Настоящие звезды умирают

Вайолет всматривалась в небо. Наверное, замечтавшись. Она издала небольшой вздох удивления. Как восхитительно! Серебряная стальная полоса пронзила неумолимую черноту масляной палитры ночного неба. Падающая звезда. Можно загадать желание на падающую звезду. Вайолет многое помнила из того, что осталось от ее детства. Даже если это были не настоящие звезды, и даже если желания никогда не исполнялись. Никто не сможет остановить тебя. И ты действительно можешь увидеть небо, полное звезд, посреди моря, в своей маленькой лодке. Вайолет попыталась загадать желание, но поняла, что не знает, чего пожелать, кроме того, чтобы всему этому пришел конец. Это была тревожная мысль, и она держала ее при себе, одна в своем звездном бдении. Это была небольшая, недавно переименованная Графом Олафом лодка. Это была неудобная лодка. Эта лодка не была сухой или приятной, или еще какой-нибудь лодкой, в которой вам хотелось бы оказаться при сложившихся обстоятельствах. Гораздо меньше вам хотелось бы разделить ее с тремя другими людьми: с братом и сестрой вместе с пресловутым злодеем. Итак, несмотря на усталость, было неудивительно, что Вайолет не могла уснуть. Скорее, она была изумлена относительным спокойствием, которое дремлющие Клаус и Солнышко, по-видимому, нашли в данной ситуации. Ей тоже хотелось заснуть, хотя бы на несколько часов. Двое младших Бодлеров свернулись калачиком на дальней стороне лодки, спокойные и тихие в приятной прохладе ночи. Лунный свет изредка отражался от очков Клауса, надежно сложенных в его руке, которая не была защитно обернута вокруг Солнышко. Мягкий морской соленый бриз нежно прошелся по светлым волосам ее сестры. Вайолет села, прислонившись к лодке боком и наблюдая за ними в течение нескольких молчаливых минут. Это был далеко не первый раз, когда она наблюдала за тем, как ее брат и сестра находят некоторой мир в своих снах и мечтают… мечтают о вещах, которые могли бы с ними произойти… но это еще никогда никому не помогало, верно? Это никогда никому не помогало. Глупая Вайолет. Глупая маленькая девочка. Она засмеялась тихим, темным и грустным смехом, уткнувшись лицом в свои сложенные руки. — Тебе смешно, сирота? — прохрипел некто слева от нее. Вайолет еще крепче зажмурила глаза. Она чуть было не ответила. Олаф, как всегда, перебивал, и, как всегда, проникал в совершенно порядочный момент. Но, насколько Вайолет знала из своего тяжкого опыта, последнее, что заставит Олафа убраться, так это его игнорирование. — Нет, Олаф, — ответила она категорически. — Нисколько. Прости, если разбудила тебя. — Но ты смеялась, — сказал он. Вайолет услышала, как Олаф поднялся с того места, где лежал ранее, чтобы усесться рядом с ней у стены. Очевидно, он хотел поговорить. Он так любил разговаривать. И Вайолет так презирала его за это. И это, как она подозревала, лишь воодушевляло его. Она была права. Когда Вайолет отказалась отвечать и вместо этого продолжила рассматривать своих брата и сестру, Олаф приблизил к ней свое костлявое тело: — Мне бы очень хотелось узнать, что заставило такую милую маленькую сиротку, как ты, смеяться достаточно громко, чтобы вырвать меня из моего с трудом заработанного сна… Вайолет уставилась на Олафа: — Я не делала ничего подобного! Тяжело заработанного? Все, что ты сделал, так это… — она оборвала себя на полуслове, слишком поздно осознав, что именно на такую реакцию он и рассчитывал. Вайолет снова посмотрела на Олафа, и он засмеялся. — Такая противная сердитая девочка! — вздохнул он. Пауза, во время которой их глаза встретились — кислотно черные и кристально голубые. Все это перетекло в необоснованно неловкую паузу, пока Олаф не решил добавить доверительным тоном: — Неудивительно, что твои родители почили раньше времени. Я бы тоже не хотел проводить с тобой так много времени. Вайолет сглотнула. Она не могла притвориться, что ей не стало больно. Но она также отказывалась играть в его игры. Или, по крайней мере, позволить ему победить. Они оба, как сказал Олаф, находились в одной лодке. — Знаешь, Олаф, — сказала Вайолет. — Для того, кто не хочет проводить со мной время, ты прикладываешь немало усилий, преследуя меня, — она оскалила зубы. — Кажется, что со всеми этими богатыми детьми случается множество других пожаров. И смертей родителей. Это возымело на него неожиданный эффект. Да, лицо Олафа потемнело и он нахмурился, но с его стороны не последовало ни ответной реакции, ни гнева. Вместо этого он сурово на нее посмотрел, схватил Вайолет за руку и произнес тихим шепотом: — Ты ничего в этом не смыслишь, маленькая девочка. Некоторое время они так и оставались: она — удивленная, он — испытывая что-то, что было Вайолет неизвестно. Затем Олаф отпустил ее и снова повернулся лицом к морю. Вайолет последовала его примеру, позволив чернильно-черным холодным волнам успокаивающе закатываться под ее взором. Ей снова захотелось иметь представление о том, что он имеет в виду. Вайолет задалась вопросом, сможет ли она когда-нибудь понять его. Словно в ответ на холод между мужчиной и девушкой поднялся ветер, издавая неприятный настойчивый вой, заставляющий девушку, по меньшей мере, задрожать. — Тебе холодно? — спросил Олаф с, как решила Вайолет, нехарактерной для него нежностью. В последнее время он удивлял их своей раздражающей человечностью. Ей хотелось научиться понимать его — не то, чтобы это поможет оправдать его поступки, но зато хоть как-то облегчит ее жизнь. Может даже сделает все проще. — Да, — ответила она. — Да, я замерзла. — Какая жалость! — радостно воскликнул Олаф. — Теперь будешь знать, как носить эти нелепые консьержские костюмы, не так ли? Хоть это и не должно было стать такой уж неожиданностью, но Вайолет не могла не обернуться к Олафу, выглядя слегка ошеломленно. Олаф весело насмехался над ней и, как заметила девушка к своему собственному удовлетворению, тоже дрожал. А затем Вайолет искренне засмеялась. — Да, ты прав! — сказала она. Насмешка Олафа поблекла, уступив место замешательству: — Правда? — Абсолютно! И о чем я только думала! Я должна была надеть такой же стильный костюм, как и у тебя! — Что ж, да. Да, так и следовало поступить, — теперь Олаф тоже неохотно улыбался, и это не была одна из его пугающе ярких голодных улыбок. — Ты, безусловно, будешь именно тем человеком, у которого я спрошу совета в следующий раз, когда соберусь сжечь отель… — попыталась продолжить шутку Вайолет, но затем слова застряли в ее горле, когда девушка поняла, что сказала. Потому что это не было шуткой. Не тогда, когда она сожгла отель. Вайолет стала причиной смерти многих, многих людей, включая и Дьюи. Она лгала, она сбегала, она потеряла своих родителей, и она потеряла всех и все, что было ей дорого, вопреки всему!.. — Олаф! — прошептала она. — Как это произошло?!.. Сейчас не время для враждебности и притворства — ей нужно знать, и Олаф был единственным человеком, который мог ей все рассказать, да и в любом случае Вайолет слишком устала, чтобы вычислить все сама. — Как… как именно произошло что? — Граф был немного обескуражен ее прямотой. Вайолет прислонила голову к жестким доскам лодки. Она хотела, чтобы он понял. — Все. Все это, — менее отчаянная мысль пришла ей в голову. — Почему ты здесь с нами? Почему ты всегда здесь с нами? — пауза, в течение которой Вайолет собиралась с мыслями. — Со мной? — С тобой? — фыркнул Олаф. — Не будь такой эгоистичной, маленькая девочка. Я гораздо важнее и привлекательнее, чем ты когда-либо будешь. Сама мысль о том, что я когда-нибудь… — Верно, хорошо, — сказала Вайолет нетерпеливо. Она хотела, чтобы он хоть раз был внимателен. — Конечно, — протянула она, — но это не ответ на мой вопрос. — Нет, ответ, — настаивал Олаф, но его слова не прозвучали с той таинственной откровенностью. Это обнадеживало. Возможно, с ее спящими братом и сестрой, а особенно с Клаусом, Олаф больше не чувствовал необходимости устраивать из этого шоу, что обычно входило в его привычку. Казалось, что с ней Олаф всегда проявлял странного рода честность. Вайолет предположила, хех, что именно так влияет брак на пару. Или что-то вроде того. — Почему ты все время преследуешь меня? — попыталась она снова. — Я не настолько глупа. Причиной этого являются не только мои деньги. Олаф не ответил ей сразу и Вайолет решила, что у нее ничего не вышло. Но потом он тихо произнес: — Нет. Не они. — Тогда почему, Олаф? Я не понимаю! — Нет, конечно, нет, — возразил он. — Ты никогда ничего не понимаешь. Ты глупый невежественный ребенок. Но, — голос Олафа снова стал тихим, похожим на то леденящее эхо во время их пребывания в отеле. — Разве ты не видишь, что еще я могу сделать? Вайолет хотелось вернуть себе способность говорить и разговорить его, но Олаф будто бы погрузился в раздумья, пока вдруг не повернулся к ней лицом. Он был так близко. — Скажи мне, — произнесла Вайолет настойчивей. — Нет, — сказал он. — Это не твое дело. — Пожалуйста. Олаф засмеялся невеселым скрежещущим смехом: — Видишь, и вот опять. Он слегка переместился, поэтому они оказались еще ближе, касаясь друг друга. Вайолет задалась вопросом, сделал ли он это нарочно, чтобы… разозлить ее… но Олаф продолжил: — Все это связано с тем, что тебе, по-видимому, никогда не понять, Вайолет, — прошипел он. Нервная дрожь и ощущение, что она провинилась, охватывали ее всякий раз, когда он произносил ее имя, а в сочетании с его близостью все это вызывало у Вайолет чувство отвращения до такой степени, что она чуть было не пропустила его слова мимо ушей. — Что этот мир — темное и пугающее место. Что если ты не позаботишься о себе сам, то никто этого не сделает. Что единственные люди, которые по-настоящему страдают — это невинные, если таковые вообще существуют, в чем я сомневаюсь. Любовь никогда не восторжествует, ты всегда будешь одинок, и в конце концов тьма… она всегда… побеждает, — Олаф улыбался, когда говорил это, но Вайолет стало интересно, насколько весело ему было на самом деле. Олаф перевел взгляд на темное ночное небо, и она не могла не последовать его примеру. — Всегда. И как назло ему — падающая звезда. Снимающая напряжение. Освещающая небо, хоть и на мгновение. Разрушающая его точку зрения, или так она подумала. Они оба тихо засмеялись. — Или нет, — произнесла Вайолет с надеждой. — Загадай желание, Олаф, — добавила она, ощущая себя неожиданно великодушной. — Я уже загадала одно сегодняшней ночью. Просто, — девушка хихикнула, — не желай моих денег, потому что, ну, ты знаешь. Олаф очень серьезно посмотрел на девушку: — Не глупи, Вайолет, — когда Олаф улыбнулся, то его зубы блеснули ярко, как у волка. И это была одна из его голодных улыбок. — Это умирающая звезда. На самом деле это даже не звезда, но она все еще умирает. Горящее, обжигающее, мчащееся в мрачную бездну ничто, ну или, знаешь, нечто подобное. Не похоже, чтобы такая девушка, как ты, хотела это отпраздновать. Вайолет попыталась удержать на себе его взгляд — она хотела, чтобы у нее получилось, она хотела быть сильной. Но девушка подумала о тьме и о холоде, и о том, как это похоже на смерть, и вдруг всего этого стало слишком много. Вайолет тихо заплакала. Из-за звезды. Из-за своих родителей. Из-за того, во что она превратилась. Из-за всего. Она ничего не могла с этим поделать. Вайолет пожелала, чтобы он этого не говорил. — Это все, что ожидает нас в конце? — спросила она. — Тьма? — И все, что ты можешь сохранить, чтобы заполнить ее. Но в основном тьма, да. — Я не хочу, чтобы все сложилось именно так! — Вайолет почувствовала раздражение, словно маленький ребенок, но на самом деле, когда ты совершенно бессильна, то что еще ты можешь почувствовать? Так тихо, что она почти его не расслышала, и у Вайолет сложилось впечатление, что она и не должна была, Олаф произнес: — Я тоже, Вайолет. Он заговорил громче, чтобы она могла его расслышать: — Знаешь, это ведь не секрет. Я рассказывал об этом вам, сиротам, с тех пор, как встретил вас. Я рассказывал об этом твоим несчастным родителям. Никто никогда мне не верит. И вот почему для них все так плохо закончилось. — Я тебе не верю, Олаф. Есть хорошие люди. Есть яркие пятна в этом… — Вайолет, — перебил он ее. Девушка остановилась. — Посмотри на меня, — приказал Олаф, и она подчинилась. К своему собственному удивлению Вайолет задрожала. Если он и заметил, то, возможно, решил, что она просто замерзла. — Посмотри на меня, — повторил он жестко, — и скажи это так, словно ты веришь в это. Вайолет уставилась на Олафа тяжелым, ненавистным взглядом, желая, чтобы она смогла. О, как ей этого хотелось. Но, конечно же, у нее ничего не вышло. Олаф улыбнулся: — Я так и знал, — однако казалось, что произнес он это без особой радости. И ни один из них не мог отвести друг от друга взгляд. Она изучающе смотрела на этого человека, человека, который преследовал ее, охотился на нее, причинял ей боль и проявлял к ней заботу. Человека, который преследовал ее во время бодрствования и в ее самых темных кошмарах. Человека, который всегда присутствовал в ее жизни и казалось, что так будет до конца ее дней, даже если он умрет, он всегда будет где-то в глубине ее ума. Какой-то жестокий, темный, царапающий ее совесть призрак. За неимением лучших слов — мужчина ее жизни. Его ястребиные черты и агрессивный взгляд странно смягчились — то ли Олаф погрузился в свои мысли, то ли тщательно что-то рассматривал, то ли еще что-то, она не была уверенна. — Олаф, — произнесла Вайолет, и по какой-то темной причине девушка почувствовала себя хорошо, произнеся его имя. — Мне очень, очень холодно. — Конечно тебе холодно. Привыкай, — проворчал Олаф, но случилось нечто странное и это было то, о чем она желала все это время в какой-то жалкой, сломанной части своего разума, о существовании которой Вайолет и не подозревала. Олаф откинулся назад и вытянул свою длинную паучью руку, под которую Вайолет послушно заползла. Каким-то образом, поскольку Олаф был единственным, кто пытался причинить ей вред (никто другой не заботился об этом так сильно и так достаточно извращенно), Вайолет знала, что он был единственным, кому она могла доверять. Она даже и плакать то больше не хотела — порыв пропал. Умер. Как… как и многие другие вещи. Вайолет уткнулась лицом в узкую грудь Олафа, вслушиваясь в его сердцебиение, позволяя ему поглаживать ее распущенные волосы и размышляя о желаниях, о желаниях осуществимых и совсем ни о чем. И о нем. О безопасном холоде — знакомой ей тьме, никогда не желая о большем. И они держались друг за друга, чтобы отогнать холод и ужасную ночь, и что-то еще, чего они оба так боялись и с чем справлялись по-разному. Вайолет задавалась вопросом, дико забавляясь, должна ли она поцеловать его… Если у Клауса и были какие-либо вопросы по поводу спящих, когда он проснулся, а солнце уже встало, еще раз отложив отчаянную тьму на несколько часов, то из чувства приличия он не упомянул об этом. Он доверял своей сестре. Он продолжал твердить себе это. В конце концов, Клаус всегда хотел, чтобы все были счастливы. Жаль, что он пропустил все настоящие звезды, умирающие прошлой ночью — возможно, он смог бы с этим что-нибудь поделать.