Барахло

      Бакуго с ноги заходит в комнату Киришимы и открывает шкаф.       — Эм, чувак?.. — интонация Киришимы настолько недоуменная, что должна вызывать недоумение у самого Бакуго. Но ему, если честно, всё равно.       Он знает, что Дерьмовые волосы хранит свои грязные вещи в шкафу, как самый настоящий свинтус. Потому что считает, что они ещё не слишком воняют, а значит их можно класть совершенно к чистым, пахнущим кондиционером вещам. Кацуки не хочет действительно воняющую вещь, потому что вонь — это вонь. Ему нужно что-то такое, что всё ещё пахнет свежестью, но при этом имеет читаемый след личного запаха…       Он перекапывает примерно четверть шкафа, пока не обнаруживает плед, зарытый в самый дальний угол. Покрытый несколькими футболками и штанами Киришимы, но всё ещё не отвратительно воняющий. Идеально подходит.       — Я возьму это, — говорит Бакуго.       — Ага, конечно… — доносится из-за закрытой двери.       Их динамика маленькой стаи была слегка странной по общим меркам. Бакуго прекрасно знает, что он лучший, яркий и будет героем номер один. Но это не причина, чтобы делать омегу главой стаи. Обычно.       Ну, плевать. Если они хотят быть под его началом, кто он такой, чтобы их останавливать. К тому же, с его главенством шанс на их выживаемость в будущем повышается примерно на двадцать процентов. Со всеми режимами тренировок, расписанным для каждого питанием и помощью в учёбе они как минимум могут одолжить ему вещи для его гнезда.       Он закидывает одеяло в свою комнату, где уже валяется на полу куча вещей из родного дома, и тут же закрывает дверь.       Следующая по плану Енотьи глазки.       Он заходит в розовый ад, когда Мина красит ногти. Отвратительный химический запах заставляет желудок Кацуки сделать кульбит.       Бакуго тут же открывает окно под абсолютное недоумение Мины, берёт подушку и собирается уходить, когда его останавливает возглас:       — Ты просто своруешь мою вещь?       Кацуки даже останавливается, чтобы хмурым взглядом посмотреть на Енотьи глазки.       — Не задавай тупых вопросов.       И уходит, плотно закрыв дверь.       Подушка сначала проветривается в открытом окне минут семь. У Кацуки затекает рука, но он не позволит, чтобы какая-та химозная хрень даже нотами была в его гнезде. Удовлетворённо вдохнув запах клубники, он кидает подушку к остальной куче вещей.       Дальше Пикачу.       Он действует по той же схеме. Каминари перебирает струны гитары в наушниках, когда Бакуго заходит в его комнату, так что он решает благоразумно не беспокоить его, а просто взять то, что нужно, и молча уйти.       Но Пикачу сам снимает наушники и пытается незаметно понюхать воздух.       — Ой, у тебя впервые гнездование во время старшей школы? — Каминари искренне интересуется, совершенно не против, чтобы все вещи из его шкафа были на полу.       — Стресс, вся эта хрень. — Бакуго машет рукой, мол, сам понимаешь. А Каминари действительно понимает, судя по запаху сочувствия.       Большинство вещей Денки воняют просто озоном. Но Бакуго ищет не запах причуды, а что-то более глубокое, близкое. Каминари — единственная омега под его началом, и инстинкты Кацуки диктуют, что запах должен быть более глубоким и личным, чем обычные вещи. Что-то ещё, с нотами мокрого асфальта, с мокрой землёй и металлом.       Каминари присаживается рядом и тоже начинает перерывать свои вещи. Тишина почти дружеская, несвойственная им, но желание мурчать всё равно возникает где-то глубоко в груди.       Через пару минут Пикачу пихает ему под нос свитшот с идеальным запахом, даже не комментируя придирчивое обнюхивание.       — О, и, — добавляет он, вытаскивая откуда-то абсолютно идеальное одеяло для постройки гнезда, — я использовал его, когда у меня было гнездовое безумие, поэтому оно вполне прилично. И оно реально хорошо для основы.       Бакуго задерживает дыхание, боясь уловить запах спермы или ещё чего похуже, но одеяло пахнет только озоном, мокрой землёй и металлом. Пикачу корчит рожу, прежде чем показать, как одеяло может сгибаться в разных местах и действительно держать форму.       Это… о, это действительно хорошо.       В этот раз Кацуки не сдерживается и мурчит, а потом и вовсе метит Денки своим запахом с обеих сторон шеи. Запах счастья моментально взрывается, и Каминари роняет одеяло на груду вещей из шкафа. Бакуго в насмешке приподнимает бровь.       Он действительно редко метит свою стаю. Он в курсе, что его запах не самый… приятный, поэтому умеет сдерживать инстинкты на самом минимуме. Возможно, он слишком ограничивал их.       — Знаешь, наши запахи действительно хорошо сочетаются, — со странным комментарием Денки пытается вдохнуть поглубже. Пытаясь не измениться в лице, ради развлечения Кацуки метит его запаховую железу на запястье. Каминари тут же подносит её к носу, вдыхая. — Даже слишком.       Бакуго усмехается, закидывая свитшот на одеяло и беря конструкцию в руки.       — Если я захочу третьего лишнего во время течки, обязательно буду иметь тебя в виду, — говорит он со злой ухмылкой.       — А что, есть первый не лишний? — Каминари копирует его выражение лица, издеваясь.       — Обсудим, когда Джиро окажется в твоём гнезде, — Бакуго насмехается и захлопывает дверь под возмущённое «Эй!».       Итак, он почти готов.       Кацуки строит гнездо в своей комнате. Благодаря одеялу Пикачу это даже выглядит как настоящее гнездо, чему инстинкты омеги внутри него невероятно довольны. Обычно это похоже просто на кучу вещей, сваленных вместе, с небольшим углублением в середине. Раньше даже было слишком мало вещей для кучи.       Его подушки и одеяла из дома по бокам. Плед Дерьмовых волос на дне. Свитшот Пикачу под головой. Хлопковые шорты Енотьих глазок между подушками. Выглядит действительно хорошо. Он принюхивается, понимая, что да, всё равно ещё не конец. Вытаскивает из шкафа одну из старых футболок Изуку, которую тот отдал уже давно. Справедливости ради, Бакуго сделал одолжение гардеробу Изуку, когда отобрал у того футболку с надписью «футболка». Но всё ещё не конец. Запах слишком старый, почти заменившийся на собственный запах железа Кацуки.       Он с сожалением спускается в прачечную, чтобы рыскать в вещах класса и найти то, что нужно. Ботаник навещает свою мать на этих выходных, и как бы Кацуки не было плевать на приличия, он не может просто без спроса ввалиться в чужую комнату и забрать нужные вещи. Пришлось бы сломать дверь. Слишком много хлопот.       Он находит какую-то старую толстовку посреди вещей Половинчатого и Щекастой. Запах не слишком хорош, перемешанный с запахами чужой стаи, но на первое время сгодится, чтобы успокоить зуд в голове. Тупой ботаник должен вернуться до того, как начнётся течка, так что он успеет попросить ещё немного вещей.       Толстовка вплетается в пустое место между подушками. Кацуки ложится в гнездо, чтобы оценить удобство, и просто глубоко дышит. Оценивает запах. Он медитирует несколько минут, прежде чем привыкнуть к сплетению запаха стаи в своей комнате и понять, насколько его инстинкты успокоены.       И чем больше он дышит, тем больше осознаёт.       Ему нужна вещь от Половинчатого.       Глупый запах пепла и сырости прицепился к толстовке ботаника, и чем больше запах проникал в нос, тем больше инстинкты требовали, чтобы запаха было больше.       Бакуго рычит от раздражения.       Одно дело — брать вещи своей стаи. Это естественно. Нормально. Принято. Брать вещи у альфы не из своей стаи слишком похоже на какую-то романтичную чушь.       Но он уже знает, что без этого запаха гнездо не будет идеальным, так что встаёт и идёт в комнату Тодороки. Бакуго знает, что не отделается от раздражающих комментариев после течки месяцами, просто потому что у Половинчатого нет никакого чувства такта, но…       Он стучит в дверь.       Тодороки открывает ему с заспанными глазами. Час дня, о боги. Уже час дня.       — Бакуго… тебе что-то нужно?       Кацуки скрипит зубами.       — Вещь. Одна. Которую не жалко.       Половинчатый несколько раз моргает, явно не понимая, и молчит. Бакуго проводит языком по верхним зубам, проверяя, не выступили ли клыки от раздражения.       — Так?       — Зачем?       И вновь хлопает глазами.       Бакуго делает глубокий вдох. Запах пепла и сырости впивается в его лёгкие, слегка успокаивая.       — Для грёбанного гнезда, идиот.       Они стоят ещё несколько неловких секунд, прежде чем Тодороки неловко ойкнет и отойдёт в сторону, давая Бакуго пройти.       Тишина в этот раз действительно напряжённая. Весь этот традиционный стиль вокруг давит на нервы. Половинчатый пялится в его спину, пока Бакуго аккуратно копается в шкафу, пытаясь понять, что не так уж сильно пахнет, но достаточно, чтобы мозг успокаивался.       — Так всё-таки мы друзья, — произносит Тодороки и расплывается в, по его меркам, отвратительно широкой улыбке.       — Если ты кому-то про это расскажешь, то разорву твоё горло зубами, специально целясь в артерию.       — Не-ет, — сонно тянет тот. — Мы друзья.       Бакуго поворачивается к нему и обнажает клыки.       — Испытай меня.       После этого Половинчатый благоразумно затыкается.       В итоге Кацуки берёт недавно постиранную футболку, которая больше пахнет кондиционером для белья, чем самим Тодороки, но это его полностью устраивает.       — И всё же мы дру… — Бакуго захлопывает дверь перед лицом Половинчатого и уходит как можно быстрее.       Футболка оказывается плотно запихнутой под подушку Мины в ногах.       Вот оно.       Идеально.       Но в его мозге всё равно всё ещё копошатся противные муравьи, давя на каждую мысль. Запах действительно хорош, но что-то не так. Он пытается уловить и осознать, но стена непонимания и раздражённость из-за тупых гормонов не дают ему поймать нужное в воздухе.       Возможно, он просто недостаточно готов.       Он готовит на кухне обед и ужин на несколько дней вперёд, зная, насколько будет привередлив во время течки. К тому же никому не надо, чтобы он выходил в этом время из своей комнаты.       Его нос всё время щекочет какой-то странный запах. Инстинкты вопят на него, что это то, что ему нужно в своём гнезде, что ему жизненно необходимо заполучить. Но он стоит на месте и пытается оценить обстановку. Здесь не может быть незнакомых запахов. И он знает, что никто из альф в классе не входит в свой гон. Он не может настолько хотеть…       Пачку открытых крекеров?       Он ставит плиту на минимальный огонь и берёт пачку, обнюхивая со всех сторон. Хвоя, даже больше лес, мята, древесина.       Его инстинкты орут, что это то, что нужно его гнезду.       Бакуго медленно выключает плиту.       Чёрт возьми.       Чёрт.       Чёрт.       Дерьмо.       Он берёт один крекер и съедает.       Так, ладно. Ладно. Вполне можно сказать даже, что логично, даже если он не хочет говорить об этом вслух. В этом так много логики.       Он съедает ещё одно печенье, недовольный, что запах самих крекеров перебивает естественный запах альфы. Это ещё и полностью нарушает его рацион. Ему надо остановиться.       Он съедает ещё одно печенье.       Ну конечно, перед первой нормальной течкой в осознанном возрасте он поймёт, кто именно ему нужен. После всего этого около смертного опыта и стресса для организма, его инстинкты будут вопить ему, кто будет подходить для его гнезда больше всего, даже если разумная часть мозга обычно не замечает запах и отбрасывает.       Ему нужно подать заявление Айзаве на больничный. И предупредить о всех сопутствующих обстоятельствах. И дать все эти знаки о выборе пары для приличия. Хотя в ускоренном темпе. Он не любит ждать.       Кацуки заканчивает готовить ужин, упаковывает его в контейнер. Открывает холодильник и ищет носом, что ещё можно забрать. Холод перебивает его нюх, но он всё равно забирает коробку сока так, будто сам её купил и поставил сюда.       Контейнеры с едой идут в мини-холодильник, как и банка сока.       Он заполняет форму по медицинским показаниям, чтобы отдать Айзаве вечером, когда тот более вменяем и осознан. Судя по поднимающемуся жару, это будет последний раз, когда он сможет выйти из комнаты.       До вечера Кацуки лежит в гнезде, впитывая в себя запах близких людей. Это ещё не до конца идеально, но его температура уже поднялась до противных тридцати семи градусов с половиной, а голова начинает раскалываться. Он засыпает на пару часов и просыпается от будильника.       Кацуки встаёт из гнезда, которое одновременно хочется покинуть из-за неудовлетворённости и не покидать вообще, потому что запах стаи. Но он подхватывает бланк и выходит из общежития. Приходится нацепить патчи на запаховые железы, однако у него есть ещё капля приличия, чтобы не вонять по всей гостиной.       Он стучится в кабинет Айзавы несколько раз. Только на четвёртый сенсей открывает ему дверь.       — Проблемный ребёнок?       Бакуго тут же пихает ему бланк.       Айзава стонет с негодованием, надевает очки и пробегается по строкам.       — О, — Кацуки вспоминает, — и Изуку тоже не будет.       Айзава пару раз моргает, явно переняв эту привычку от грёбанного Тодороки.       — Вы несовершеннолетние.       — И?       Айзава стонет, снимает очки и давит на глаза, будто пытаясь вдавить их себе в черепушку.       — За вас отвечает школа до выпуска.       — Вам нужно разрешение родителей или ещё какое-то такое бумажное дерьмо?       Айзава кивает. Бакуго на пробу прикасается тыльной стороной ладони к своему лбу.       — В электронном варианте подойдёт?       — Да. — Айзава машет рукой, выгоняя его.       По пути в общежитие Кацуки оформляет заявление на телефоне, найдя образец в интернете, и отправляет матери. Старая карга немедленно звонит ему.       — Какого чёрта, паршивец! — кричит она через трубку. Кацуки переступает порог и осматривает гостиную. Почти весь класс столпился возле телевизора с закусками, но Изуку нигде не было видно. Отлично, значит, в своей комнате.       — Чего непонятно, карга? Сенсей потребовал, я отправил. От тебя нужна только электронная печать.       — Почему я узнаю об этом после твоего сенсея! Ты буквально недавно был дома!       Кацуки поднимается наверх по лестнице, желая, чтобы разговора закончился до того, как он дойдёт до нужной комнаты.       Сворованная еда ведь может считаться знаком выбора?       — Я узнал сегодня.       — Ах, — она молчит несколько секунд, и Кацуки останавливается в паре метров от двери. — Это не может подождать?       Кацуки молчит.       Подождать чего? Следующей атаки злодеев? Следующего буквально разорванного в грудной клетке сердца? Следующей комы? Следующих сломанных рук, ног и безумия?       Он продолжает молчать, невольно потирая грудную клетку ладонью.       — Нет, — говорит он.       — Весь в меня, — довольно произносит старая карга.       — Фу, — прямо в трубку с отвращением говорит Кацуки. Мама смеётся.       — Я вышлю разрешение на почту вашему сенсею. Не забывайте предохран…       Кацуки сбрасывает вызов.       Он заходит в комнату Изуку без стука, надеясь того застать в комнате и решить все вопросы разом.       Но Изуку нет в комнате.       Кацуки разочарованно рычит, показательно помечает своим ароматом косяк в коридоре, метя территорию из чистой мстительности.       Ему не хочется брать мерч Всемогущего себе в гнездо. Это просто противно и неправильно на всех уровнях. Но запах. Его инстинкты поют, насколько правильно быть в этой комнате. Быть окутанным запахом леса. Запахом Изуку.       Он невольно мурчит, а потом мурчит ещё громче, потому что здесь безопасно и хорошо. Ещё будет лучше, когда источник запаха будет здесь.       Он ложится на кровать с обычными серыми простынями и складывает руки в замок под головой. С потолка на него смотрит Всемогущий. Бакуго фыркает. Ботаник.       Он решает дождаться Ботаника здесь и отклеивает противные патчи от шеи. Теперь, когда его запах смешивается с запахом Изуку, это невольно повышает температуру его тела ещё выше. Хм, возможно, течка будет даже немного раньше.       Он зарывается носом в подушку и сжимает одело между ног. Возможно, одеяло он тоже заберёт.       Осознавать, что именно Изуку — его альфа, чертовски больно. Их отношения состоят из травм, криков, крови и боли. Они комок ран, где-то гноящихся, где-то зарубцевавшихся в отвратительные шрамы. Но ещё они сила. И немного — надежда.       Кацуки не думает, что кто-то ещё в мире может вынести его характер так, как это делает Изуку. Даже если ботаник думает, что понимает, он не понимает на самом деле, и это всегда немного обидно. Однако ещё лучше Кацуки понимает, что никто другой не оставит в живых Изуку лучше, чем сам Кацуки.       Начало и конец, жизнь и смерть, альфа и омега. В этом так много смысла. И Кацуки пережил слишком много, чтобы прятаться от него. Даже если очень и очень хочется.       Он слышит копошение прямо в коридоре спустя минут пятнадцать. В это время по режиму он уже должен спать, но сейчас его часы сбиты, хотя сонливость приглушает все звуки.       — …он забрал мою подушку!       — …весь мой шкаф…       — …что с ним?..       — …пытается построить тебе гнездо.       От последнего предложения Бакуго фыркает. Доверьтесь Тодороки, чтобы тот ничего не понимал, когда говорят прямым текстом.       — Я не знаю! — взрывается знакомый голос.       Изуку заходит внутрь, захлопывая дверь, делает глубокий вдох и останавливается.       Кацуки слишком хорошо его читает. Столько боёв вместе не проходят бесследно. То, как именно и насколько неподвижно стоит Изуку. То, как он вдыхает. То, как его рот приоткрывается, чтобы попробовать запах на вкус, чтобы тот осел в глотке. То, как начинают виднеться клыки. И огромные чёрные зрачки.       Изуку понимает.       — Ах, — выдыхает он, смотря в глаза Кацуки. О, теперь и мозгом понимает. — Извини, что так долго.       — У тебя в запасе было ещё примерно часа два. Можно сказать, некуда торопиться, — с усмешкой говорит Кацуки и смотрит, как щеки альфы покрываются румянцем.       Бакуго видит, как шестерёнки в чужой голове начинают крутиться, на фоне белым шумом бормотание врубается на полную мощность, а взгляд зелёных глаз мечется туда-сюда со всех вещей в комнате. Какое-то неуместное садистское удовольствие мешает признаться тут же, что Изуку ничего не пропускает. Но Кацуки, в сущности своей, не садист.       (ну разве что чуть-чуть)       — Тебе нужно получить разрешение от своей матери. И чтобы она отправила его Айзаве на почту.       Он кидает телефон в чехле Всемогущего прямо в лицо Изуку, и тот ловит благодаря хорошим рефлексам. Кацуки позволяет себе легко урчать и указывает пальцем на место. Пол возле кровати. Изуку тут же садится, открывает телефон и начинает искать форму.       Ах, он один из таких альф. Услужливая сучья альфа.       Бакуго кладёт ладонь на кудрявую голову, перебирая мокрые после душа кудри, и проводит большим пальцем по одному из мелких шрамов возле уха. У Изуку столько шрамов на теле, что все их не счесть. Негодование. Ревность. Боль. Так много от одних белых полосок на коже.       Он наклоняет голову Изуку чуть вперёд, и тот послушно поддаётся слабой хватке на своём затылке. Огромный шрам на задней стороне шеи будет лучшим шрамом на всём этом теле. Кацуки клянётся самому себе.       — Готово. — Изуку откидывает телефон. — У тебя всё есть? Еда? Бутылки воды? Таблетки? Мази для желёз? Мои вещи…       Кацуки не выдерживает и смеётся.       — Забей. Я узнал только сегодня. Я взял только твои крекеры, старую толстовку и пачку сока. Сойдёт?       — Каччан… У тебя совсем нет моих вещей в гнезде?       Кацуки сжимает зелёные волосы в кулаке и поднимает голову Изуку насильно вверх, чтобы тот видел чертовски расширенные зрачки и клыки, которые теперь невозможно спрятать.       — Ты будешь вонять достаточно.       Тупой ублюдок счастливо улыбается, как будто это самый лучший комплимент на свете.       — До гнезда ещё надо дойти, прежде чем вонять настолько сильно, Деку. Я начинаю чувствовать себя кустом посреди леса, на который решили помочиться.       Из вредности Кацуки метит Изуку обе щеки разом, размазывая масло из желёз настолько сильно, что это можно считать почти унижением.       — Кто бы говорил, Каччан. Не бросай камни в чужой дом, если сам в стеклянном сидишь.       Кацуки с гордостью поднимается с кровати, обернувшись в чужое одеяло, и открывает дверь в коридор.       Толпа за дверью падает на задницы, уставившись на него в полнейшем шоке. Один Тодороки невозмутимо стоит возле стены и взирает на позор чужой стаи, будто это происходит каждый день.       Где-то за спиной неуместно рычит Изуку. Покрытый запахом Кацуки, возможно, он даже может создать образ действительно опасного альфы.       — Какого чёрта? — невозмутимо спрашивает Бакуго, смотря на них сверху вниз.       — Эм, — только отвечает Мина и хлопает глазами.       — Мы, — вторит Киришима.       — Я просто хотел узнать, пригласишь ты его или нет, — с улыбкой выдаёт что-то умное на общем фоне Каминари.       — Я не под твоим началом, поэтому не должен отчитываться, — говорит Половинчатый.       Кацуки смотрит ему в глаза.       Шото смотрит в ответ.       Кацуки продолжает невозмутимо смотреть.       Шото смотрит.       Кацуки приподнимает верхнюю губу и рычит.       — Я думал, ты строишь гнездо для Мидории в качестве подарка ухаживания.       Тодороки, как самый настоящий трусливый альфа, сваливает.       Даже затуманенный началом течки разум Бакуго не может выдать такую дурь.       Бакуго топает ногой, и от его стаи не остаётся и следа.       — Какого чёрта вообще… — бормочет он себе под нос, берёт Изуку за руку и ведёт в свою комнату. Он хочет поскорее оказаться вновь в гнезде, успокоить свои нервы.       Он заходит в комнату и отпускает руку альфы, счастливо укладывая новое одеяло под все подушки, комкая его в нужных местах. Одеяло, конечно, потом придётся выбросить, но ботаник переживёт. Кацуки даже купит ему ещё один нормальный комплект постельного белья, который не будет мерчем.       Итак.       Вот оно.       Идеальное гнездо.       Он вдыхает запах полной грудью и счастливо плюхается в самый центр. Удобно. Мягко. Пахнет домом, стаей и Изуку.       — Я думаю, что они считали Каччана альфой?.. — предполагает Изуку несусветную дурь. Настолько несусветную, что Кацуки искренне смеётся.       — Не оскорбляй мою стаю. Они не настолько идиоты, чтобы не понимать. У них есть чёртов нос. Они нюхают меня почти каждый день. Нельзя не понять.       — Ну, запах Каччана довольно необычный…       Изуку переминается с ноги на ногу, испуская волну какого-то неуместного смущения. Не «я стесняюсь романтики» смущения, а «это может обидеть» смущения.       — Ха?       — Эм… Как бы… — Изуку вновь начинает противно бормотать, что заставляет Кацуки рычать в ответ. — Порох! Ты пахнешь порохом и кровью! А твои более сладкие ноты… Скорее всего, они думают, что это от причуды.       Кацуки склоняет голову набок, размышляя.       На самом деле, к чёрту размышления. У него тут готовое гнездо и альфа, которая не решается по самой тупой причине войти внутрь.       — Так? — Кацуки ухмыляется. — Тебе не нравится мой запах?       — Нет! — Изуку тут же кричит и наконец-то поднимает взгляд. В глазах блистает уверенность и сталь, которые так долго искал Кацуки. — Запах Каччана великолепен.       — Так заходи уже, чёртов задрот.       Дверь закрывается с тихим хлопком.

***

Бонус

      — Бакубро, так ты…       Бакуго хмыкает, не отрывая взгляда от курицы на сковороде. Надо ловить момент, когда соус не прикипит к сковороде, но станет достаточно густым. Действительно сложно без масла.       — Ты омега.       Даже Кацуки ловит ненормальную тишину в общей гостиной, когда переворачивает курицу лопаткой. Фактически, кажется, что это единственный звук в комнате. Будто чёртовы статисты даже отказываются дышать, пока он не ответит. Боковым зрением он ловит, как Мина замирает с журналом в руках, Каминари прекращает двигать пальцами по сенсорному экрану телефона, а пальцы Киришимы рядом впиваются в кухонный гарнитур так, будто готовы удерживать от удара в стену.       Чёрт. Грёбанный ботаник был прав. Они действительно не знали.       — И? Закончи свою чёртову мысль.       Звук дыхания вновь появляется в комнате, и плечи Бакуго немного расслабляются.       Бакуго принюхивается к курице и довольно вываливает её в общую миску.       — Ничего! Просто это… — Киришима мнётся, не зная, как продолжить.       — Так если ничего, какого чёрта ты не в тренажёрном зале? У тебя уже как три минуты должна идти тренировка. — Бакуго поворачивается и смотрит прямо в глаза Киришиме, чуть задрав голову вверх. Кацуки знает, что следы укусов на его шее прекрасно видны. Он выставляет их напоказ, кидая тупому альфе вызов. Потому что приказы главы стаи неоспоримы. И если Эйджиро попробует…       Лёгкий румянец от смущения на чужих щеках тут же сменяется мертвецкой бледностью.       Три секунды — и Дерьмовые волосы уже захлопывают дверь, на пути переодевая штаны. Бакуго слышит, как Киришима падает на пороге за дверью, и закатывает глаза.       — А у тебя подготовка к тесту по физике с Принцессой и Половинчатым через десять минут. Мне пришлось просить за тебя, так что постарайся не облажаться перед чужой стаей, — он строго говорит Мине. Та, ойкнув, кидает журнал на столик и убегает на верхний этаж.       Бакуго берёт две миски с рисом, накладывает сверху курицу и идёт к Каминари, который с замиранием сердца ждёт награды.       — А ты… — Денки смотрит на него своими огромными глазами, — держи свой обед.       — Йес! — кричит Каминари и тут же принимает за еду. — Я заслужил? Заслужил?       — Да-да, молодец. Видимо, нынче это целое достижение.       Каминари сияет, уплетая курицу за обе щеки. Когда Бакуго склоняется над тарелкой, он ловит взгляд Денки на отсутствии метки на затылке.       — Так, — говорит он с набитым ртом, и Бакуго морщится в искреннем отвращении. — Ты и Деку?       Кацуки пожимает плечами.       — Я беру то, что хочу. Ботаник доказал, что может сдохнуть в любой момент, так что я взял его, пока у нас есть хоть какое-то время.       Может, он привязал его по крайне эгоистичной, больной причине. Может, такой взгляд не очень оптимистичен. Не то чтобы сам Кацуки считает себя бессмертным. Так какой смысл оттягивать то, чем можно по-настоящему наслаждаться?       Улыбка Каминари, раньше приклеенная к его лицу, тут же пропадает. Чуя запах сожаления, Кацуки незамедлительно помечает омегу своим запахом, перекрывая плохие эмоции. Что, наверное, с его запахом не лучшая идея, но Денки всё равно немного приходит в себя.       — Очень пессимистичный взгляд на вещи. А как же романтика, Каччан? Обеспечивающий твою безопасность альфа, ухаживающие подарки…       Бакуго громко фыркает. Каминари поворачивает голову и вздрагивает, следя взглядом за кем-то за спиной Кацуки.       — Скорее метеорит разорвёт землю, чем Изуку сможет обеспечить мою безопасность. Или еду во время течки. Или другое подобное дерьмо, которое придёт тебе в голову. Это я буду обеспечивать нас обоих.       — Знаешь, Каччан, я слышу тебя, — голос Изуку раздаётся из-за спины. Бакуго вновь фыркает. Привлечённый запахом еды с кухни Мидория — немного предсказуемая вещь.       — Ой-ой, как мне жаль, — произносит Кацуки с максимальным сарказмом. Изуку, притворно обидевшись, отворачивается и идёт к кухонной стойке, чтобы поесть. Короткие кудрявые волосы никак не могут скрыть свежий укус на затылке.       Бакуго ловит взгляд Каминари и беззвучно произносит: «На то и был расчёт». Каминари беззвучно смеётся, зажав рот ладонью, и Бакуго прикладывает палец к губам.