Заболел?

      Пока жизнь в академии шла своим чередом, пока ученики по прежнему посещали уроки, произошло нечто непредсказуемое. И это даже не появление Лиги Злодеев. И даже не спокойствие Кацуки. И не смерть Всемогущего. (к счастью) — Шото Тодороки Заболел, — произносит классный руководитель, стоящий у своего стола, лениво проходясь взглядом по головам учеников, мысленно считая присутствующих. Честно сказать, сегодня он выглядел более потрёпанным, чем раньше, и никто даже не мог додуматься почему. Хотя, возможно, Айзава изначально знал, что что-то необычным способом пойдёт наперекосяк, потому и просто наплевал на прихорашивания на сегодня. — Одного из класса следовало бы оставить с ним. — Чё за бред? — хмыкает Бакуго. Привычная его реакция на всё, что только можно. Мидория захотел в Юэй — что за бред? Мидория прошёл вступительный экзамен в Юэй — что за бред? Тодороки с квирком замораживания заболел — что за бред? А не отреагировать он никак, увы, не может — рот не держится на замке. Откинувшись на спинку стула и смело закинув ноги на парту, на удивление он не привлекал внимания Айзавы, ведь этого бестолкового юношу уже ничто не остановит. Вроде как. — Тодороки-кун? — нерешительно отозвался Мидория, сжимая кулачки. — Но как… — Так получилось, — тут же отвечает Ластик, устало прикрыв глаза. Что как, а подробностей он даже знать не знал. Не интересовался, не расспрашивал, не мучал Шото из уважения. Или же из безразличия. Но ни то и ни другое. На самом деле учитель знал, что найдётся ученик, который всё расскажет за него. Точнее, ученица. — Он поздно вчера гулял, — еле слышно сообщает Яойрозу, приподняв руку, — легко одевшись. Он не послушал меня, когда я просила его хотя бы шапку надеть или шарф. Он… просто ушёл, — на этих словах в глазах девушки читалось недовольство вперемешку со стыдом. Зная Момо, ребята не удивлялись данной её эмоции, поэтому приняли это за должное. Но Момо было очень обидно, ведь она всерьёз принимала вину на себя. Брюнетка опускает голову, прикрывая глаза, что скоро будто окажутся на мокром месте, но тут же слышится ответ Айзавы: — Во всяком случае Тодороки сам виноват. Но один со своей простудой он вряд ли справится, нужна помощь. — А можно мне? — тут же следует голос Киришимы. Это был самый неожиданный кандидат на такую работёнку. — Я бы мог ему помочь!       Конечно Киришима не видел преимуществ в себе как в няньке-посиделке, но зато он явно видел плюс в том, что с помощью такой деятельности он может вполне законно прогулять занятия. Так почему бы и нет? — Нет! Айзава-сан, разрешите мне взять данную ответственность на себя! — Иида буквально вскакивает с места и машет, как и всегда, руками, а очки, кажется, даже вспотели от его пылающего чувства так называемой ответственности. (Не то, чтобы она у него не имеется) — Я более чем уверен, что Киришима не справится с этой задачей, как ему стоит! Не в обиду будет сказано! — Эй?! С чего это решил?!       Мидория в замешательстве. Он думает, что это будет слишком, если разрешат кому-то из них пойти в качестве посиделки к больному. Один хочет прогулять занятия, другой действует чисто из принципов (?). Что-то управляет Изуку, и он поднимает дрожащую ручонку, тихо произнося: — Айзава-сан, разрешите… — Урарака, — тут же перебивает Шота, а от произнесённого имени саму девчонку резко передергивает. — Полагаюсь на тебя.       Тогда Мидория успокаивается, расслабленно выдыхая и опуская руку. Он точно знал, что Очако умеет заботиться, знает всему меру, да и вообще хороший человек в целом. Но… — А-Айзава-сан! — Очако задрожала как лист на ветерке, не решаясь сдвинуться с места. — Простите, но я не могу!       Учитель молча пронзал взглядом ученицу, ожидая, скорее всего, причины отказа. Девушка всё понимала, поэтому с трудом встаёт с места, выпрямившись, и продолжает: — Я не думаю, что гожусь на эту роль… Тем более… Я… Боюсь Тодороки, — и неслабо так краснеет, пряча ошеломлённый взгляд в парту. — Боишься? — тихо переспрашивает Изуку, скорее всего у себя. Айзава не переспрашивал, кивает в ответ Урараке, разрешая ей сесть на место, и продолжает обводить взглядом помещение. — Кацуки Бакуго, — раздаётся следом голос Ластика, и в тот же момент все оглядываются на блондина, чьё лицо было нехило так перекошено. — Тогда пойдёшь ты. — В смысле? — спросили все хором. — Чё за бред? — повторяется Кацуки, скаля зубы в ехидной ухмылке. — Вы серьёзно думаете, что я поведусь на это? Этот придурок наверняка прикидывается… — Айзава-сан, Вы же понимаете, что будет, если пустить Бакуго к Тодороки? — взволнованно воскликнул Каминари, широко распахнутыми глазами глядя на учителя. — Это опаснее, чем взорвать ядерную бомбу! — Э?! А ну повтори! — зарычал Кацуки, встав на ноги. — Я тебя сейчас взорву! — Прекратите, — спокойным тоном произносит Айзава, все замолкают, только Бакуго яростно глянул на учителя. — Вынужден тебе объяснить, Бакуго, что сегодня те занятия, на которых тебе не доставляет проблем быть. Ты легко справляешься с ними, поэтому ты являешься наиболее выгодным вариантом. И изволь следовать моим указаниям. — Чёрт, — шипит блондин, сжимая кулаки.       Он, очевидно, не хотел брать подобные задания. Бросьте, разве в Академии Героев этим занимаются? За кем-то бегать, платочки подносить, поить лекарствами… Но тут же до Бакуго доходит. Герой — это человек, который поможет кому-либо не в зависимости от того, в какой тот ситуации. В каком-то смысле хороший врач — тоже герой. Хоть эти размышления больше похожи на мысли придурка Деку, Бакуго посчитал это вполне адекватным. Уж если хочешь стать героем номер один, то следует себя развивать во всех направлениях по чуть-чуть. Надо быть идеальным. Да и тем более Кацуки уже не сможет так отвязаться, как это сделала Урарака, он прекрасно это понимал. Иллюзия выбора, которого просто нет. — Хорошо, — с трудом выдыхает блондин, жмуря глаза и отворачивая голову в сторону, пока одноклассники с разинутыми ртами глядели на Кацуки.       Все начали задаваться вопросом: «Точно ли это Кацуки Бакуго, которого мы знаем и боимся?» Но Каччан молча взял свою сумку, закинул себе на плечо и уже направился к выходу с позволения Айзавы. Он и сам толком не сразу поверил в то, что согласился. Тем не менее, вот он, идёт на своё «задание». — Думаю, это будет полезнее, чем ваши классные посиделки, — усмехнулся напоследок блондин, похотливым взглядом окинув класс. Он имел огромный талант всё, что он получает, показывать остальным так, чтобы все завидовали. И именно благодаря его последней фразе все начали безумно завидовать ему. Никто даже не мог объяснить из-за чего именно. Но Мидория, например, завидовал его смелости и умению всё-таки идти навстречу, когда пригодится.

***

      Бакуго ступает с огромным нежеланием к комнате своего недруга, готовя в голове речь, с которой и вломится в ту самую комнату. «Я знаю, что ты прикидываешься, поэтому не требуй с меня ничего, ясно?»       Да, вполне пойдёт. Тодороки ведь не настолько туп, чтобы не понять этой фразы.       Лекарства шуршали в пакете, что нёс Кацуки, и этот шелест понемногу начал его бесить. Такое было впечатление, что медсестра выдала буквально всё, что у неё лежало на полках в кабинете. Вот, кстати, зачем? У этого Шото сто пудов какая-то слабая болезнь, так зачем столько лекарств? Его скорее плохо пронесёт с них, чем он выздоровеет и придёт в форму.       Хватаясь за ручку двери, на которой висела именная табличка с надписью «Тодороки Шото», Каччан распахивает её, позволяя свету коридора влиться в декорированную японскую комнату. На традиционной постели лежал сам Тодороки, укрытый одеялом: глаза его были закрыты, лицо в целом было спокойнее некуда. — Эй, айсберг, я тебе пожрать принёс, — громко объявляет блондин, включая свет на полную яркость и захлопнув дверь, от чего затряслись все мелкие вещи, находящиеся на полочках. От раздражающих звуков и света Шото недовольно жмурится, поджимая губы, но не переворачивается, дабы скрыться от пришедшего бедствия в человеческом облике, а лежит ровно на спине, принимая весь удар на себя. — Только не говори, что Айзава-сан… — Он меня заставил, — тут же перебил Кацуки, вываливая однокласснику в ноги упаковки с лекарствами из пакета. — На, жри таблетки. Может посинеешь и придёшь в форму. — Я уже выпил нужные, — Шото чуть приоткрывает глаза, устремляя взгляд в гостя. Глаза более чем уставшие, из-за чего походили на глаза Айзавы. А это имеется в виду, что Тодороки ну очень уж плохо. — Хочешь сказать я просто так сюда припёрся? Ты не охуел ли? — раздражённо расспрашивал Бакуго на повышенных тонах, садясь рядом с постелью. — Я бы лучше на уроках сидел, чем с тобой нянчился. Нахера тебе вообще кто-то нужен был?       Сначала тот молчал. Молча смотрел на Кацуки, пока не вздохнул, отводя взгляд в сторону. — Меня бросает то в жар, то в безумный холод, — признаётся наконец-то он. Бакуго чуть содрогается, но головы не поднимает, только внимательнее прислушивается. Разве не всегда так происходит с Шото, когда он использует квирк? Тодороки продолжает: — Становится то до ужаса горячо, то смертельно холодно. В обоих случаях я не могу двигаться, — больной чуть пошевелил руками под одеялом, пытаясь их достать оттуда, но даже на это у него не хватало сил. Кацуки тогда насторожился, внимательно наблюдая за парнем. — Мне больно, Кацуки. Поэтому и нужна была помощь… — Тц, да достал ты со своим нытьём, — скорчив самую недовольную гримасу, фыркает в ответ тот, отмахиваясь руками. — Куда я уже денусь? Мне Айзава обещал при непослушании пинков под зад прописать, — и, тяжко вздыхая, подпирает голову рукой, глядя вверх, в потолок.       Пусть Тодороки и не ожидал такого резкого ответа, он мягко улыбнулся, глядя прикрытыми глазами на блондина. Хоть этот Бакуго и ведёт себя часто как несносный придурок, иногда чувство сострадания в нём может проявиться. — Так… Что надо сделать-то? Выкладывай уже, — бурчит блондин, устремив взгляд алых глаз в кучу таблеток. От этих разнообразных надписей в глазах начинает рябить, от чего парень жмурит глаза, пальцами массируя переносицу. — Вот уж не думал, что ты так сильно хочешь пойти на занятия, нежели прогулять их. Так спешишь… — Когда человек болеет, его чувство юмора становится хуёвее некуда. И ты не исключение, — Каччан хмурит брови, закатывая глаза. Тогда же и Тодороки хмурится, отводя взгляд. — Просто сиди в моей комнате… Когда будут проблемы, я дам тебе знать, — тише произносит Шото, закрывая глаза. И сразу же Бакуго встаёт на ноги, начинает прохаживаться по комнате, чтобы уж совсем не заскучать, заодно и приглушить свет, что причинял некий дискомфорт больному. Пока есть время осмотреться и отыскать информацию о своём однокласснике и по совместительству сопернике, почему бы не воспользоваться этим прекрасным шансом?       С первого взгляда сразу можно сказать, что обстановка в этом помещении нудная и уж очень традиционная. Прямо как сам хозяин комнаты. Сначала даже никакого бардака, лежащих на виду значимых вещей, фотографий не заметишь. Но Бакуго был парнем, зачастую сующим свой нос не в его дело, потому он это и делает сейчас. Приоткрывает тумбочки и тут на виду оказывались все вещи Тодороки один за другим. — «Штаны, футболки, фотография, » — перечислял сам себе только губами он, но на последнем замер. Пальцами он аккуратно достаёт фотоснимок в поцарапанной старой рамке. Присмотревшись внимательнее к изображению, Кацуки видит маленького Шото с мамой, невероятно симпатичной девушкой с пепельно-серебристыми волосами и тёмными серыми глазами, папой, молодым на тот момент мужчиной с такой же огненной бородой, но более худым телосложением. Единственное, что там отличалось от настоящего времени, так это отсутствие шрама на левой стороне лица Шото. А ещё все улыбались, а особенно широко улыбался сам ребёнок.       Нет, конечно Бакуго добыл у кого-то информацию о дерьмовом детстве сыночка Старателя. Знает, что шрам не просто так проявился на левом глазу, что мать не была рядом с ним дурацкие лет десять, наверно. Но не знал вообще, что этот Тодороки Шото когда-либо улыбался так широко и задорно. Ну ходит себе ледяная глыба, а лицо у него кирпичом. Что ещё можно о нём подумать? — Эй, половинчатый, — окликает он больного, от чего тот поёжился в кровати, нехотя открывая глаза, но терпеливо уделяя внимание. Бакуго, держа в одной руке нашедшуюся улику, подходит и показывает её парню, спрашивая: — Тебе было весело на этой фотографии?       Бледная прозрачная кожа парня понемногу начала краснеть — от смущения, а не от повышения температуры — и Шото зажмурил глаза, прошипев, лишь бы не улыбнуться от приятных воспоминаний, которых у него было не так уж много. Но зато эти воспоминания были одними из самых ярких. — Ну… Было дело. — Было дело? — не отставал Бакуго, садясь рядом на краю кровати, поджав под себя ноги. — Да тут не просто дело было, а целое детство. Ты улыбаться умеешь? — Конечно умею, я же имею чувства. — Нет, именно искренне радостно. — То же самое я могу спросить и у тебя, — ухмыльнулся Шото, что тоже было довольно редким явлением. — Никогда не видел, чтобы ты искренне с радостью улыбался. Тебе будто только дьявольские, ядовитые усмешки знакомы.       Кацуки недовольно цокает языком, отворачивая голову, пока тот начинает старательно тереть нос. Шото чувствовал себя неудобно, когда ощущал, как его нос становился влажным с того не сего, что свидетельствовало о насморке. При этом больной старался вытирать нос незаметно. Когда Бакуго поворачивается обратно, Шото тут же отдёргивает руку от лица, внимательно глядя на него. Так повторялось раз пять. На шестой раз блондин вскидывает бровь, выжидающе глядя на парня. — Что ты делаешь? — Я? Ничего. — Кровать с тобой трясётся, когда я отворачиваюсь, — взгляд Бакуго уже выражал недоверие и отвращение. Уж гадай, что он себе там надумал. — Нет, нет, я ногу чесал… — Знаю я, какую ты там ногу чесал! — возмутился Кацуки, и в тот же самый момент Тодороки ярко краснеет (и уже не от смущения, а от температуры), а его левая сторона начала потихоньку излучать язычки пламени. И вдобавок ко всему сам Тодороки громко так шмыгает носом, тут же прикрывая лицо ладонью. Тогда Бакуго рассвирепел: — Ты охренел?! Чего молчал?! — Я не хочу доставлять тебе неудобств, — мямлит Шото, но его уже не слушают. Каччан роется в куче лекарств и находит градусник, который тут же протягивает больному. — Мерь температуру, — приказывает он. — Г-градусник не выдержит такой температуры, — еле выговаривает тот, вытирая капельки пота со лба одеялом. Огонь чуть распространяется на ткани постельного белья, но тут же затухает. — Н-нужен… Платок, — и снова следует звонкое шмыгание. — Я… не могу дышать… — Чёрт, чёрт, чёрт! — Бакуго уже насильно впихивает в подмышку юноши градусник. — Я тебе сказал — выполняй! — и дальше продолжает поиски подходящего лекарства. — Кацуки… платок, — Тодороки уже садится на кровати с великим трудом, протягивая дрожащие руки к Бакуго. Градусник выпадает, а на шкале ртуть устремилась точно вверх, за штрих сорока градусов. Ну конечно, тот ещё горячий юноша… — Сука, да где же от температуры?! — уже орёт одноклассник, отбрасывая ненужные лекарства куда подальше.       И через одно мгновение Тодороки хватает парня за футболку, тянет к себе ближе и…

…высмаркивается в футболку Кацуки.

      Нависла тишина.       Шото поднимает уставший, замученный взгляд и видит застывшее лицо. Та ещё жуть: венки на висках, кажется, сейчас взорвутся от напряжения, а глаза Кацуки вылетят из орбит, пока из ушей и носа будет гудеть пар. Всё как в сериях мультика «Том и Джерри», только в реальности. — Прости, Бакуго, — тише шепчет парень, неуверенно всё ещё сжимая чужую футболку в кулаках. — Я… возмещу. — Ты охуел?! — резко орёт Кацуки. В принципе, как обычно. — Ты что наделал?! — Правда, прости, я возмещу! — попытался его перекрикнуть Тодороки, жмуря глаза. — Я держу слово, можешь мне поверить! — ЭТО БЫЛА МОЯ ЛЮБИМАЯ ФУТБОЛКА. — Я постираю… — ТЫ НЕВЫНОСИМ. — Ты сам виноват, — вздыхает Шото, опуская голову. — Ты не приносил мне платок… — Будто бы это моя проблема, — рычит тот. — Да, ты же в невыгодной сейчас ситуации.       Бакуго снимает с себя испорченный элемент одежды и агрессивно кидает его в угол комнаты. Тодороки только остаётся наблюдать и виновато отводить взгляд, как только «сиделка» глянет на него своим безумным взором. Шото медленно ложится обратно в кровать, шмыгая красноватым носом, укрывает себя до шеи одеялом, молчит. — Стой, — шикнул Бакуго, стягивая одеяло обратно. — Что как, а это нужно, — блондин, хмурый и злой, но спокойно залезает рукой под спальную рубашку Шото, всучивая градусник в подмышку. Удостоверившись, что пациент зажал градусник, Кацуки чуть кивнул, выныривая из-под чужой одежды, поправляя её и укрывая одеялом. После этого блондин засел у оставшихся лекарств и продолжил поиск нужного. — Такой спокойный, — случайно вслух произносит Тодороки, на что тот не мог не отреагировать, оборачивается, пронзая взглядом. — А что, разве я не всегда спокойный? — и Кацуки улыбается, вскрывая какую-то маленькую бутылочку, достаёт ложечку и подсаживается ближе. — Сейчас выпьем… — Оно не отравлено? — Сейчас проверим… — Эй! — Да ладно тебе, нет конечно, — блондин жмёт плечами и протягивает тому ложечку уже с жидкостью. Отнёсся он к этому, надо сказать, уже весьма серьёзно. — Давай. — За наше здоровье? — Шото слабо смеётся из последних своих сил, садясь удобнее. — И за то, чтобы я стал героем номер один! — добавил Кацуки, тут же пихая ложку в рот однокласснику до того, как тот успел опомниться. — Есть! — и громко захохотал. — Придурок, — прошипел Шото, корчась от горьковатого привкуса и чужой хитрости. — Думай как хочешь, но мы же оба понимаем, что это мне суждено стать героем номер один. — Только в твоих снах, половинчатый!

***

— Каччан… Каччан! — тихонько слышится голосок. Как в тумане. Блондин не сразу даже открывает глаза, сначала собрался пошевелить рукой, но та с места не сдвинулась — что-то её держит. Голосок настойчиво продолжает глухо бормотать: — Каччан, проснись! Чёрт… Тодороки-кун совсем замёрз…       Бакуго чуть вздрагивает, наконец-то открывает глаза и в первую очередь видит перед собой самое ненавистное лицо Деку, а потом замечает, что сам он лежит почти на ногах Тодороки, и что именно сковало его руку — лёд. Сам Тодороки лежит, спокойно высыпаясь, даже когда половину его тела охватил тот же самый лёд. — Твою ж мать, — рычит Кацуки, пытаясь выдернуть руку из оков. — Как Тодороки-кун? — парнишка только потянулся ручками, чтобы помочь другу, но тут же опомнился, отдергивая их — Каччан ненавидит, когда ему помогают. — Не видишь? Не выздоровел, — грубо отвечает тот, наконец-то раскалывая лёд и разминая пальцы. — Не знаю, ничто не помогло. Бесполезно это всё.       Мидория мило улыбается, глядя на блондина, а его щёчки мягко краснеют, пока глазки сияют некой радостью, что ли. — Я рад, что ты справился с этим, Каччан. — Я ничего даже не сделал! Только этот гад высморкался в мою футболку, — парень указывает в сторону испорченной вещи. — Это единственное, что произошло за это время. — Но ты с ним смог поладить. В какой-то мере, — ободряюще закивал Изуку, от чего его причёска забавно так тряслась. — Я уверен, что Тодороки-кун оценил твои старания, хоть ты и не так уж желал пойти на это…       В ответ блондин лишь шипит, отворачиваясь. — Да, оценил, — вдруг слышится голос Тодороки, от которого остальные двое нехило вздрагивают. Лёд с правой стороны тела Шото тут же стремительно начал таять, да и Бакуго замечает, что взгляд пациента стал живее, бодрее, чем раньше. — Мне правда стало лучше. Спасибо. А футболку я постираю и отдам. — Ха? — блондин вскинул бровь, удивлённо приоткрыв рот. — Если не веришь на слово, то вот, — Шото достаёт градусник и протягивает его своему доктору. Тот же выхватывает градусник у больного, приглядывается и видит желанные 36,6. — Ха-ха! Так всё-таки сработало! — на лице уже заиграла победная улыбка. — Есть!       Мидория также радостно улыбнулся, захлопав в ладошки: — Ура! Тодороки здоров! — Ну, не на сто процентов, но мне намного лучше, — уточнил Тодороки, тихо прокашлявшись в кулак. — Наконец-то я свободен! — Бакуго вскинул руки вверх, встал на ноги и направился к выходу. — До свидания, неудачники!        Деку передёрнулся от хлопка двери, но тут же поспешил спросить то, о чём он думал весь этот день: — А эта болезнь заразная, как ты думаешь, Тодороки-кун? — М… Нет, не думаю…

***

На следующий день.       Шото садится на край кровати, аккуратно выкладывая три вида лекарств и градусник из компатного маленького пакетика. Всё организованно и до ужаса порядочно, что чуть ли вещи не лежали по алфавиту. — Что же… Кацуки Бакуго, — своим спокойным голосом говорит Тодороки. — Вот он я.       Бакуго обездвиженно лежал, ошеломлённо глядя на пришедшего. Всё его лицо горело алым от высокой температуры, что даже сил на споры не могло хватить. — Только не говори, что Айзава-сан… — Это не он. Я сам пришёл, — Шото аккуратно подкладывает подушку под спину одноклассника, и вынуждает блондина зажать градусник в подмышке. — Ох, чёрт возьми, — вздыхает парень, медленно садясь на кровати. — С чего бы это? — У меня уже иммунитет к этой заразе, поэтому я наиболее выгоден, для роли твоего врача, — подмигнул Шото, подсаживаясь ближе и протягивая ложечку с жидкостью к лицу больного. — Скажи «А-а-а», Каччан. — Не называй меня так, — фыркает тот в ответ, косясь недоброжелательно на ложечку. — За наше здоровье и что б эта болезнь сдохла к чертям. — И за то, чтобы я стал героем номер один, — произнёс Тодороки, когда Кацуки уже взял сам ложку в рот и проглотил жидкость. — Ах ты гад! Только через мой труп! — раскашлялся он, отвращённо высунув язык.       Тодороки лишь незаметно улыбается, прикрывая глаза, и еле слышно отвечает: — Мечтай, Кацуки…