матрос. Лишь лоб блестит испариной, да румянец ярче обычного, но Ирвинг не замечает этого — прячет взгляд. — Животное, — брезгливо выплевывает Хикки. — Проваливай, — Джон уже не в силах защищаться — голос его и без того грозит вот-вот сломаться. — Знаете, сэр, я не удивлен, — Хикки хватается за ручку двери, но уходить не торопится. — Говорил же, что знаю таких, как вы. Проклятая улыбочка вновь приплясывает на его тонких губах. — Таких… слабых и трусливых. Вы даже не подозреваете, как жалко выглядят ваши попытки скрыть свое гнилое нутро. С видом победителя помощник конопатчика исчезает за дверью. Ирвинг сползает на промерзший дощатый пол и, обхватив колени, прячет в них лицо, заглушая рыдание.