Я был под гипнозом его речи...

1919 год, Задняя комната мюнхенской пивной «Штернэкке»

Ещё час назад тут играла тихая, успокаивающая музыка. Она словно пыталась сказать мне, что проигрыш Германии в Первой мировой ничего не значит. Но это не так… Над нашей страной навис огромный позор, который останется в истории навсегда. Нам не смыть с себя клеймо неудачников, даже эти чертовы коммунисты считают, что теперь могут тут заправлять. Сейчас полный хаос, нищета и разруха, а всё из-за этого поражения. Я пришёл на заседание ДАП, чтобы найти свой путь, понять, чего я хочу и как дальше действовать. Я пришёл сюда с этой целью, как и все тут присутствующие… Человек двадцать, двадцать пять. Сидят, устало пьют пиво и слушают Антона Дрекслера. А что моё пиво?.. Оно уже остыло, стало тёплым и не вкусным, мне не хочется тут больше находиться. Я пришёл зря. Председатель партии хочет кому-то передать микрофон, пожалуй, можно задержаться. «Вашему вниманию, Господин Гитлер». Из тени, словно голодный волк с кровавыми глазами и слюной на клыках, вышел мужчина. Его костюм не был дорогим, но хорошо смотрелся, подчёркивая фигуру. Прямая спина, немного суровые брови и крепкие руки… Он взял микрофон, все смотрели на него. Все ждали. Он выдержал паузу, а после тихо и плавно начал свою речь. — Из-за проигранной войны мы потеряли свои права, страна превратилась в разруху и до сих пор не восстановилась! Дело ли во власти? Не только, но и в тех, кто нас окружают! Евреи, Китайцы… Моё сердце бешено заколотилось, меня бросило в жар. Я не понимал от алкоголя это или от выступления этого Гитлера… Его тихий тон сменялся более громким и уверенным. Весь зал будто околдовало, все внимательно слушали. Я нашёл силы прекратить смотреть на сцену, и решил пройтись по комнате. Проходя к другому концу комнаты, я рассматривал Гитлера, я смог увидеть новые черты его лица. Одна прядь свисала на лицо, заставляя смотреть в голубые глаза. Его вены надувались, лицо краснело, а глаза наливались кровью. Он сдерживал себя, чтобы не сорваться на крик. Микрофон был выброшен в сторону, голос был достаточно громким, чтобы все присутствующие его слышали. Я был под гипнозом его речи… Мне не хотелось больше пива, ни тёплого, ни холодного. Я лишь хотел быть рядом с ним, делить с ним его идеи, цели. За какие-то минуты я понял чего хочу, мне повезло, что я встретил его тут. Я готов подчиняться Гитлеру беспрекословно до конца своих дней. Я хоть и студент, желавший развлечений и свободной жизни, но без Гитлера я этого не хочу. Я не смогу жить без него. Он моя мессия. Речь была закончена, нависла тишина. Люди отходили от шока, они переваривали информацию. К черту пиво, я начал хлопать в ладоши. Я сделал это первый и Гитлер посмотрел на меня. Он заметил меня. На его лице была уверенность, плохо сдерживаемое наслаждение. Он понимал, что он сейчас тут всех покорил. Подняв микрофон, Гитлер вручил его Антону, извинившись за то, что бросил его на пол. Председатель ДАП с осторожностью взял прибор, прижав его к своему сердцу, его глаза горели. Ну нет! Я единственный, кто заслуживает восхищаться им, я единственный, кто должен быть рядом. Сквозь толпу, которая последовала за Адольфом, чтобы задать ему вопросы, поговорить, мне пришлось прорываться с трудом. Но этого стоило того, ведь я первый, кто сможет с ним лично поговорить. Мне страшно, я волнуюсь, голос дрожит… — Мой трибун! — Я обхватил импульсивно своими руками его ладонь. — Ваша речь потрясающая, я хочу узнать больше о ваших целях, я хочу идти за Вами. Честно, я еле сдержался от того, чтобы назвать его господином. Хотя, должен признать, что «трибун» и так близкое по значению слово. Я смог удивить Гитлера, его брови чуть приподнялись, а после на лице появилась мягкая улыбка. — Конечно, я готов с Вами сейчас всё обсудить, — он в ответ пожал мою руку, заставив вновь впасть моё тело в жар. Мы прошли из здания на улицу, была непогода, но это даже лучше. Я смогу скрыть свой восторг за этими морозными ветрами. Мы шли долго и быстро, молча и напрягающе, толпа следовала всё за нами. Но я ликовал, ведь Гитлер выбрал меня, и сейчас идёт со мной, а не с кем-либо другим. Достав пачку сигарет и предложив Адольфу (получив отказ), закурил. Сделав глубокую затяжку, убеждаясь, что больше никто из покорённых зрителей речи нас не преследует, наконец, заговорил. — Вы покорили моё сердце своей речью, Вы за истинную демократию и за благо граждан, почему я о Вас никогда раньше не слышал? Адольф чуть нахмурился, будто ему не хотелось об этом говорить, но после он улыбнулся, а глаза его заблестели какой-то заботой. Но не смотря на это брови были хмуры: — Я раньше не занимался политикой. — Почему решили начать? — Понял, что нашей стране нужен человек, который её поведёт по пути развития, — отвечал Адольф, не показывая никаких эмоций. Казался таким таинственным и загадочным, что я хотел было его повалить на холодный снег, начав расспрашивать обо всей его биографии. Честно, было страшно говорить, не хотелось сказать какую-нибудь глупость и упасть в его глазах. В его глубоких, наполненных надеждой, мудростью и злобой глазах. Сочетается не сочетаемое, это разве возможно? Я сделал еще одну затяжку. — У вас красивые глаза… — робким голосом пробормотал, отведя взгляд в сторону, выдыхая дым. Было стыдно, и я не понимал с чего сказал это. Дурак! — Сколько вам лет? — спросил он меня. — Девятнадцать, мой сир… — Понятно… — Гитлер сузил свои глаза, погрузившись в раздумья. Я не знал о чем он думает, может, посчитал меня малым для того, чтобы следовать за ним? Всё возможно, но я надеюсь, что это не так. Хочется что-то сказать, но я даже дышать боюсь. Мы молчали минуты две, он остановился, посмотрев на меня. Сигара уже была выброшена, и мне некуда было девать своё волнение. Спрятав руки в карманы, стал смотреть ему в глаза. Вокруг никого не было, только темнота и свист ветра. — Я, пожалуй, отправлюсь в гостиницу, — сказал Адольф и моё сердце застыло. Это я виноват, я сказал, что хочу многое узнать, но в итоге, ничего не выполнил из обещанного. Как глупо с моей стороны, ведь он даже не захотел знать мои адреса! — Почему гостиница? К чему переплачивать? Переезжайте ко мне… — как-то встревоженно и по-детски прохрипел я. — Нет, ни к чему, благодарю… — он развернулся и уже стал уходить. Мои пальцы запотели в карманах, я высунул руки и сжал их в кулаки. — Чтобы помочь Вам улучшить целую страну, я должен хотя бы помочь Вам! Гитлер остановился, я видел только его массивные плечи. Мои руки и ноги дрожали, я испугался, что навлеку на себя гнев моей мессии. Молчание сводило меня с ума, поэтому я решил действовать. — Так что сейчас мы заберём Ваши вещи и вместе с ними направимся в мою квартиру, — подойдя к Гитлеру, взял его за руку и заставил повернуть ко мне хотя бы полубоком. На его лице была улыбка, слабая, но такая пронзающая… Я сразу же отпустил руку, сделав небольшой шаг назад, сердце бешено билось. — Хорошо, — ответил Адольф, положив на моё плечо руку и потащив меня дальше вперёд. Стало гораздо теплее и морально, и физически. Его шея была так близка, он был выше меня на сантиметров десять. Я был низким, он тоже не высок, но для меня он возвышался выше всех. Словно он Бог. Мы дошли до гостиницы где забрали его вещи: чемодан с одеждой, бумаги и даже пистолет. Небольшой набор, но сумка казалась весьма новой, видимо, Адольф разъезжает по Германии совсем недолго. Или же он очень аккуратный, впрочем, оба варианты верны. Пока мы шли к моему дому, я прокручивал диалог в голове, мне стало ясно почему он решил уйти. Я хотел поговорить о его целях, а говорил о его глазах. Наверно, он считает меня за идиота. Радует только то, что он всё же согласился на моё предложение помочь. У меня была однокомнатная, серая квартира. Я не из богатой семьи, но и не из бедной, однако, по виду моей комнатушки можно сделать вывод, что я очень беден. Поставив железный чайник на газ и приготовив чашки, стал готовить ужин. Адольф сидел за столом и смотрел на меня, я ощущал как он пронзительно смотрел на мою спину. Меня это заводило. — Я всё думаю… Мне Ваше имя так и не известно, да? — Сказал Гитлер своим низким, но словно режущим мою душу, голосом. — Иозеф Геббельс, мой трибун… — Геббельс, согласны ли вы быть моим? Я застыл, пытаясь понять вопрос, сердце бешено заколотилось. Яйца на сковороде жарились, и начали пригорать, а я всё не мешал и не мешал их. Поняв, что я долго уже молчу, Гитлер продолжил говорить. — Вы готовы быть моим подчинённым и следовать за мной какой бы путь я не выбрал? Он так быстро понял, что я влюбился не в его цели и речь, а в самого него, что так прямо спросил об этом… Повернувшись резко к нему лицом, я положил руку на стол, нагнувшись вперёд вблизь Гитлера. — Я готов принять от вас пулю в сердце, мой господин… — прошептал я, смотря ему в глаза. На секунду мне показалось, что мы слишком близко. Его дыхание обжигало мою кожу… — Хорошо, я буду рад не нажать на курок, — спокойно ответил он, положив свою руку мне за шею, притянув к себе и крепко обняв. Улыбнувшись, я обнял в ответ, прикрыв глаза и вдыхая аромат парфюма своей мессии… Мы так близки. Даже если это ложь с его стороны — я не против. Бог не обязан любить грешника, который любит Бога.