All at once

slow day and I go straight for your heart you say, “alright, big deal, so what?” my kind of heroes are weak restless, alone, on the street no shame, it's a real drain on your heart i know how you feel

Звук разбивающегося стекла режет тишину в трейлере, и воспоминание, отправленное далеко на задворки памяти, четкой картинкой всплывает перед глазами Дэрила. Иисус вскидывает голову, отрываясь от чтения, и видит, как Дэрил замирает у стола. Диксону-младшему, кажется, было тогда девять или около того. Мерл исподтишка щиплет его под коленкой, совсем не больно, в шутку, мальчишкам иногда становится скучно, и тогда они начинают друг друга доставать. Младший хихикает, отпирается и пытается дотянуться до брата, который развалился в кресле и таращится в телевизор. У них на двоих маленькая комнатушка, с двухъярусной кроватью, общим рабочим столом, за которым сейчас Дэрил пытается доделать уроки, стопкой комиксов у двери. Дверью, конечно, этот кусок дерева можно назвать с натяжкой. В последний раз та слетела с петель, когда Диксон-старший посчитал, что запертой ей быть не годится, и вообще двери существуют не для того, чтобы ограждать чужое пространство. Мальчики знают, что в гостиную лучше не соваться. Во-первых, потому что запах там стоит тот ещё. Если подышать в непроветренном пространстве минуту, можно запьянеть, не принимая на грудь ни капли. Во-вторых, попавшись на глаза отцу, который будет не в настроении, можно забыть об открытых майках как минимум на неделю, пока не сойдут синяки. Именно тогда, когда в пьяном угаре отец вылазит из своей комнаты, а Мерл в очередной раз щипает брата за ребро, под локоть Дэрилу попадается кружка, и спустя секунду, осколки разлетаются по деревянному полу. Как бы не пытался Мерл защитить брата, отец всё-таки добирается до того, оттолкнув первого к стене, и хлестко ударяет младшего линейкой по голой спине. Дэрил кричит и глотает слезы, боится поднимать взгляд на разъяренное лицо отца, а линейка все полосует его нежную кожу, оставляя белые ссадины, нальющиеся потом красными рубцами. На лопатки ложится вес ладоней, и Дэрил, вздрагивая, осознаёт, что смотрит на заходящий за кромку леса солнечный диск, рассекающий лучами пространство внутри трейлера, и до крови сжимает в кулаке осколок любимой кружки Пола. Тот задёргивает шторы, аккуратно разжимает пальцы охотника, забирает кусочек керамики и поднимает обеспокоенный взгляд на мужчину. Внутри Дэрила теряются слова, вся неприязнь к прошлому, что теперь так далеко, умирает. Он понимает — увяз. Сейчас, в эту самую секунду, ему так хорошо, что ещё не скоро снова будет. Он проводит мозолистой подушечкой пальца по виску Пола, заправляет прядь волос тому за ухо, притягивает того к себе одной рукой и вдыхает тёплый аромат мёда и трав, леса и костра, который источают его пшеничные волосы. Он обнимает его неуклюже и ещё не совсем понимая, как нужно того обнимать. Он знает, как нужно обнимать Рика — крепко, сталью вливаясь в тело брата. Знает, как нужно обнимать Кэрол — чуть-чуть присев и отрывая ее от земли, раскручивая, как ребёнка. Но он не знает, не понял ещё, как нужно обнимать того, при мыслях о ком начинают гореть уши и тлеть угольком комок чего-то нового под сердцем. Но Пол, кажется, знает все за него, как нужно обнимать его в ответ — он всегда как-то легко вздыхает, и Дэрил уверен, прячет улыбку в его плечо, поглаживает его по спине, словно бы успокаивая. Он, наверняка, знает вообще все на свете, Дэрил точно в этом уверен. Диксон стольких потерял, черт возьми, столько боли пережил, София, Бэт, Глен. Ему хочется верить, что вместе они не останутся горячими гильзами на асфальте и полустертыми именами на стенах поселения. — Я все ещё здесь. Мы все ещё здесь, — раздаётся тихий шепот из района плеча. Дэрил помнил, как все начиналось. Война продолжалась долгие месяцы и, казалось, конца ей не было. Ежедневные собрания, репетиции, пересчёт оружия и амуниции. Волнение, густой слизью выстилающее нутро. Беглые редкие улыбки на лицах, но никогда смех. Люди боялись радоваться успеху в полную силу, думали, что спугнут удачу. Все измотались и выглядели не лучше покойников, что встречались им на пути. В тот самый день, ставший для них точкой отсчета, охотник думал о группе Иисуса — о Таре, о Моргане и конечно о самом парне. Плохая была идея отпускать их на пост одних, хоть они сами и не уступали многим в силе и хитрости, плохая была идея. Пол ловил взгляды Дэрила на себе. Ему нравилось, как тот смотрит на него. Легкий трепет, зарождающийся в груди и стекающий вниз по животу, заставлял чувствовать себя живым. Перехватывая взгляд Дэрила, он словно принимал правила игры и улыбался ему, и Дэрил переставал дышать. Охотник любил наблюдать за ним, когда тот обучал кого-то навыкам борьбы, или когда тот чистил винтовку, но светлая улыбка, которую тот дарил только ему, пожалуй, была лучшим его оружием. Он курил и, стряхивая пепел, прижимал большой палец к скуле, прищуривался от дыма. Дэрил мог долго наблюдать за происходящим в лагере, но работа ждала и бросая последний взгляд в сторону Иисуса, он шёл заниматься делами. Пол, больше не чувствуя на себе взгляда, осматривался и видел лишь точеную спину и развивающиеся волосы, удалявшегося мужчины. Спину в его, черт возьми, рубашке. Руки начинали подрагивать, когда до него доходила мысль, что одежда пропиталась запахом охотника, который мог давно сменить свой гардероб, вернув вещи Полу, но не сделал этого. Видит Бог, он устал. Устал быть сильным и таким правильным, вести свою проповедь в народ, пытаясь достучаться до каждого, но в ответ получая лишь отведённые взгляды. Рыбой, выкинутой на лёд, вот кем он себя тогда чувствовал. Да, не каждому спасителю стоило верить, но не дать шанса сдавшемуся — это низко. Это убеждение впоследствии стало чуть ли не роковой ошибкой для него и Тары. Он прятал под плащом усталость. Плёлся в лагерь по гнилым листьям. В относительно спокойные вечера, было время предаться размышлениям. Пустым, тёплым, ничем не обязывающим. Мечтать он никогда не умел, предпочитал грезам действие, но сейчас, когда мир сдвинулся с места, поменялось что-то и внутри него самого. Теперь он боялся сделать первый шаг, боялся, потому что знал, терять будет ещё больнее. Иисус видел Дэрила разъяренным, разбивающим голову человеку арматурой. Но он не видел Дэрила таким, когда тот, узнал от Тары, что произошло между ними и спасителем на блокпосте. Это случилось в этот же день, вечером. Приведя спасителей к воротам Хиллтопа, Иисус поставил дозор и ушёл в поселение, надеясь перевести дух и отдохнуть. Но ему помешали крики и гомон, поднявшиеся у ворот. Он успел подбежать к толпе в тот момент, когда Дэрил прострелил голову тому самому спасителю, который угрожал им с Тарой. Сталь во во взгляде и уверенность в правильности своего поступка, это был не тот потерянный и сломленный Дэрил, сбежавший из плена Нигана. — Херня это все собачья, — бросил Дэрил тогда через плечо, проходя мимо Иисуса. Последний нагнал его у своего трейлера и дотронулся до плеча, разворачивая к себе. — Тебе не стоило этого делать, Дэрил. — Да? А ему, блять, не стоило распускать свои грязные лапы и язык. Ты хоть понимаешь, кто они? На что они способны? — глаза охотника горячечно блестели. — Я могу постоять за себя сам. — Да плевать мне, — охотник, проходя мимо, толкнул его плечом. Пол в ответ толкнул его, и Дэрил рыкнув пихнул его в трейлер. Правда он не ожидал, что его будут целовать, а не бить морду. Он так и встал истуканом, когда Пол схватил его за жилет и, зажмурившись, прижался к его губам своими. Пол Ровиа — это золотые пылинки сквозь луч света из приоткрытой двери трейлера по утрам; вымытые до блеска кружки; тут и там валяющиеся по комнате книги с нелепыми закладками внутри; идеально заправленная кровать; Пол Ровиа — это головная боль и причина, по которой Дэрил Диксон спешит вернуться домой.