Солнце

Во рту - соль, в глазах - песок, в мышцах - иглы. Воздух сухой, его можно просеять сквозь пальцы. Рука уперлась в землю содранной ладонью. Веки кое-как разжались. Через красно-серое марево можно было разглядеть трибуны. Через уши дошёл густой искажённый гул людской молвы. На середину арены выплыл нечёткий силуэт - он то раздваивался, то сливался воедино. Шея не выдержала, и голова рухнула в утоптанный песок. К мокрому лбу прилипли золотистые песчинки. Усилие - голова вновь поднялась, рука уперлась прочнее. Песок колол ссадины на ладони. В глаза лил солнечный свет, через закрытые веки были видны красные сосуды. Силуэт стал чётче - человек одет богато, в дорогой шёлк. У самого лица остановились ноги, обутые в дорогие кожаные сандалии. Скоро стало видно лицо - морщинистое, с седой бородой. Оно нахмурилось, кивнуло, потом отдалилось, и силуэт сделал неопределённый жест в сторону трибун. А затем полился голос: - Вставай, воин! Ты будешь помилован, если поднимешься на ноги к тому моменту, как толпа досчитает до десяти. Если нет... Откуда-то сбоку подошёл второй силуэт - широкий и с секирой. Он был как большое безобразное пятно на и без того безобразном полотне. Оба силуэта дрожали и расплывались. Первый властно взмахнул рукой, и грянуло. Раз Голова рухнула в песок, в ушах зазвенело. Рука твёрже упёрлась в землю. Вторая не подчинялась - она лежала рядом, прикреплённая к телу. Из сухого горла вырвался хрип. Солнце обливало голову жидким раскалённым золотом. Два Толчок. На секунду трибуны взлетели вверх, на глазах отпечатались зелёные пятна света. Откуда-то со лба побежали красные струйки. Нога согнулась в колене и подтянулась ближе к животу. Арена раскачивалась. Три Вторая нога подтянулась. Руки тряслись и упирались саднящими ладонями в песок. Глаза смотрели вниз - в тот же песок. С пятнами крови, которые вновь и вновь появлялись, склеивая золотые песчинки. Четыре На секунду он почувствовал всё тело вместе: руки, ноги, проткнутые и сломанные, рассыпающиеся. Казалось, кости трещали. Шею поливали пот, кровь и солнечное золото. Последнее немилосердно жгло. Он сжал зубы, затрясся и застонал. Пять Застонал и рванулся вверх. На секунду глаза увидели трибуны, потом губы уткнулись в колючий песок. Он снова собрал вместе руки и ноги, упёрся в землю и встал на четвереньки. Справа металлическим блеском секиры ухмыльнулась смерть. Шесть Руки оторвались от песка. Он сел на колени и неуклюже утёр со лба горячую кровь, заливавшую глаза. Семь В голове промелькнула мысль, что на трибунах сидит его невеста. Или лежит в обмороке. Он злобно сплюнул - губы стали не такими сухими. Оторвал от земли тяжёлую правую ногу и остался стоять на одном колене. Восемь Он почувствовал такую знакомую ненависть к толпе - ненависть прорвалась через решётку смертельной боли и смешалась с кровью. Он теперь неуверенно стоял на двух согнутых в коленях ногах и покачивался. Девять В лёгкие прорвался сухой острый воздух, смешанный с пылью. Он раздвинул губы и показал толпе зубы в крови. В спину будто ударили - правая нога спешно ступила вперёд и удержала тело. Десять На трибуне большой палец с золотым перстнем взметнулся вверх. Толпа одобрительно загудела. Он сделал неуклюжий шаг - как младенец, который учится ходить - и почувствовал дрожь в коленях. "Всё", - метнулось в воспалённом мозгу. Он проехался щекой по колючему песку. Когда открыл глаза и вспомнил знакомую тупую боль во всём теле, уже лежал на чём-то прохладном и взглядом упирался в дырявый тент. Подумал, что она наверняка упала в обморок. Он бы тоже упал, но нельзя. А солнце глумливо прорывалось сквозь дыры в хлипкой крыше и лило своё раскалённое золото. Он проснулся в мягкой прохладной кровати и секунды три лежал в оцепенении. Через прозрачные шторы проникли лучи, которые теперь светили ему в глаза. Он обескураженно потёр разбитые на вчерашней тренировке костяшки - не надо было сразу вставать в спарринг. Тело заботливо напомнило о тупой боли, когда он встал и поплёлся к письменному столу. "Значит, считать до десяти... Значит, солнце..."