***
— Что это был за грохот? — недовольно ворчит Артур, отрываясь от важных бумаг, вникнуть в которые уже можно скоро отчаиваться. — Эм… я уронил тарелки. — Ты стал ещё неуклюжее, Мерлин? Такое вообще возможно? Усмехаясь, он поднимается из-за стола, наконец, бросая эти бесполезные листки с тьмой строк о торговых соглашениях, и лениво шагает к ползающему по полу слуге. Артур неосознанно скользит взглядом по выпирающей под красной рубахой линии позвонков и задерживается взглядом на небольшом тёмном пятне на правом боку, но отвлекается на вымученную улыбку. В том, что улыбка на этом лице появляется именно с усилием, принц не сомневается. — Вы же знаете, сир, я талантлив. Ёрничает он привычно легко, но всё же не сбивает с мысли. Пусть Мерлин и вечно сетует на его невнимательность и твердолобость, сейчас упрекнуть не в чем: — Ты бледнее обычного. — Так не лето на дворе, — юноша, наконец, заканчивает собирать тарелки и пытается встать, но эти длинющие и худые ноги его подводят, и он падает прямо в руки вовремя спохватившегося Артура. — Отличная реакция, сир! — Ты здоров? — Это что, забота? — ехидство вместо логичного ответа. — Вот ещё! Вдруг это заразно! — обычная ложь для поддержания образа, нельзя же сбиться из-за близости. — А, ну да. Просто устал. Если позволишь, — слуга делает попытку высвободиться и чуть не падает снова из-за заторопившегося отскочить принца, — в общем, у меня ещё масса дел по твоей милости. — Ты сегодня ел? — и как он сразу не подумал об этом… Но Мерлин успевает сбежать от ответа подозрительно нетвёрдой походкой. — Чёртов единорог и его хранитель! — ругается вслух Артур, медленно приходя к мысли, что пора бы, наверное, начать винить себя.***
— Никогда не думал, что вода такая вкусная! — он с блаженством опустошает уже третий кубок. — Мерлин, чего стоишь? Пей! — А? Да, спасибо. Пока тот медленно пьет, Артур замечает испарину на почти уже белой коже, сильно осунувшееся лицо — но тут ясно, голод — но откуда лихорадка? Принц решает наведаться к Гаюсу, если и сейчас не получит вразумительный ответ. — Чем ты болен? — Кто? Я? — Мерлин давится водой и закашливается, хватаясь за спинку стула, за которым стоит. — С чего ты взял? — Прекрати делать из меня слепого идиота! — терпение никогда не было в списке его добродетелей. — Тебя явно лихорадит! — Я вспотел, торопясь принести тебе воды! — А бледность и слабость? — Если ты не заметил, то с едой у нас небольшие проблемы из-за убийства одного единорога! Благо хоть воду нам вернули, — срывается на допрос Мерлин. — То есть в твоём состоянии виноват я? Ты это хочешь сказать? — он понимает, насколько глупый вопрос задает, но остановиться не в силах. — Можно и так, — тихо отвечает слуга, резко теряя весь задор, и, не обращая внимания на бурю терзаний, именуемую «Артур», выходит из покоев наследника престола. Как только закрывается дверь, принц сшибает всю утварь со стола в порыве гнева на себя — да, именно, на себя, всё-таки он не глупец и не трус, пора признавать ошибки. Но как только стихает звон посуды, он замирает, вспоминая напитавшуюся чем-то куртку Мерлина, прилипшую к правому боку. Когда спустя несколько минут он врывается в комнаты лекаря, то чувствует себя полным идиотом, который себя накрутил с одного непонятного пятна. «А вдруг это просто вода? Да хоть вино! Откуда у Мерлина может быть ранение?», свербят мысли в сознании. А в лаборатории тем временем никого, как и в маленькой каморке, где царит вечный бардак. К моменту прихода Гаюса Артур почти себя убеждает, что это была совсем не кровь на одежде его слуги. Почти. — Сир? Я чем-то могу Вам помочь? — старый лекарь настороженно всматривается в него. — Мерлин. Что с ним? — Что Вы имеете в виду, сир? Он не явился на службу? — голос Гаюса спокоен, но глаза выдают тревогу и заботу о своём ученике. — Он болен? — Артур начинает неосознанно бродить из стороны в сторону. — Насколько мне известно, нет. Недостаток еды и воды, правда, никому не идёт на пользу, — медленно проговаривает лекарь, наблюдая за его передвижениями. — Ранен? Старец бледнеет, что колет совесть принца и питает его внутреннюю панику. — Вы были в схватке? — Что? Нет! — вопрос Гаюса сбивает с мысли и с шага, и Артур начинает уже серьёзно сомневаться в собственном рассудке, вдруг он накрутил себя, а ему померещилось всё из-за недостатка питания. Он замирает на месте, где сбился, размышляя, что мог вполне себе бредить. Это всё слишком частые и лишние мысли о бледной коже, о слишком ярких губах, о бушующей стихии в глазах… Абсолютно лишние мысли, не-по-ло-жен-ны-е. — Сир? — Так с ним всё в порядке? Для нынешней ситуации. — Если Вы так беспокоитесь, я могу его осмотреть… — Да, пожалуйста. Не смотря на лекаря и оставаясь одной ногой в собственных терзаниях, Артур разворачивается и покидает комнаты раньше, чем Гаюс смог бы выразить своё удивление, даже просто вздёрнутой бровью.***
— Ты не идешь. Из-за меня Камелот проклят, и я сниму проклятье или умру, — он старается не поднимать глаз, натягивая перчатки. — Чем твоя смерть поможет? Ты наследный принц и не можешь подвергать себя такой опасности! — Мерлин выглядит ещё хуже, но его взгляд и голос тверды, как никогда. — Пусть я умру, но я буду знать, что помог своему народу. Я пойду на что угодно ради Камелота, — остаётся надеяться, что его взгляд такой же уверенный. — Я пойду с тобой. — Нет! Это моё бремя, и ты должен помочь здесь, помочь людям… — Не убедил, — слуга скрещивает руки на груди. — А я и не должен, Мерлин, это приказ! — не стоило срываться, но разве с ним это возможно! — Посмотри на себя, ты же скоро рухнешь! А я не успею поймать… — Ещё чего, — кажется, Мерлин не замечает последней тихой фразы, и хорошо. Артур видит, чего стоит тому держаться прямо, и очередной раз поражается. Что за сила живет в этом теле? Откуда эта несгибаемость? Бесконечная коробка, полная сюрпризов. — Ты. Остаёшься. Здесь. Он чеканит слова, подходя с каждым на шаг ближе, и замирает буквально в паре дюймов от лица напротив, наблюдая за расширяющимися зрачками. Одно движение, один наклон… но нет, Артур разворачивается, хватая меч со стола, и уходит.***
Выходя из лабиринта, Артур искренне надеется, что там, среди бесконечных зелёных стен, ему лишь померещился голос Мерлина. Надеется до побелевших костяшек, сжимая собственный меч. Надежда — хорошее ощущение, нужное, но порой болезненное. И сейчас, видя своего верного слугу за столом на берегу моря, он ощущает всю прелесть негативного воздействия этой пресловутой надежды. По мере приближения он всё чётче видит мутный взгляд Мерлина и как тот тяжело дышит, сиплые выдохи вырываются из приоткрытого рта, заставляя костерить ещё больше стоящего неподалеку хранителя единорогов. Артур не садится напротив, а опускается на одно колено рядом с другом, заглядывая тому в глаза. — Что ты сделал с ним? — не поворачиваясь к Анхоре, зло спрашивает принц. — Не я повинен в его страданиях. — Это не голод и не жажда, которыми ты наказал меня! — Артур вскакивает, выставляя вперед клинок. — Прежде чем ты получишь ответ, скажи, принц Камелота, на что ты пойдешь ради своего народа? — голос хранителя невозмутим. — На что угодно. — Ты уверен? — Разумеется! Это мой священный долг. — Да будет так, Артур Пендрагон, — кивает Анхора, — твоя плата — это твоя ценность. — Я готов принести свою жизнь. — Я вижу, юный принц, только чистый сердцем человек пожертвует собой ради других, и поэтому Камелоту более ничто не грозит. Но это не та ценность. — Что? Я не понимаю… — он прерывается от замеченного краем глаз движения, Мерлин, теряя остатки сил, начинает заваливаться в бок. Меч звенит при ударе о прибрежные камни, когда Артур подхватывает худое и безвольное тело, не давая тому упасть. Синяя рубаха задирается обнажая правый бок с повязкой, пропитавшейся кровью. — Мерлин! — Помнишь ли ты, Артур Пендрагон, куда попала твоя стрела? — Что? При чём… — его взгляд мечется от спокойного лица хранителя к алой крови на белой коже и обратно, — при чем тут Мерлин! В правый бок, я попал в правый… Слова застревают в горле вместе с осознанием. Абсолютно нелогичным осознанием. Нелогичным же, правда? Единорог, Мерлин, ценность… Ладно, кое-что связать он может, но не всё. Один фрагмент явно лишний. — Ты сам выбрал свою кару, принц Камелота, ведь твоя ценность неотрывно связана с самой природой, чьё священное дитя ты погубил. — Я не понимаю, — он прижимает Мерлина ближе, — о чём ты говоришь? Какая связь? — А вот и твоё последнее испытание, Артур, — хранитель начинает растворяться в воздухе, — твоя ценность, хранимая ото всех, даже порой скрываемая тобой же от самого себя, неразрывно связана с магией, что ты гонишь ото всюду. — Нет… — Прими или отдай природе в уплату. С последним словом всё меркнет, а в следующий миг Артур оказывается среди неизвестного леса, всё так же прижимая к себе безвольного Мерлина. Свою ценность. Свою умирающую, чёрт побери, ценность, которая владеет, как оказывается, чёртовой магией. Проще было бы и правда пожертвовать собой. «Что было бы, если…» Если бы не убивал этого проклятого единорога! Камелот бы не был в опасности, он бы мог и дальше упиваться своими лишними мыслями, балансируя на грани «ну да, ценность» и «размечтался!», а ещё ничего не знать ни про какую магию. Неплохой вариант, отличный даже. Но увы, без магии, получается, никак. Тогда что было бы, если Мерлин признался, что он маг? Что бы изменилось? Возможно, многое. Но не всё. И уж точно не эти доводящие до помешательства мысли. Разве была бы казнь? Исключено. А смог бы прогнать? Да, бесчисленное количество раз грозился, но никогда не смог бы. Ценность же, да, уже поздно отнекиваться. Артур следит за слабым дыханием своего ценнейшего человека и после всей череды своих дум и «если» беззвучно молит хранителя, природу и самого мага дать ему возможность лично услышать «я владею магией, Артур». Дать ему шанс лично обвинить во лжи, отчитать за глупость, да хоть просто наорать. Лишь бы перед ним было не мертвое тело, а вечный вызов и сила в глазах, лишь бы сводящая зубы усмешка, лишь бы слова в ответ. Мерлин всегда найдёт, что сказать, хоть за всё это время не сказал очень важного. Лишь бы был живой, со словами они разберутся. Он склоняется к белоснежному лбу, прижимаясь своим, и просит мир вернуть ему того, кого он попытается принять. Да, не сразу. Да, он ещё не знает, как, но отдать — это выше его сил. — Мерлин. Тишина и холод кожи съедают последние осколки надежды, хоть он не перестает просить и молить, не зная, это ли ждал от него Анхора. С каждым мгновением падает одно «если» и ещё одно «должен», оставляя лишь «вернись». — Как ты мог скрывать, идиот? Мой идиот… — Что я опять сделал? Вместо ответа Артур хохочет, сбрасывая с себя ад прошедших часов и мыслей, он смеётся прижимая к себе изумленного Мерлина и сквозь смех повторяет «чёртова ценность». Ценность же, и без всяких «если».