It's yours

Ночной ветер едва касается кожи, разнося яркий аромат цветочного сбора и арбуза по маленькой кухне. Густое облако дыма рассеивает лунный образ в небе на доли секунды прежде чем растворяется в воздухе. На пальцах еле заметна сажа, но пепел оседает точно в стеклянной пепельнице на столе, рядом с которой сидит парень. Он закинул голову чуть кверху, впиваясь взглядом в чистое небо, усыпанное сотнями звезд, и голые ступни обдает редкими порывами холодного воздуха, заставляя пальчики сжиматься. Сигарета в руке тлеет по обыкновению медленно. Чимин делает большую затяжку, чуть прищурив глаза, выпускает немного дыма, когда отводит фильтр от губ, и вдыхает глубоко, чувствуя, как горло обжигает желчь. Очередное серое облако растворяется в темноте комнаты, и на языке оседает еле заметная горечь, вызывая привычное помутнение в голове. Пак прикрывает глаза, в очередной раз сжимая ступни от ветра, порыв которого тревожит его еще влажные после горячего душа волосы, и думает, как наверное комично выглядят его маленькие ножки, торчащие из окна кухни на третьем этаже. Он тихо хихикает от этой мысли. Слабый стук за закрытой дверью, щелчок замка и шорох одежды. Разум медленно возвращается к реальности, и Чимин делает еще затяжку. Аккуратные шаги, открытая дверь, новая затяжка, и теплые руки во влажных волосах. — Где Тэхён? — Сказал, что останется у Хосока сегодня. Большие ладони любовно оглаживают шею, мягко надавливая на мышцы в стремлении расслабить тело. Чимина прошибает от того, с каким усилием Чонгук разминает его плечи, и не сдерживает болезненный стон, почти роняя сигарету на пол. — Так больно? — Просто я не был готов. В ответ неопределенное мычание и давление становиться мягче, позволяя парню сделать последнюю затяжку, прежде чем затушить окурок. Пак чувствует, как шумно младший втягивает воздух носом где-то у его макушки и вскользь прикусывает собственную губу. — Дым осел на волосах. — Тебе противно? — Нет, шампунь все еще чувствуется сильнее. — Нравится? — Этот лучше. Чон гладит чужую щеку и аккуратно откидывает голову Пака на свою ладонь. Он держит его подбородок, не позволяя отвернуться, и тянется к пухлым губам, чувствуя на них легкую улыбку. Припадает медленно, мягко сминая их своими, получая в ответ рванный вздох и несколько большее давление, чем мог ожидать. Пак тянется к его губам сам, урывая поцелуй по крупицам, наслаждаясь теми чувствами, которые младший вкладывает в него. — Идем спать, уже поздно. — Иди, я скоро. Чимин тянет парня к себе, оставляя на его губах еще один рваный поцелуй и собственное горячее дыхание. Чонгук лишь слабо улыбается ему в ответ и оставляет одного, прикрывая за собой дверь кухни. Тихий шум воды в ванной разбавляет ночную тишину, и Пак тянется за новой сигаретой, спешно ломая одну из кнопок. — Как прошел день? Чонгук сидит на кровати, листая ленту в телефоне в свете одной из прикроватных ламп, и громко мычит вместо ответа, слабо морща свой очаровательный носик при этом. Чон всегда выступал за свободу тела и эта откровенность стала для Чимина огромным наслаждением. Они знакомы всего года три, два из которых гордо называют друг друга бойфрендами, и это лишь очередной повод насладиться прекрасным видом на крепкое тело младшего. В этом есть своя изюминка: — Ты снова пялишься. — Я наслаждаюсь твоей работой, — Чимин подходит ближе, пропуская густые волосы сквозь пальцы. — Ты так хорошо поработал над собой, Гуки. У тебя красивое тело, ты же знаешь? Чонгук слаб на похвалу. Младший заглядывает в чужие глаза, но не находит в них ничего, что могло бы удержать его собственный разум на плаву. Руки сами тянуться вперед, откладывая телефон куда-то в сторону, чтобы через секунду обхватить мягкие бедра и слабо сжать их, получая тихий смешок в ответ. — Мы собирались спать, Чимин. — Тебя никто не держит, ты сам вцепился в меня. — Ты пытаешься дразнить меня, думаешь я не понимаю этого? Юркий язык нарочито медленно проходиться по чуть приоткрытым губам, привлекая к себе все внимание парня. Чимин наклоняется ниже, опуская руки к шее и нащупывая пульсирующую венку под горячей кожей, к которой тут же тянется сам. — Скажи мне остановиться. Он целует медленно, прокладывая дорожку к челюсти, заставляя младшего поднять голову для собственного удобства. Прижимается губам сильнее, слабо засасывая кожу, и чувствует первый рваный выдох. Чимин целует в уголок губ и уворачивается от поцелуя, за которым отчаянно тянется Чон, заглядывая в черноту его глаз. — Скажи мне остановиться, Чонгук, я не хочу выслушивать твои недовольства утром, когда ты будешь опаздывать. — Если я попрошу тебя помолчать, ты сделаешь это? — Правда этого хочешь? — Нет. Чимин громко смеется в тот момент, когда Чонгук тянет его на себя, широко раскрывая его бедра по обе стороны. Вторая главная слабость Чонгука — Пак Чимин. Но тот прямо перед ним, в его руках, полностью открыт только для него и так чертовски прекрасен в своей свободе и с этой постыдной ухмылкой на губах. Чонгук слаб, действительно слаб перед ним. — Скажи чего ты хочешь, Гуки. Тот тянется к чужой шее, касаясь губами тягуче сладко и мажа языком по выступающей венке, вместе с тем задевая адамово яблоко. Засасывает кожу под линией челюсти, намеренно прикусывая чувствительную ямку до красных пятен, и прижимается носом куда-то за ушко, где мягкий запах его парня дразнит собственные рецепторы, и руки крепче сжимают мягкие бедра. — Скажи мне. — Только тебя, хён. Чонгук слабо целует за ухом в просьбе опустить голову, и Чимин позволяет ему быть ближе, запуская ладонь в темную копну волос, чтобы через пару секунд сжать их, когда острый язык обводит раковину осторожно, по самому краю. Легкий поцелуй у самого кончика, и Пак чувствует, как зубы сжимают хрящ, пока младший самозабвенно вылизывает мягкую кожу, слабо посасывая ее. Чимин поддается вперед, жмется ближе и тихо выстанывает имя любимого человека, за чьи волосы сейчас держится так, будто от этого зависит его жизнь. Покусывания прекращаются в тот момент, когда Чонгук чувствует, как напрягаются чужие бедра под его руками, в нетерпеливых попытках потереться о его ногу. Он отодвигает парня от себя, получая на свои действия лишь разочарованное мычание и обиженно-надутые губы, которые тут же накрывает своими в коротком поцелуе, не позволяя старшему взять вверх. Это та самая граница, за чертой которой находиться Чимин и его необузданное желание, которого с головой хватает на двоих, но это не то, куда им стоит заходить сегодня. И Чимин видит это в темных глазах младшего. — Все в порядке, — Пак стягивает свою футболку, оставляя ее где-то на полу, — можешь делать что хочешь. И Чон делает все, что только захочет. Смотрит жадно и с наслаждением, но сдержанно обводит руками излюбленное тело старшего. Медленно пересчитывает ребра под тонкой кожей, тихо нашептывая себе под нос, что вызывает у Чимина улыбку, и чуть царапает пресс, заставляя живот призывно напрягаться под чужой лаской. Через пару минут, Чимин выгибается навстречу мягким губам, что исследуют его тело, после того как Чон опрокинул его на кровать, урывая пару сладких поцелуев. Грудь высоко вздымается от рваного дыхания, пока зубы слабо покусывают сосок, нарочно оттягивая маленькую штангу и играя с ней языком, что вызывает ощутимую волну дрожи в теле, и руки так нагло стягивают домашние штаны вместе с бельем, не без помощи самого Пака. Чимин ломается в тот момент, когда чувствует чужие губы на своей татуировке — самом сокровенном месте на своем теле, самом важном слове для своей души. Чонгук целует каждую букву, обводит черный контур языком, чувствуя, как кожа под ним покрывается мурашками, и любовно прикусывает ее над R; прижимается ближе, оставляя свой собственный след под тихий несдержанный стон старшего. — Гуки, хватит, пожалуйста, — его мольбы, как услада для ушей. — Чего ты хочешь, хён? Малоизвестный факт — Чонгук хороший провокатор. Он точно знает, когда нужно надавить, чтобы Чимин выкрикивал его имя в порыве, или приласкать так медленно, чтобы кончики пальцев искрились от напряжения. Нужно ли говорить, что всему он научился именно у Чимина? Вероятно, он еще не так опытен, но тело самого Пака Чонгук изучил достаточно хорошо, чтобы заставить того вымаливать о большем. Третья важная зона Чимина — бедра. Кожа на внутренней стороне до одури мягкая, и Чонгук никогда не сможет отказать себе в том, чтобы поцеловать каждый её сантиметр, оставляя красочные следы от зубов. Он зализывает каждый из них, упиваясь чужим голосом, что повторяет его имя, словно главную мантру своей собственной веры, и не сдерживает самодовольную улыбку, особенно сильно кусая одну из тазовых косточек. — Ты ведь играл с собой в душе, верно? — Что ты... — Ты бы не вел себя так спокойно, если бы не кончил недавно, хён. — Кто родил тебя таким умником? — Скорее кто развязал мне язык, — язвительная усмешка, — достань презерватив, милый. — Я почти ненавижу тебя, — стонет Чимин, пока тянется к тумбочке за пачкой резинок и смазкой, за что получает звонкий шлепок по заднице. Малоизвестный факт о Чимине — он любит медленно, но до болезненного глубоко. И Чонгук дает ему все, чего он захочет. Растягивает неспешно и совершенно условно, потому что Пак нетерпелив, и сладкий голос ломается на мольбах, когда пальцы двигаются особенно глубоко, нарочно задевая простату, чем вызывает крупную дрожь в теле. Входит медленно, с упоением наблюдая как Чимин выгибается навстречу, призывно подставляя зад для него, и стонет непривычно низко. — Тебе хорошо? — Блядство, — на выдохе мычит старший, четно пытаясь подмахивать бедрами. — Скажи мне, хён. Мы должны говорить друг с другом, помнишь? — Д-да, блять да, Гуки, пожалуйста. Сродни чертовой карамели, которую Чимин ненавидит всем сердцем, и которая также однажды стекала по его телу, потому что это так сильно возбуждало младшего, Чонгук движется размашисто и сильно, толкаясь в разгоряченно тело под ним глубже, пока старший громко стонет для него. Они останавливаются позже лишь по просьбе Чимина, и Чон помогает ему перевернуться, опуская его грудью на простыни. Оглаживает спину, собирая несколько капелек пота и прикусывает за загривок, улавливая тихое хныканье куда-то в матрас. Крепкие бедра так красиво раздвинуты перед ним, призывая к действиям, и Чонгук с силой кусает уже ягодицу, распаляя старшего лишь больше. — Такой красивый, хён. Чон входит сильнее, замирая на пару секунд и в дразнящей манере отступает назад, почти полностью выпуская из него член. И Чимин лишь тянется назад, насаживается сам и пытается двигаться в собственном темпе, что выходит из рук вон плохо из-за его шаткого положения. — Гуки, пожалуйста, ты так прекрасен для меня, — начинает старший, и его голос звучит почти до жалости сдавленно, — ты знаешь, как мне нравится и делаешь все так идеально. Я люблю тебя и хочу так чертовски сильно. — Хён, ты не можешь... — Т-так, ты ведь знаешь, что мне нужно, сильнее, Гуки, пожалуйста. Руки крепче сжимают ягодицы, насаживая слабое тело сильнее. Голос Чимина ломается особенно высоко, когда собственная рука начинает рвано надрачивать, пытаясь сойтись в темпе с движениями Чона, и это почти невиносимо. Чонгук чувствует, как стенки сжимаются вокруг него, и дрожь в чужом теле лишь усиливается, сбивая их с ритма. — Чимин, не могу больше.. — Все хорошо, чертовски хорошо, ты можешь кончить для меня, малыш, да? Чонгук наклоняются вниз, до боли прикусывая чужое плечо, пока Чимин извивается под ним, кончая с громким стоном в собственную руку, и младший готов заплакать от одних лишь звуков их секса. Он толкается в напряженное, как звонкая струна, тело, не замечая, как кончает сам, и сжимает руку Чимина, чувствуя, как тот цепляется за него в ответ, сплетая пальцы в замок. Он рядом, наслаждается сейчас вместе с ним тяжелой негой и холодной дрожью, нашептывая что-то, что разобрать становиться невозможным из-за собственного громкого дыхания. — У тебя такой красивый голос, когда ты стонешь, Гуки, не сдерживайся в следующий раз. — Ты уже это говорил. — Я люблю как ты звучишь, когда мы вместе, одни, — громкий вздох сменяется смешком, когда младший валиться рядом, — но ты все еще стесняешься меня. Это обидно. — Я не стесняюсь, я просто...не знаю, хён. — Все хорошо, — Чимин тянется за поцелуем, получая его в тоже мгновение. Он нежен, до новых рассветов меж ребрами и боли в костях, Чонгук чувственен в любом своем движении к Чимину. — Люблю тебя. — Люблю тебя, Чимин. — Ты снова проспишь утром. — Мм, потерпи меня еще денек, ладно? Пак смеется несдержанно и громко. — Сделать тебе омлет на завтрак? Или оладьи, чего хочешь больше? — Оладьи, да, было бы здорово. — Все что захочешь, малыш.