Среди тысячи звезд, я одну лишь найду, я с собой украду ее призрачный свет…
Кто сказал, что человеку неподвластно время. Кто внушил человеку, что он лишь муравей из сотни тысяч муравьев в цепочке времени, управляемой кем-то или чем-то извне. Невидимым, а потому внушающим страх...
На пляже, не смотря на поздний час, было много людей. Отдыхающие жители, странствующие туристы, любопытные наблюдатели - все они любили этот океан, восхищались им, любовались. Океан мягкими волнами облизывал песчаный берег, шипел пеной и готовился ко сну. Город готовился тоже, он зажег свои огни повсюду: на улицах, рекламных щитах, в окнах домов. После жаркого дня, воздух остывал, будто выдыхая усталость на все вокруг. Девять вечера выходного дня. Детям было позволено лечь спать позже, и теперь они радостные резвились на пляже. Родители этих детей попивали пиво или лимонад, устав от рабочей недели они рады были посвятить выходной встречам, совместным с детьми прогулкам. Где-то в переулке подростки катались на bmx-сах, устраивая турнир "у кого круче велик". В том переулке фонарь работал неисправно, слышалось жужжание лампочки и облепивших ее мух. В саду над розами и гиацинтами вились пчелы, а владельцы сада - милая стареющая пара любовались цветами и насекомыми. Все готовилось ко сну, и в то же время спать никому не хотелось, жизнь города продолжала стекать струйками в фонтан. Фальк зевнул и закрыл книгу, запомнив то место, где он остановился. Кресло мягко покачивало его по инерции. Он всмотрелся в даль океана, за горизонт, которому не было грани между водами и небом. Ветер прошелся по волосам. Любимый жест вспомнился в его памяти - ярко, отчетливо, отчего по спине пробежали мурашки. На мгновение предавшись воспоминаниям, он обернулся, но за спиной никого не было. Что-то странное сегодня было во всей атмосфере. Фальк прищурился: показалось ли ему, что едва различимая линия горизонта, которую он лицезрел минутой ранее стала выше к небу? Он встал с кресла-качалки и потянулся. Ветер усиливался. Флажки, развешенные к празднику на берегу, под его порывами трепетали как крылья беспокойных птиц. Самое лучшее сейчас - пойти спать. Он слишком устал, чтобы обращать внимание на какие-либо изменения, даже если они и правда были. Задвинув входную дверь, он скинул с себя всю одежду и лег в объятья мягких черных простыни и подушек. Сон пришел сразу. Блик солнца сверкнул в глаза и сквозь опущенные веки смог ослепить, тем самым окончательно разбудив. Он почуял запах яичницы и свежих сочных апельсинов. Время завтрака. Он улыбнулся, когда одеяло поползло вниз, а на лице игривыми змейками заиграли ее локоны. - Вставай, соня. Ты кое - что обещал мне, - она прикусила его губу, и он услышал ее улыбку: обаятельную и хитрую. - Думаю, сейчас не время для выполнения обещаний, - Фальк сделал вид, будто собирается продолжать спать. - Нет. Сейчас самое время, - в ее голосе послышалась вся серьезность, на которую она была способна в данный момент, а потом снова улыбка. - Мита, ты беспощадна, когда что-то хочешь получить с самого раннего утра, - он повернулся на бок, по-прежнему не открывая глаз. - Я беспощадна, когда хочу получить то, что мне обещали. Кто, если не я, будет толкать тебя по утрам вперед, к новой жизни... Она обняла его и они засмеялись. Звонко и весело, как смеются влюбленные люди, у которых в сердцах столько счастья и любви, что хватило бы на весь океан... Он разлепил веки и увидел перед собой темный потолок своей комнаты. С улицы доносился шум волн. Слишком громко, намного громче, чем должно бы быть. Фальк сглотнул. В который раз ему не хотелось просыпаться, видя этот сон. В который раз он проснулся с бьющимся о ребра сердцем. Смахнув с лица остатки сонливости и капли пота, он поднялся и подошел к двери. Ставня была сдвинута, хотя он всегда механически задвигал ее, когда ложился спать. Ступив на холодный дощатый пол с ковролина, Фальк невольно поежился. Не столько от холода, сколько от открывшегося взору вида. Огромная бугристая волна надвигалась на город. Только сейчас до его слуха донеслись сигнальные звуки красных маячков, которые предупреждали людей об опасности. Только сейчас, будто вытолкнув беруши из ушей до него донеслись беспокойные крики людей, мечущихся по пляжу. Он оглянулся назад, вверх, туда, где возвышался город своими небоскребами и высотками: нескончаемый поток машин, образовывая беспорядочный муравейник взбирался по узким дорогам прочь от опасности. Он глянул на соседний дом: старики улыбаясь смотрели на происходящее смятение океана, их лица не отражали ничего панического, и в какой-то момент в отблеске красного аварийного маячка их лица показались Фальку безжизненными масками, на которых застыло счастье. Но какое-то специфическое - обреченное счастье. На берегу уже почти никого не оставалось, кроме бегущего человека с собакой. Фальк хотел крикнуть ему, но он бы не услышал его. Шум пенных волн и сигнал тревоги перебивал все. Он бросился внутрь дома, быстро оделся, десять лет службы в специальных войсках окупились сполна, схватил ветровку и рюкзак, в котором на всякий случай держал сухпаек и револьвер - все те же десять лет службы приучили к ситуациям "из ряда вон". Выбежал на крыльцо, перепрыгнул через перила забора к соседнему дому. Как в замедленной съемке, со стучащей в висках кровью, он пытался растормошить стариков, но те невозмутимо смотрели то на него, то на надвигающуюся волну. Они ни за что бы не пошли с ним, и он убедился в этом, когда оба в голос сказали ему уйти. Их лица стали мертвенно-бледными, и от счастливой улыбки на них не было и следа. Фальк понял, что для себя они все решили, а у него больше не остается времени их тащить силком. У стены стоял его верный "ямаха", он оседлал его, надел шлем и рванул прочь. Вверх. В спасительный верхний город. Мита хмурилась, сидя справа и наблюдая за мелькавшими пейзажами из окна. Очередная ссора была никчемной, неуместной и ненужной им обоим, но все же она произошла пару минут назад. Он сжимал руль так, что костяшки пальцев превратились в бледные бугорки. Злился на все: на нее, на обстоятельства, но больше всего на себя. Сколько раз он говорил себе быть мудрее, терпимее, ведь девушка, сидевшая рядом - это все, что у него когда - либо было хорошего. Она слаба под натиском взаимных упреков и обид, намного, намного слабее его самого. Так зачем же устраивать эти выяснения, приводящие к таким долгим напряженным молчаниям. Он ослабил хватку, опустил одну руку на ее и легонько сжал ее пальцы. Мита не могла долго злиться, ей было больно злиться. Она сплела свои пальцы с его и посмотрела в глаза. Взгляд, который согревал его сквозь тысячи километров разлуки, который оживлял его из рутинного небытия. Фальк не смотрел на стрелку спидометра, он крепко сжимал пальцы и чувствовал, как натягиваетсяна костяшках пальцев кожа перчаток и его собственная. Лавируя среди несметного числа автомобилей, автобусов и прочего транспорта в общем потоке панического бегства, он был уже на довольно безопасной высоте. Волна не достигнет этой точки. А вдруг... Точка сбора, как сообщалось по громкоговорителям, была еще далеко. Значит ли это, что они спрогнозировали огромное цунами? В воздухе летали вертолеты и пассажирские самолеты. Людей эвакуировали всеми силами, но никто никогда не предвидит вреда от самостоятельной эвакуации. Машины встали в пробках, где-то из-за аварий, где-то из-за светофоров, которые должны были работать лишь в одном направлении, но почему-то по недосмотру работали в штатном режиме. Многие бежали, неразумно побросав транспорт посреди дороги. У очередного перекрестка пришлось остановиться, так как машины заполонили все полосы, а по тротуарам двигалась толпа, которую просто так не объехать. Боковым зрением в переулке Фальк увидел парочку. Мужчина в костюме без галстука и девушка лет пятнадцати. Мужчина целовал девушку совсем не по-отцовски или братски, а разница в возрасте была очевидна. Нахмурившись, Фальк выставил подножку и слез с мотоцикла. Преисполненный боевой решимости, он сжал руку в кулак и приблизившись к паре, ударил мужчину. Рука соскочила, но он задел его. Мужчина согнулся, а девушка закричала. - Какого черта ты творишь, приятель? - завопил мужчина, вытирая кровь с уголка губ. - Тот же вопрос! - Фальк был готов ударить снова и двинулся на него. - Стой! - девушка встала между ними, - Езжай дальше, слышишь! Не трогай Аскеля, мы любим друг друга! Просто, уезжай! - вопила она, в глазах стояли слезы, готовые сорваться в путь. Фальк почувствовал себя бараном, потому как не смог ничего произнести в ответ. Он так и стоял в шлеме, в стойке со сжатыми кулаками. Девушка подошла к своему Аскелю, которому на вид было лет тридцать, и достав платочек бережно вытерла остатки крови с губ. Оба с опаской смотрели на Фалька. - Там цунами, - только и смог выдать он, указав за спину, где машин все прибавлялось и прибавлялось. - Мы знаем, - сказала девушка и неожиданно улыбнулась. Мужчина улыбнулся тоже. Фальк решил, что парочка спятила от любви, но оставить их здесь не мог. - У меня есть мотоцикл, - настаивал он. - Нам не нужно, - склонив голову набок прошептал тот, которого девушка называла Аскелем. Решив, что и здесь имеет место помешательство, Фальк поспешил к своему байку. Он мог бы спасти их, но как спасти тех, кому спасение не нужно? Вдавив педаль газа, он втиснулся в образовавшийся просвет между автомобилями. - Как ты думаешь, что заставляет людей идти на отчаянные поступки? Он открыл глаза и посмотрел вверх. Мита наблюдала за божьей коровкой, устроившейся на ее указательном пальце. Солнце и улыбка играли на ее губах. - Страх, - ответил он. На мгновение она опустила взгляд на свои колени, а затем на его глаза, снова на колени и вернулась к божьей коровке, готовой взлететь. Уголки губ невольно дернулись, когда букашка взмыла ввысь. Губы что-то прошептали. Желание? Он приподнял голову с ее колен и увидел как маленький мальчик, упавший только что в лужу, плачет. Но плачет не от боли, а от страха. Страх, вызванный не шлепком матери по попе, а возможный шлепок за будущие ошибки. Все люди остаются детьми, когда наружу своими мерзкими лапами выползает страх. У каждого свой страх: у кого-то он шелестит волосатыми паучьими лапами, у кого-то холодной склизкой чешуей змеи, громкими выстрелами, обжигающим пламенем наносит свои следы исподтишка на всю оставшуюся жизнь. Речь не о фобиях, речь о сиюминутном страхе, который в дальнейшем может перерасти в фобию, покалечив человека в определенной клетке мозга. Мита сдула непослушный локон с щеки и посмотрела на мальчика. Он уже успокоился. Она скрестила руки, меж бровей пролегла морщинка, ее обыденное сосредоточенное выражение, ведь улыбка в последнее время редко навещала ее черты. - Не только страх, - медленно произнесла она. Мама, будто забыла, что минуту назад применила к сыну наказание, теперь обнимала его и, достав из сумочки леденец, собирала его слезинки губами и задабривала кроху. - Не менее сильное чувство, согласен, - он снова опустил голову на ее колени и прикрыл глаза. Несмелая волна, будто ощупывая берег, отхлынула от привычной для себя линии берега далеко назад. А затем, взяв разбег, океан обрушил одну громадную волну. Цунами. Большое количество спасшихся людей столпились теперь на крыше высотки, наблюдая с охами и криками за тем, как волна поглощает нижнюю часть города: яхты, брошенные машины, оставленные в спешке дома. Медленно уходит под воду привычная до сих пор жизнь, гаснет, как фонари и вывески, попавшие под действие стихии - не сразу, а постепенно и насовсем. Фальк был сейчас здесь среди них, он смог спастись. Не просил этого никогда. Он хотел другого. Внутренний голос истерично гнул свое: "зачем ты здесь, зачем бежал, из страха? к себе самому и своей жалкой жизни? глупец. жалкий одиночка..." Стиснув зубы так сильно, что послышался их скрежет, он зажмурился. Проклиная все известные природе человеческие инстинкты. Проклиная себя и всех богов, в которых давно не верил. Внизу разразилась трагедия. Там оставались люди, чей таймер отсчитывал последние секунды до того, как зловещий океан погубит их. Большой экран с прямым эфиром то и дело демонстрировал успешное спасение кого-то из оставшихся там, скрывая между тем попытки, не увенчавшиеся успехом. И их было больше. Все это знали, но мало кого из присутствовавших волновало. Быть может потом. Когда они придут в себя, и кроме страха за собственную жизнь, их будет терзать совесть, их будет волновать что-то еще. Из забытья его вырвал женский голос, зовущий на помощь. Оглядевшись по сторонам, он не обнаружил ни женщины, ни того, чтобы кто-либо еще реагировал на крик. Волна подступала к высотке, на которой стояли спасенные. Цунами было огромным, по прогнозам волна не должна была дойти и до середины того пути, по которому стремительно прошла. Но облизав фундамент здания она будто натолкнулась на единственное препятствие и теперь покорно обмякла. Фальк смотрел вниз. В захламленной воде, глубоко в пучине темноты он слышал голос. Невозможно было спутать этот голос с каким-либо другим. Загипнотизированный голосом, зовущим только его, под полными ужаса взглядами и возгласами он перемахнул через перила и спрыгнул вниз. Так и должно быть. То, что ему предложено, он принимает именно в таком виде. Муравей, окончивший странствие, должен вернуться в нужное время в нужное место...***
Вырвавшись из липких лап тяжелого сна, он громко втянул воздух ртом и сел на постели. Голова гудела и пульсировала болью. В полной темноте комнаты он с ужасом подумал, что мог все это время видеть сон, но ощутив тепло ее тела с левой половины постели, облегченно выдохнул. Медленно опустив голову на подушку, принялся приводить дыхание в норму, как его учил капитан. Побороть страх водной глубины на полигоне ему никак не удавалось, если бы не вера и усилия бравого капитана. Оправдав все ожидания, Фальк стал лучшим бойцом специального подводного отряда, а батофобия под натиском постоянных тренировок отступила в тень. Он никому не признавался, как боялся темных глубин и по сей день. Часы на прикроватном столике красными цифрами дали знать, что до времени подъема еще далеко. Мита спокойно дышала, ее сон редко что тревожило. Оно и к лучшему, если бы после каждого его бурного пробуждения посреди ночи, она вскакивала тоже, то превратилась бы в параноика. Легкий порыв ветра с океана колыхнул прозрачные занавески. Самое лучшее время, когда жара сбавляла обороты на несколько часов ночью, все остальное время от нее не спасало ничего. Он вспомнил, как они познакомились. Была такая же жаркая ночь. Так получилось, что жизнь Фалька неразрывно была связана с этим побережьем и океаном. В приюте он узнал, что мать бросила его где-то недалеко от берега, полагая, что рыбаки или мимо проходящие обыватели подберут младенца, и совсем упустив из виду тот факт ,что его мог бы подобрать сам океан, унеся в свою пучину волной. Здесь же он влюбился в первый и единственный раз на всю жизнь. Тишину ночи нарушали только звуки океана, когда он прогуливался по берегу, ступая босыми ногами по мокрому песку. Спать не хотелось, да и как уснуть, когда единственное спасение - старенький кондиционер, сломался, и теперь дома находиться - сплошная пытка. Девушка стояла у кромки воды. Его поразил ее противоречивый вид: красное платье, волной покрывающее бедра и не доходя до коленей довольно прилично, что было неприлично; босоножки, небрежно брошены на песок рядом; каштановые волосы собраны в красивую прическу, но прядки волос тут и там спадали на плечи. Бутылка дешевого игристого вина, придушенная за горлышко длинными пальцами с красными ноготками. Только в этой низине, где он жил, продавали такое пойло, верхний город искрился пузырьками вин с более броскими и брендовыми названиями, да и качество вероятно было такое же брендовое, хоть он и не пробовал никогда. Он разглядывал ее, приближаясь к точке пересечения их путей. В силу характера свернуть или как-то обойти он не смог бы, да и не хотел. А девушка стояла точно на его пути. Когда оставалось всего несколько шагов, она заметила его. Он уловил кисловатый терпкий аромат вина, и сладковатый запах ее духов, более слабый - лака для волос, и едва различимый - ее кожи. Она смотрела на него остро, два помутневших от алкоголя изумруда неприятно сканировали его. Это был всего лишь взгляд девушки, которая была не рада, что на ее одиночество кто-то в этот вечер посягнул, но он влюбился мгновенно. Позже он рассказывал ей, что в тот момент рассудок его окончательно покинул, речь вернулась на уровень первобытного человека, превратив разумного, прошедшего тяжелейшую подготовку и службу в специальных войсках солдата в идиота. Она смеялась и отвечала, что если бы он в тот момент предложил ей свое сердце, то она бы скормила его китам, предварительно растоптав каблуком босоножки. Слишком злой она была в тот период жизни. Обросшая колючками, заплутавшая в себе и в нижнем районе города. Они сидели на берегу и молчали. Девушка сказала, что ее имя Мита, и она из верхнего города, сюда попала случайно, сбежав с вечеринки. Голос ее был немного хрипловатым, как позже выяснилось не от алкоголя. Он слушал и вдыхал ароматы. Ее и океана, а после ее напористого "хватит молчать, расскажи о себе", только и смог сказать свое имя, и что жил в нижнем городе с рождения. Она недовольно наморщила нос, обвинив его в молчаливости, словно после ее откровений он должен был откровенничать как минимум столько же. Верхний город властно возвышался даже над самим океаном, будто в гордыне превознося себя над остальным миром. Люди верхнего города превозносили себя над людьми с низин, живших в лачугах у берега океана. Дети океана. Те, что жили в слепящих хромом высотках, отказались от такого родства со стихией, предпочтя роскошь. Многие поднялись наверх отсюда и забыли об этом слишком быстро. Вот только наказание пришло для всех. В ту же ночь она поцеловала его. Более желанных губ ему больше никогда не хотелось узнать. Отношения развивались так же стремительно, как волны океана охватывают берега. Приливы-отливы, было все так же молниеносно и масштабно. Они менялись, меняли друг друга, как вода меняет линию берега. Осушали друг друга и наполняли снова. Ни одного дня не было, чтобы он походил на предыдущий. В то же время все получалось само собой. Независимо от них,как стихия не зависит от воли людей. Аскель смотрел поверх журнала на студентку, которая многозначительно стреляла взглядом на него весь урок. В классной комнате было душно, но никакая жара не освободит от контрольной. Аскель знал, что Леа ни черта не напишет, снова. А он снова напишет ее почерком и поставит отметку, которая выведет ее математику на должный уровень для поступления в академию. Он не мог иначе, ведь то, что творилось между ними - это разгром для его карьеры и жизни, и порочный приговор - для нее. Связь тридцатилетнего учителя и шестнадцатилетней студентки - вопиющий случай, порицаемый всеми земными и не только законами. Но он был влюблен в нее, как подросток, и когда они были вместе, то не существовало разницы в возрасте. И в глубине души он давно оправдал себя и ее. Прозвенел звонок, студенты медленно зашаркали к выходу, кучкой укладывая свои тетради на его столе, Леа, как всегда прошла последней. Состроив мину огорченной девочки и потупив взгляд, она улыбнулась, положив свою тетрадь в обложке, изображавшей совсем мифического цвета нарвала, указывающего рогом в небеса кислотно-оранжевого цвета. Эта обложка всегда вызывала у него раздражение, и она это знала. Прошагав на своих небольших каблуках к выходу она обернулась и, приложив два пальца к губам поцеловала их и послала поцелуй учителю. Несмотря на жару, обволакивающую тело жаркими объятиями, Аскель почувствовал мурашки. Быстрым движением смахнув тетради в свой кожаный портфель, удалился из комнаты следом. Сегодня они обедали в непримечательном кафетерии на другом конце города, где их вряд ли бы кто-то увидел из знакомых. Солнце палило нещадно, спасал лишь исправно работающий старенький пыльный кондиционер. Несмотря на непрезентабельный вид охлаждал он в десять раз лучше, чем у Аскеля дома новейший Филипс, на который он копил с зимы. Леа в очередной раз посетовала о том, что будь она старше на пару лет, им бы не пришлось скрывать свою любовь в различных частях города, заедая грусть мороженым. Аскель черкал в ее тетради неправильное решение ее же ручкой и дописывал единственно верное. - Не понимаю, почему тебе не дается математика? - в который раз удивился он, снимая очки, - твои родители оплачивали тебе лучшего репетитора в городе, а толку ноль. С тобой занимаюсь я и результат все тот же. Загадка. Леа многозначительно сжала губы и улыбнулась. Ее веснушчатое лицо излучало неприкрытую женскую хитрость и лукавство. - Я про математику, - серьезно произнес он и отпил кофе. Дабы не столкнуться с этим будоражащим кровь нахальным взглядом, он посмотрел направо. За соседним столиком сидела молодая женщина в красном платье. Ее каштановые волосы заслоняли верхнюю часть лица, но по дрожащим плечам можно было определить, что она плачет. Тонкие пальцы держали листок, а рядом с чашкой кофе и дымящим в блюдце окурком лежал конверт. Штамп в углу свидетельствовал о том, что письмо женщина получила из городской клиники, и лучше бы оттуда писем не получать. Аскель взглянул на свою возлюбленную, которая скребла ложечкой остатки мороженого, и почувствовал прилив безграничной любви к девушке. Высадив ее в квартале от дома он поцеловал ее и сказал, что никогда и ни за что не отступится от их любви. Леа взяла с него слово, что как только придет время - они поженятся, и Аскель пообещал. Фальк смотрел на звезды, выискивая какие-либо причудливые созвездия, неизвестные науке. Звезд было много, но они упорно не хотели соединяться во что-то новенькое. Он бы убил на это всю ночь, но тут над ним возникло лицо Миты. Она нежно улыбнулась и поцеловала его губы. - У звездочета завтра важный день, а он упорно не замечает времени, - она тоже взглянула на небо, но не интересуясь нисколько звездами снова посмотрела в его глаза. - Такой ли уж важный, - прищурился он, ожидая последовавшей реакции. Мита нахмурилась, но совсем не наигранно, как он ожидал. Она выпрямилась в полный рост и, скрестив руки, посмотрела вдаль, туда, где линия горизонта из океана перерастала в звездное небо. Фальк тоже поднялся и приобнял ее за плечи. - Не хочу, чтобы ты нервничала. Это всего лишь тест, - шепнул он, прильнув губами к ее уху. - Не всего лишь. Это тест, который докажет мою слабость. Тебе, мне, всем, кто мне дорог. Докажет, что я лишь кукла в руках невидимого создателя, и ему решать сколько мне осталось, - ровным, ничего не выражающим голосом, говорила она. - Никто не вправе решать кому и сколько, кроме тебя самой. Не ты ли убеждала меня всегда в том, что сдаваться нельзя. Сдаться - удел слабых. Не будь слабой. Потому что это не твоя сущность. Она вздохнула, будто успокоившись от своих мыслей и прижалась затылком к его подбородку. - Ты прав. В любом случае, я хочу быть с тобой всегда. - И я... Фальк обнял ее и мысленно попросил у океана, который считал своим личным божеством, чтобы ее слова стали реальностью. Нил никак не мог отдышаться. Он только что устроил забег наперегонки со своим лабрадором Баки по берегу. Песок забился в кроссовки, носки, а когда он упал, потому что пес решил обежать его по кругу, то рассмеялся и теперь лежал весь мокрый и в песке. Пес лизал его щетинистые щеки и заливисто лаял, радуясь победе. Баки - единственная радость в жизни Нила. Когда она была до основания разрушена и превращена в руины, судьба подбросила ему щенка. Он проигрался в рулетке, и в свои девятнадцать, сын миллиардера, в наказание был брошен на улицы нижнего города, дабы "хлебнуть жизни и набраться мозгов". Удалось все. И хлебнуть жизни, когда его пырнули ножом в подворотне в междусобойчике, к которому он не имел никакого отношения, и набраться мозгов, университетская жизнь помахала Нилу ручкой, когда он трижды завалил вступительные экзамены. Счастливее, чем сейчас он никогда не был. Одна добрая пожилая пара держала магазинчик старинных книг, и с радостью приняла его на работу, когда, казалось, все двери были закрыты. Кроме того, он всерьез увлекся чтением, в особенности, книгами про собак. Баки был для него не просто лабрадором, не просто собакой, а братом, другом тем, кто заменял ему целое общество, но сам при этом был незаменимым. Год был хоть и високосным, но самым счастливым, потому что в январе на заснеженном пороге его дома заскулил щенок. Не судьба ли это, подумал Нил, глядя в щенячьи глаза, торчащие из полотенца только что выкупанного малыша. Теперь Баки был уже не тем беззащитным щенком, брошенным на произвол судьбы, как когда-то и сам Нил. Они оба преодолели трудности. Нил поднялся на ноги, скинул с себя одежду, и обувь и нырнул в океан, в его прохладные объятия. На берегу Баки весело лаял то забираясь в воду, то выскакивая пулей на берег. Пес боялся этой стихии, что для Нила оставалось необъяснимым, ведь собаки умеют плавать.***
Старик Гектор, по обыкновению, вышел в сад ни свет ни заря, когда спал не только верхний город, но и нижний не думал просыпаться. Океан приветливыми волнами встретил его, он, сняв соломенную шляпку поклонился в ответ. Все было, как всегда, он взял синюю лейку и, наполнив ее отфильтрованной водой, прошелся между рядов роз, бережно поливая землю под ними. Сад благоухал, пчелки витали вокруг бутонов. Наполняя в очередной раз лейку водой, Гектор с удивлением обнаружил, что пчелы не садятся на цветы, они как самолеты не решаются сесть на аэродром,будто на нем что-то неладное творится. Подойдя ближе и наклонившись так низко к бутону, Гектор с ужасом обнаружил, что внутри нераспустившийся бутон уже завял, он в панике осматривал каждый бутон и в каждом была таже самая беда. Все розы завяли. Он почувствовал, как в сердце кольнула острая боль, набрать воздуха в легкие не удавалось. Гектор медленно подошел к плетеному креслу, сел в него и выдохнул. Его жена обнаружила его сидящим в кресле, безмятежно смотрящим потухшими глазами на пчел, что летали над мертвыми розами. Аскель ждал в машине, нервно перебирая пальцами по рулю. Какая-то навязчивая мелодия играла по радио, и он сам того не замечая бубнил ее себе под нос. Леа должна была появиться десять минут назад, как они договаривались. Она всегда была пунктуально, когда дело касалось скрытности их отношений. Он посмотрел в зеркало заднего вида, ее по-прежнему не было. За углом взвизгнули тормоза и глухой еле слышный удар. - Что за день! - выругался он. За углом возня и шумиха, что-то случилось. Авария? Решив не закрывать машину, Аскель завернул за угол и увидел ее в девушке, сидящей в отцовской машине. Струйка крови стекала со лба точно меж глаз. Небесно-голубого цвета глаза были открыты и смотрели вдаль, мимо него. Погнутый столб, словно получив удар под дых накренился еще больше. Под колесами лежал мертвый лабрадор, а над ним сокрушался парень, рыдая и причитая. Аскель и сам был готов броситься и рыдать, и причитать, но вместо этого стоял как вкопанный и смотрел в безжизненные глаза любимой девушки. Казалось, что-то оборвалось внутри и падало вниз, глубоко, под землю. - Что за день, - проговорил Фальк, отодвигая ставню двери и входя в дом. В доме было темно, хотя Мита сегодня должна была вернуться раньше. Быть может она уснула. Эта мысль его не порадовала, так как сегодня годовщина их знакомства, и он планировал отпраздновать. Он снял мокрую от пота рубашку, зажег свет в ванной и бросил всю одежду с себя в стиральную машину. Посмотрелся в зеркало - вид был не очень: уставший, потрепанный. Открыв кран с холодной водой, он умылся, и память молоточком стукнула его по сознанию. То, что он выцепил в зеркале, когда смотрел на свое отражение. Что-то белое в глубине спальни. Взяв полотенце в руки он шагнул в сторону кровати. Точно. На прикроватном столике лежал белый конверт. Предчувствие чего-то нехорошего уступило место чувству, что это, возможно, подарок на годовщину, какой-то сюрприз. Он извлек лист формата А4 из конверта и, не дочитав, опустился мимо кровати. Мита была смертельно больна. Она не знает сколько ей осталось, но в последнее время ее самочувствие ухудшилось. Чтобы он не видел ее мук, она вынуждена уехать. "Бесконечно люблю. Мита". Он долго искал ее, дни, недели, месяцы, когда все переросло в годы, он пару раз сдавался. Наконец однажды, ему сказали в одной больнице, что молодая женщина с инициалами, которые он указал в запросе умерла осенью того года. Фальк послал их к черту, и отказался верить. Всякие причины он придумывал после: она разлюбила его, полюбила другого, решила делать карьеру в другом городе, заскучала... "Черт побери, тысячи причин, но не смерть," - он кусал губы, напиваясь до беспамятства. Когда его выписали из больницы после очередного отравления, он поехал туда, где, как сказала медсестра, "покоится" Мита. Долго смотрел на ее фото, и не понимал почему на плитку прилепили ее одну, а не их совместноефото... Конец года - время итогов. Песчаный пляж занесло снегом. Он как нежеланный гость в компании песка и океана, год от года наведывался в эти края. Фальк покачивался в кресле, прикрывшись пледом, что они с Митой однажды купили на ярмарке во время поездки в верхний город. Он был болен, не только физически, но и психически. Старая травма головы усугубила и без того тяжелый случай. Пять лет без Миты казались ему кошмаром, но еще более страшным ему виделся факт прожить еще столько же. Без нее. День, неделю. На крыльцо соседнего дома вышел внук старика Гектора, что после смерти старика и его жены поселился здесь. Парень явно неблагополучный, но иногда с ним было приятно убить вечер за бутылкой-другой. Океан был сегодня на удивление безжалостным и холодным, трепал берег, смахивая с него ненавистный снег и куски замерзающего песка. Ветер довершал картину, нагоняя большие пенистые волны на истерзанную сушу. Фальк, прикрыв веки, смотрел на это все и ассоциировал себя с океаном или с сушей. Он точно не знал, кто он теперь. Сосед переступил своими длиннющими ногами через перила, разделявшие их дома, и предложил пива. Фальк согласился. В этот вечер ему захотелось излить душу. Парень слушал историю его печальной любви и в ответ поведал какую-то сказку про океан, который раз в тысячу лет смывает скорбь и печаль со своих берегов, давая людям шанс и надежду. Фальк хмыкнул и подумал, что парень еще более невменяем, чем он. Когда сосед вернулся к себе, Фальк, пошатываясь от выпитого, побрел к самому берегу. Он выкрикнул океану все, что о нем думает, проклиная его за то, что отнял у него, за то, чего не дал, и за то, что оставил в одиночестве без поддержки. Получив в ответ только капли, принесенные порывом ветра, он сплюнул в воду и побрел домой.***
- Зачем ты вернулся? - ее губы сжались, превратившись в тонкую алую нить. Она хотела казаться рассерженной и даже злой, но он знал, что так она скрывает свою грусть и скорбь. - Потому что я обещал… и ты мне обещала. Кто, если не ты будет толкать меня по утрам вперед, к новой жизни. Мита, никто, если не ты. Ты оставила меня! - он больше не мог сдерживать скопившуюся годами боль внутри, и она вырвалась из него в немом крике, как цунами обрушивается на землю, - Больше ничто и никто не толкал меня вперед, кроме инерции! Каждое утро без тебя, каждый вечер без твоих объятий, все это тисками сжимало мое сердце изнутри и в итоге оно лопнуло и растеклось по внутренностям. Тогда я понял, что от меня осталась лишь оболочка. А когда мне был дан шанс...выбор...год с тобой или остаток жизни без. Я выбрал этот год. И пусть он будет повторяться вечность, это будет наш год. Где мы с тобой вместе. Она смотрела на него, в глазах стояли слезы, ей не хотелось моргать, чтобы не давать им возможности стечь ручейками по щекам. - Я тоже выбрала год. Когда мне пришло то злополучное письмо, приговорившее меня к смерти от болезни, океан дал мне выбор. И я выбрала год с тобой. Но никто не ожидал, что ты будешь искать способы вернуть меня и зациклишь время. Что теперь будет. Ведь я так привыкла что наш с тобой год жизни повторяется вот уже пять лет. И другие привыкли. Теперь, когда ты принес сбой в систему...что будет? Она моргнула, уронив слезы на щеки, затем еще раз, словно пытаясь очнуться ото сна, в котором пребывала очень долгое время. В потухших глазах появился отблеск страха, вызванный неведением. Он сделал шаг к ней, но она отступила. - Нет, Фальк. Это не тот мир. Здесь прикосновения смерти подобны. Я - мираж. А ты - настоящий. - Я не могу быть настоящим, Мита, - он опустил голову, - Я шагнул в воды с высотки мгновение назад. Я не могу быть живым... - Значит, мы навечно застрянем здесь? В этой пустоте? Без права прикасаться друг к другу? - она бессильно опустилась в песок на колени. Фальк подошел как можно ближе и тоже опустился на колени. Их разделяло расстояние вытянутой руки. - На отчаянные поступки людей заставляют идти страх и любовь. Однажды, моя девушка убедила меня в этом. Ведь до нее я считал, что только страх движет человеком в отчаянии. Она многому меня научила, но это, пожалуй, главный урок от нее. Все, что мной двигало все то время, что я искал способ быть с ней, наплевав на все законы и правила тонких и видимых миров. Когда люди принимали меня за свихнувшегося психопата, я совершал отчаянные поступки из любви, - он провел указательным пальцем по песку, очерчивая линию ровно между их коленями, затем принялся заштриховывать эту линию, - смерть сломала твою душу, Мита? Ты похожа на затравленного зверька, который в погоне за главным потерял саму цель. На каком этапе тебя сломали, Мита? - он посмотрел ей прямо в глаза, беспощадно и колко. Она не смогла бы устоять под натиском этих глаз, но что-то внутри пробудилось и заставило ее выдержать. Фальк улыбнулся, Мита улыбнулась тоже. В следующее мгновение они обняли друг друга так крепко, насколько позволяла духовная сила их любви и физическая сила душ. В других параллелях Аскель подхватил на руки Лею, которая была теперь совершеннолетней прекрасной девушкой. Нил несмело обнял своего лабрадора, припав на одно колено. А старик Гектор обнял супругу, но они уже привыкли к цикличности времени в этих мирах. Однако, что-то не так было в этот раз... Все слишком реально... Нежные тонкие пальцы прошлись по его волосам, легкое дыхание у самого уха, тепло тела рядом. Фальк не хотел открывать глаза, но Мита была так реальна, что он решился приоткрыть их. И увидел ее прекрасное лицо. Она улыбалась и молчала. Каштановые волосы щекотали лицо и шею. Красное платье небрежно раскинулось на стуле, часы успокаивающе тикали, за окном ветки деревьев приветствовали их доброе утро.