When the night has come And the land is dark, And the moon is the only Light we'll see
Щеки горят, и хочется провалиться от смущения, но Нокт делает вид, что не замечает; делает вид, будто не чувствует дрожи в голосе; будто ему плевать, что смотрят. Делает вид, что всё это совершенно не важно — кроме искренности. Он старается не думать о неидеальности и сосредотачивается на словах, вливая в них всё, что не сказано — почти отчаянно, почти яростно.No, I won't be afraid, Oh, I won't be afraid Just as long as you stand, Stand by me
Найди Нокт в себе смелость посмотреть на друзей, увидел бы, что все взгляды прикованы к нему: Гладио — заинтересованный и не то насмешливый, не то одобрительный; задумчивый — Игниса, и по лицу не прочитать, что на уме; Промпто — со смесью восхищения и чего-то ещё: печального, далёкого, затаенного, — но Нокт не смотрит.So darling, darling, stand by me, Oh, stand by me, Oh, stand now, Stand by me, Stand by me
Когда в конце припева Промпто присоединяется к нему, — встраивает голос в мелодию очень мягко, словно боясь спугнуть, — Нокт не останавливается: ему ещё есть что спеть. Ночной воздух равнины далеко разносит звон их голосов, и какое-то время они поют вдвоем, зачарованные безмолвием остального мира. Потом вступает Игнис, — сдержанно, бархатно; затем, почти сразу же — Гладио; и хотя Нокт впервые слышит Игниса поющим, это кажется естественным и правильным.If the sky that we look upon Should tumble and fall Or the mountain should Crumble to the sea I won't cry, I won't cry No, I won't shed a tear Just as long as you stand, Stand by me
У них получается не совсем слитно и чисто, потому что никто из них по-настоящему не умеет петь, — и тем не менее они все чувствуют прикосновение чего-то особенного; чего-то, что пронизывает их до учащенно бьющихся сердец: невесомое, согревающее и наполняющее до краев. Всё, кроме костра и сидящих возле людей, будто застывает.Stand by me, Stand by me
Лишь когда затухают последние аккорды, мир возвращается к ним. Длинный день неожиданно наваливается со всей силой: ноет спина и тянет от ходьбы ноги, в горле пересохло, дыхание сперто, ребро гитары впивается в грудь, а пальцы горят от неостывших касаний струн. Смущение заново заполняет и обжигает его. Нокт кидает на друзей только один, очень короткий взгляд — и утыкается им в землю. Хочется притвориться, что ничего не было, но слова не идут, и он всматривается в пляшущие языки пламени, словно ожидая подсказки от них. Очень тихо. Кто-то откашливается, а потом Промпто говорит: — Здорово вышло, — и по тону Нокт понимает, что он действительно так думает. — Не то слово, — Гладио. — Пожалуй, — Игнис. Нокт не верит своим ушам. Он вскидывает голову, собираясь сказать: «Да ладно вам», — собираясь сказать: «Ерунда», — но при виде их лиц вдруг забывает, как дышать. Тепло разрастается и захлёстывает его с головой. Нокт произносит: — Да, — и неожиданно для себя улыбается.