Укрощение строптивой

— Паша Хазретлери, посмотрите —эти тучи не предвещают ничего хорошего! — взволнованно затараторил Матракчи, указывая на помрачневшее небо. — Вот-вот пойдет сильный дождь. Может, нам лучше вернуться во дворец, пока мы не промокли насквозь? А если Вы заболеете, Паша? Насмешливо скривив губы, Ибрагим окинул его снисходительным взглядом и слегка покачал головой. Кого Матракчи пытается обмануть? Уж кому, как не Ибрагиму, знать привычки своего друга-художника! Насух Эфенди мог часами напролёт проводить на свежем воздухе, любуясь природой и подбирая сюжеты для своих будущих рисунков, и даже холодная дождливая погода никогда не останавливала его. — Насух Эфенди, тебе ли бояться дождя, когда ты каждый день подолгу проводишь на свежем воздухе, несмотря на погоду, а, художник? – с иронией проговорил визирь. – Ты просто устал ходить по рынку. Но ведь ты сам вызвался идти вместе со мной, а обещания нужно сдерживать! Я обещал Повелителю, что лично проинспектирую работу ремесленников и торговцев. Никакая стихия не помешает мне это сделать! — увидев, как смущенно потупился его наивный друг, не ожидавший, что его нехитрый план так быстро провалится, Ибрагим решительно схватил его пальцами за плечо и потащил за собой: — Нам осталось еще осмотреть невольничий рынок. Идём, Насух Эфенди, не отставай! Через несколько минут, свернув в сторону корабельных доков, предназначенных для торговых судов, Ибрагим и Матракчи оказались на невольничьем рынке. К искреннему удивлению Насуха Эфенди, который впервые там оказался, народу здесь было не меньше, а возможно даже и больше, чем возле ремесленных лавок. Откормленные, пузатые мужчины, облаченные в дорогие одежды, неспешно прогуливались по рынку, оценивающе разглядывая испуганно жавшихся друг к другу чумазых детей и заплаканных девушек в лохмотьях. Ибрагим стиснул зубы, чувствуя, как его нутро скручивает жгутом. Много лет назад он, Великий Визирь Османской Империи и близкий друг султана, стоял в толпе несчастных пленников, опустив раскаленную от полуденного солнца голову и крепко сжимая руку прижавшегося к нему маленького мальчика. Его пересохшие от жажды губы еле заметно шевелились, повторяя молитвы, а по грязным щекам, прочерчивая бороздки, медленно скатывались слезинки. «Господи, помоги, прошу Тебя. Помоги мне, не дай мне умереть. Дай мне сил пройти это испытание, Господи, дай мне сил выжить. Не оставляй меня в беде, Господи, не оставляй меня!» — Какое ужасное место! Ради Аллаха, Паша, давайте вернемся во дворец! – с мольбой в голосе проговорил Матракчи, робко прикоснувшись к рукаву Ибрагима. – Ведь мы уже все проверили, не так ли, Паша? — Согласен с тобой, дружище, - отозвался визирь, вынырнув из некстати нахлынувших воспоминаний. – Пойдем обратно во дворец. Сегодня должны доставить трофейные статуи из Будды. Внезапно, на большой скорости, в него влетел незнакомец, закутанный с ног до головы в некое подобие плаща или накидки. При всей своей военной подготовке, Ибрагим не успел среагировать должным образом и повалился на холодную каменную поверхность базарной площади. Стражники, неотступно следовавшие за визирем на небольшом отдалении, стремительно подбежали к своему господину и, схватив наглеца, посмевшего сбить пашу с ног, стащили с него нелепый капюшон. И каково же было удивление Ибрагима и Матракчи, когда вместо наглого юнца, который не смотрит по сторонам, они обнаружили красивую девушку с пышной копной огненно-рыжих волос и огромными зелеными глазами. Незнакомка шипела, словно разъяренная кошка, и отчаянно пыталась высвободиться из рук широкоплечих охранников, но безуспешно — тиски были слишком сильны. Один из телохранителей скрутил девице запястья и заломил ей руки за спину. — Хватит. Отпустите ее, а то переломаете ей руки. Никуда она не денется! – приказал визирь, увидев, как нежное и в то же время чувственное лицо пленницы исказилось от боли. Наклонившись к девушке, Ибрагим с любопытством приподнял брови и поинтересовался: — Кто ты такая? Почему бегаешь здесь по оживленному людному месту, сшибая все на своем пути? Ощутив, что охранники паши больше не выкручивают ей руки, девушка горделиво выпрямилась, окинула Ибрагима презрительным взглядом и яростно выпалила: — А ты кто? Они кто? Меня нельзя хватать! — Молчи, глупая! Ты хоть знаешь, с кем сейчас разговариваешь? – возмутился было Матракчи, но Ибрагим жестом остановил его и иронично проговорил: — Оставь, Эфенди. Не видишь, она еще плохо говорит по-турецки. Что ж, эта хатун, по-видимому, умудрилась ускользнуть от надсмотрщиков и решила затеряться в толпе. Даже эти непонятные тряпки умудрилась стащить. Неглупа, неглупа. Незнакомка сдвинула брови и явно напряглась, пытаясь вникнуть в речь Ибрагима. Болезненно-бледные щеки залил гневный румянец, а пухлые губы сжались в тонкую полоску. Она вскинула голову, взмахнув ярко-рыжими волосами прямо перед лицом визиря, и прорычала: — Ты чего болтать? Не мешать, уходить! Прочь! Ибрагим невольно отступил на шаг назад – сияние волос девушки ослепило его, словно перед глазами замелькали языки пламени. Внезапно из-за спины Матракчи, растолкав попутно несколько прохожих, возник смуглый толстый мужчина лет сорока пяти. В правой руке он сжимал кнут, которым то и дело угрожающе взмахивал. Обвисшее, испещренное шрамами лицо выглядело малопривлекательным. Рыжеволосая девушка, увидев его, нервно сглотнула и попятилась. — Ах, вот ты где, грязная славянская потаскуха! — проревел толстяк, потрясая кнутом. — А ну иди сюда живо, иначе скормлю тебя собакам или продам в самый захудалый стамбульский бордель! Иной участи ты не достойна! – он попытался ухватить рабыню за ворот накидки, но Насух тут же шагнул вперед, прикрыв ее собой, и выкрикнул: — Эй ты! А ну-ка попридержи свой мерзкий язык! Работорговец презрительно оглядел всех собравшихся, скривив губы. В его маленьких поросячьих глазках можно было разглядеть зарождающийся страх. Толстые пальцы еще крепче стиснули кнут. — А вы еще кто такие? – визгливо поинтересовался он. — По какому праву удерживаете мою собственность? Немедленно отдайте мне эту рабыню! Паргалы оставался абсолютно спокойным. Этот взбесившийся боров не мог вывести его из себя. — Ты хочешь знать мое имя? – коварно улыбнулся паша. – Что ж, будь по-твоему! Я – Ибрагим Паша, Великий Визирь Османской империи и зять нашего великого падишаха! Тебе достаточно или мне продолжать дальше? Услышав знаменитое имя, торговец охнул, словно испуганная девочка, и жалобно взмолился: — Простите, простите, господин! Я не думал, что могу повстречать здесь столь уважаемого человека вашего ранга. Ибрагим пренебрежительно посмотрел на него. Будучи человеком гордым и самолюбивым, он презирал подобострастие перед вышестоящими чинами и самоуничижение и не позволял себе терять достоинство даже перед султаном. Он умело соблюдал грань между другом и падишахом, проявлял необходимое почтение, но не боялся высказать то, о чем думал. Возможно, именно поэтому Сулейман так выделял его в своем окружении. — Чем она провинилась перед тобой? – поинтересовался визирь. — Эта наглая русская девка, Паша, выкрала ключи у моего охранника и сбежала, прихватив с собой небольшой кошель с золотом. Я должен как следует наказать ее, чтобы преподать другим невольникам хороший урок! – прошипел работорговец. – Рабы должны знать свое место! Ибрагиму не нужно было объяснять, какое именно наказание предусмотрено для сбежавшей рабыни с хорошенькой внешностью. И, тем не менее, визирь решил поинтересоваться ее дальнейшей участью: — Что же ты собираешься с ней сделать? — Для начала высеку ее плетьми, изобью ее, как собаку! Потом, если не сдохнет, посажу на цепи и запру в самом темном и сыром трюме без еды и воды. Пускай привыкает к дисциплине! – работорговец мерзко осклабился, смакуя каждое слово. Картина возможного будущего этой дерзкой девицы едва не заставила грека опустошить свой желудок. Подобное обращение с рабами было не редкостью. Законы Османской империи на рабов не распространялись и, это развязывало руки надсмотрщикам и торговцам плотью. Взглянув на славянку еще раз, Ибрагим решил сменить тактику и обратиться к жадности ее хозяина: — Ты глупец! За такую рабыню можно выручить очень большие деньги. Неужели ты собираешься упустить такую возможность? Толстяк недоверчиво посмотрела на него, слегка скривив губы. — Паша, простите, но она абсолютно неуправляема! Сомневаюсь, что среди всей этой огромной толпы найдется хоть один дурак, который захочет купить эту проклятую ведьму. Может, после наказания она прекратит свои выходки! Насух Эфенди внимательно взглянул на друга. От проницательного художника не ускользнул тот факт, что Великий Визирь не на шутку заинтересовался рыжеволосой славянкой. Подобное поведение женатого человека выглядело довольно странным, и это встревожило Матракчи. Не пристало зятю династии покупать себе наложниц на невольничьем рынке. Как на это отреагируют Хатидже Султан и Повелитель? Паша, нахмурившись, нервно переминался с ноги на ногу — оставлять несчастную девицу на растерзание ему совсем не хотелось. Слишком уж она ему понравилась, хотя он и не хотел себе в этом признаваться. Наконец, собравшись с духом, он кивнул своим собственным мыслям, сделал несколько шагов в сторону торговца и весело заявил: — Такой дурак нашелся! Сколько ты хочешь получить за нее? Страх торговца перед султанским зятем постепенно ушёл, уступив место непреодолимой жадности. Оглядев застывшую рабыню оценивающим взглядом, толстяк поразмыслил пару минут после чего расплылся в самодовольной гримасе. — Десять тысяч акче, Паша! – объявил он. Паргалы вытащил из-за пазухи увесистый кошель с деньгами и небрежно швырнул его под ноги торгашу. — Я согласен. Возьми свое золото и убирайся с моих глаз! Торговец быстро схватил кошелек, склонился в поклоне и моментально скрылся за поворотом. Славянка, наблюдавшая за разворачивающейся историей со стороны, наконец подала голос. Резко выдернув свои хрупкие кисти из рук стражников, она вызывающе заглянула в глаза своего неожиданного спасителя и, с надеждой в голосе, спросила: — Ты меня отпустить? Матракчи, знавший грека не первый год, посмотрел на него с интересом. С одной стороны, придворный художник прекрасно понимал, что Ибрагим не принадлежит к тому типу людей, которые с лёгкостью выкидывают деньги на ветер. С другой стороны, паша был неисправимым романтиком, и спасение невинной девушки из лап безжалостного злодея вполне выписывалось в его противоречивый образ. Паргалы, совершенно спокойно, словно подобные сделки для него являлись обычным делом, поправил свой скромный кафтан. Он изо всех сил старался выглядеть невозмутимым и совершенно беспристрастным. Эта заносчивая рабыня должна, наконец, осознать с кем ей довелось повстречаться по воле судьбы. — Нет, ты пойдешь с нами, хатун. Я купил тебя.