Я загадал футболиста

— Я загадал футболиста, — если бы Саша не попал со своей наглостью в момент, когда у Джикии было хорошее настроение, он точно огреб бы за то, что так беспардонно выдернул наушник из его левого уха, — угадывай. — Русский? — Нет, — Максименко стал машинально катать наушник между пальцев, — нет, не русский. — Европеец? — Нет. — Что, латинос? — Латинос, — Саша скривился, как от хинной корки, и уронил наушник в подставленную ладонь. — На чемпионате был? — На этом? Или в принципе? — Этом, в приниципе… Пусть будет на этом. — Был. — В плей-офф вышел? — Да, — Максименко подтянул выше ворот толстовки, зябко стискивая пальцы в кулаки; у него кожа, когда он мерз, шла фиолетовыми неровными пятнами и удивительно точно походила на мрамор. — Одна четвертая? — Да. — Полуфинал? — Нет. — Уругвай? — Как ты догадался?! — Легко, — Джикия самодовольно усмехнулся и короткими ногтями поскреб бороду, — Суарес? Саша помотал головой. На секунду он восторжествовал, но быстро сник, когда сообразил, что за Суаресом следующий ответ — априори верный. Георгий это тоже знал. Он развел руками. — Кавани. Саша кивнул. Он еще раз поежился и отвернулся к окну, равнодушно отслеживая мелькающие через равные промежутки времени фонарные столбы, пока Гео ломал голову, кого загадать, чтобы стандартная схема «страна, чемпионат мира, клуб» перестала, наконец, работать. *** — А по поводу Ещенко и Глушакова че думаешь? — Джикия на вскидку не мог припомнить, чтобы их последний разговор имел открытое окончание, но Саша настаивал на этом как ни в чем не бывало, когда догнал его возле клубного автобуса. — Един с ними в их ненависти к журналюгам, — Георгий понизил голос практически до шепота и воровато оглянулся, живо представляя себе, чем чревата утечка даже такой невинной трепотни за пределы этой полупустой служебной стоянки, — но самое мерзкое то, что все произошло в обход нас и Карреры. Спросили бы утром на пресс-конференции — я бы глазами хлопал. Джикию передернуло от отвращения, а Максименко упрямо поджал губы. — Да че-е-рт его знает, — выдохнул он со свистом, — просто я думал, что у всех первая мысль, которая возникает вместе с мыслью че-то лайкнуть… — Да на автоматизме! — неприязненно выплюнул Джикия, держа в голове стандартную лекцию про обязанности, которые накладывает публичность. Саше ее всего года полтора назад вытвердили — он еще фору ему даст, вспоминая про корпоративную этику. Саша пропустил его вперед себя, посторонился и дал залезть в автобус, а сам остался отстраненно смотреть на огоньки вдалеке; во взгляде его не читалось никакой особенной мысли, но о чем-то он думал и это заставляло его выглядеть не столько раздосадованным, сколько озадаченным, как если бы он столкнулся с чем-то, чему не мог подобрать определения. Глаза заслезились, и огоньки расплылись и задрожали. Из светлых дверей стадиона, переговариваясь, выходили несколько человек. До них было слишком далеко, чтобы случайно засвидетельствовать чужие разговоры, оставшись в тени автобуса, но Саша угадал в фигуре посередине Карреру. Чтобы не вызывать к себе вопросов, он поспешил вскочить на ступеньку автобуса и залезть в салон, заведя объемную спортивную сумку себе за спину, чтобы ничего и никого не цеплять. Он нашел Гео в самом конце автобуса, сидящим около окна. Нерешительно переминаясь с ноги на ногу и гадая, не будет ли с его стороны наглостью плюхнуться рядом, Максименко все же не удержал себя от страстной тирады, которая разрывала его изнутри, дожидаясь именно этого момента. — У Карреры все сплеча, — зашептал он выразительно, — слишком радикальная политика. Ротация в команде — хорошо, но не может быть, чтобы люди, которые за «Спартак» играют не первый десяток лет, просто так загремели в дубль. Скажут же, что физически уступают молодым… Ирония на этот счет все явственнее проступала у Джикии на лице. Саша даже заготовил ответ на случай, если Гео не хватит такта не напоминать ему про его собственное место в основе и про то, как он его получил — Селихова никто со счетов не списывал, ему только нужно время! — но под жестким насмешливым взглядом стушевался и замолчал, взяв тайм-аут, чтобы перевести дыхание. Джикия резко схватил его поперек запястья и дернул на себя. Саша потерял равновесие и упал на сидение, ударившись предплечьем о поднятый подлокотник. Каррера, которому он перегораживал дорогу, весело цокнул языком и потрепал его по белым вихрам. Краем глаза Максименко отметил, что Джикия на соседнем сидении улыбается. — Вот поэтому, — шепнул он ему на ухо, притянув его к себе за рукав олимпийки, — я считаю, что возникающие конфликты безболезненнее всего решаются напрямую. Он же открыт для любого общения. Саша неопределенно покачал головой, словно ему сложно было решить, хорошо это или плохо. Он с силой сжал лопатки и вытянул ноги. Забитые мышцы заныли приятной, тягучей болью. Когда автобус тронулся, по Сашиной бледной коже поползли пятнами отсветы фонарей. По пустому шоссе водитель выжимал сотню — один раз в пару секунд лицо Максименко озарялось и, прежде чем оно снова скрывалось в тени, Джикия успевал подумать, что Саша, конечно, знает про назревающий скандал не больше него, а чтобы предвидеть развитие событий, у него недостает опыта, однако откуда-то в нем берется та же тревога, которая и Джикию не покидает тоже. *** — Я прочитал, что после дерби с ЦСКА Карреру ка-а-ак уволят только! — Саша хлопнул раскрытой ладонью по сжатому кулаку другой руки. «Херня» — уже почти отозвался Джикия, не покидая состояния полудремы и прагматичного равнодушия: ничто его уже не удивит, но предоставить попытку попробовать он великодушно согласен; но заметил сквозь полуопущенные веки, какой Саша растерянный и затравленный. — Брось, пожалуйста, читать желтую прессу, — брезгливо поморщился Гео, стараясь не звучать так, словно он отнимает у собаки какое-то непотребство во дворе; он бы хотел остаться незаинтересованным, но внутри закипало, — слухами земля полнится! Мы не проиграем дерби, мы— — Не проиграем добровольно, это хотел сказать? — оскалился Саша. — Усилий одного — край, двух, — игроков хватит, чтобы саботировать игру. Джикия почувствовал во рту тошнотворный горький привкус. Ему нестерпимо захотелось, чтобы Саша больше ни слова не говорил. — Замолчи, что ты несёшь! — прошипел он и перевел на пол собственный пылающий взгляд. Максименко справа от него замер с открытым ртом. — Точно, — сказал он тихо, словно пораженный внезапно посетившей его мыслью, — ты же капитан. При таких обстоятельствах. — Заткнись, — огрызнулся Джикия; внезапно он приложил кулаком по металлической спинке соседнего кресла: часть пассажиров в зале ожидания закрутили головами. Саша ушел к вендинговым автоматам, а потом его окликнул Ломовицкий. Джикия наблюдал, как меняется лицо Максименко — если он был обеспокоенным и подавленным рядом с ним, то, общаясь с тезкой, мимолетно улыбался, шутливо хмурил брови и жестикулировал. Георгий сделал вывод, что Саша избегает обсуждать ситуацию с кем-то еще, кроме него. Джикия поставил на свои колени рюкзак и уткнулся в него лбом. До его сознания сначала перестали долетать объявления по громкой связи аэропорта, а потом он смог игнорировать и ровный низкий гул от множества голосов, слитых в один несовершенствами уха. Когда объявили посадку, его за плечо потряс Зобнин. В самолете он сидел в одиночестве первые полчаса, пока набирали высоту. Джикия поминутно глотал слюну, чтобы не закладывало уши, но свой голос, когда он промычал что-то неразборчивое на пробу, все равно услышал словно издалека. Саша пришел к нему с очередным разговором и твердым, хоть и несознательным, намерением вывернуть душу наизнанку. В их распоряжении был новенький аэробус на двести с лишним мест, почти десять мест на нос, и можно было даже прилечь на три места сразу, насколько это позволяли габариты. — Сидит дурак на рельсах, — фыркнул Джикия. Он убрал из-под кресла свой рюкзак, чтобы Саше стало удобнее вытянуть длинные ноги под кресло впереди. — Че? — Максименко наморщил свой лоб и свел к переносице светлые брови. — Приходит другой дурак, говорит — подвинься, — закончил Джикия. Саша весело хмыкнул, и обстановка перестала быть отчаянно напряженной. Его серьезность выделяла его выгодно на фоне сверстников, но в последние дни обернулась для него неприятностями. Джикия видел, как парень угрюмо смотрит в одну точку в минуты, когда никто не нарушает его пространства, как трет холодными пальцами виски и переносицу, унимая головную боль. — Сильная будет команда, — сказал он неуверенно, как будто никогда о таком не судил, — молодая. Мы с тобой, Ромка, Саша, Коля Рассказов, Илюха Кутепов, когда форму наберет… — Ты чего добиваешься? — тихо потребовал Джикия, с силой откинувшись на спинку кресла, — ты специально привлекаешь мое внимание к этому вопросу? — Да, — просто пожал плечами Саша, удивленный, что на этот счет могли оставаться сомнения; не может быть, чтобы Гео переживал меньше него! — Потому что ты не можешь делать вид, что это не важно. — Именно такой вид я и собираюсь делать, — упрямо скрестив на груди руки, ответил Джикия сварливым тоном. Он был решительно настроен свести диалог на нет и постараться уснуть. Саша поджал тонкие бледные губы. Сделав акцент на имени Кутепова и его вынужденном отсутствии в «Спартаке», он дал пищу для размышлений и повод продолжить разговор, сам же и направил его в интересующее его русло — Кутепов тоже из тех, кто против Карреры? Но говорить прямо он не рискнул. Глядя на встрепанного и злого Джикию, он подумал, что тот потеряет последние крохи самообладания, начни он говорить ему снова про «Спартак». Он подумал, что это забавно — смотреть, как большой Гео неловко запихивает под кресло свои ноги почти до колена и как он выше натягивает ворот худи и дышит себе в ладони. — С пледа слезь, — Саша пихнул его, дернул за неаккуратно свернутое тонкое одеяльце, на которое, не заметив, уселся Джикия, развернул его и, как умел, накрыл Георгия, чтобы тот не мерз. *** Саша был готов уже взмолиться, чтобы под ним разверзлась бездна и он ухнул туда вместе с кроватью, не медля ни секунды. Он лишился дара речи, но Джикия нашёл слова. — Мне зайти позже? — поинтересовался он официозно сразу же, как только откашлялся, чтобы прочистить горло. Когда он дернул на себя незапертую дверь номера Максименко, все его мысли были исключительно о прошедшей пресс-конференции. Он был сосредоточен так сильно, что на автомате ввалился к Саше как к себе, без стука. Мысли его мгновенно растворились, стоило ему увидеть Сашу лежащим на кровати с потным красным лицом, выражение на котором застыло маской острого, долго откладываемого удовольствия. Он лежал в футболке, ниже пояса накрывшись жестким покрывалом с дивана. Рука его исчезала там же — под одеялом, где он медленно, но ритмично ласкал себя. — Это срочно? — спросил его Саша сиплым непослушным голосом, подтянул под одеялом шорты и кое-как сел на кровати, накрыв пах подушкой. Джикия на секунду зажмурился. — Какая, к черту, разница, срочно или нет! Он понимал, что стоит столбом только потому, что удивление застало его врасплох. Сашу можно было только бездумно, без злости подколоть — ситуация, конечно, абсурдная. Задумавшись глубже, он сообразил, что если бы его попросили описать Максименко, он назвал бы перечень качеств: трудолюбивый, искренний, серьёзный — выкатил бы целый список, если бы потребовалось, но все это были бы черты исключительно характера, никак не отражающие сути того, что Саша — человек из плоти и крови, молодой мужчина с красивым телом и потребностями подобного рода; у него, кажется, не было постоянной девушки, но даже если была — график уплотнялся с каждой неделей, словно кто-то задался целью измерить их прочность на излом. Он никогда не обращал внимания, смотрел в раздевалке сквозь Сашу, а теперь оказался поставлен перед фактом. Джикия перевёл взгляд на стену, когда решил, что глазеет непозволительно долго на то, как Саша выравнивает тяжелое возбужденное дыхание и комкает пальцами угол подушки. — Рассказывай, — тихо и бесстрастно попросил Саша; он от смущения заговорил вообще без оттенка эмоций, словно автоответчик. Джикия по-деловому кивнул и поспешил сесть на край кровати. — Была пресс-конференция, — он мельком глянул на то, как Саша сидит с прямой спиной и неподвижным лицом, как будто изваянный из камня, и заторопился говорить сплошным монологом, чтобы не вынуждать Максименко искать ответ, — Каррера на камеру заявил, что Глушаков и Ещенко не прилетели, потому что скамейка ограничена, и есть игроки в лучшей форме, — он кивнул Саше, — все, как ты говорил. Я до сих пор не знаю, как он к этому относится, не говорили откровенно… Но после пресски он подбежал ко мне, попросил на пару слов и сказал, чтобы я серьёзно отнёсся к капитанской повязке. Говорил, ты знаешь, туманно, но от его намёков сложилось впечатление, что он рассчитывает на нас с тобой в качестве костяка команды, если сейчас последуют ещё изменения. Максименко не слышал Карреры сам, но почувствовал, как в словах Гео сквозит неуверенность — то ли грядёт бурная, плодотворная работа, когда таким вопросам будет не время, то ли тренер оставлял им свои указания на будущее, зная, что его собственное — со «Спартаком» связано не будет. — Мы? — переспросил он. — Не ты и Зобнин? — То же самое спросил, — хмуро пожал плечами Джикия, — он считает, Зобнин скоро отчалит. Саша замер, чувствуя, как от боли за родную команду все внутри скручивается морским узлом. — Никаких конфликтов, — спохватился Джикия и смягчился, ощущая внезапно возникшее чувство эмпатии к Саше, — прости, нужно было сразу оговорить. Просто в его карьере переломный момент: игрок хороший, есть предложения… Максименко захлопнул рот, который держал приоткрытым, пока Джикия говорил. Он был польщен, потому что тренер все ещё безоговорочно доверял ему, несмотря на несколько позорных матчей, уязвлён — не за себя, а за Гео, которому Каррера почему-то не сулил выгодного контракта, хотя тот был Роме ровесником, и обрадован, что Джикия с серьёзным разговором — когда тяжело стало придерживаться позиции только наблюдательной, как он ему упрямо обещал, — пришёл к нему. Жаль, что вместо остроумного собедеседника со здравыми идеями и трезвой головой он получил неловкого подростка, пойманного с поличным. — И? — спросил Саша, чувствуя, что Джикия ещё не договорил до точки. — Зацени, — с детской непосредственной гордостью он вытащил из кармана толстовки сложенный вдвое лист из тренерского блокнота, — это старт на завтрашнюю игру. Ручкой с фиолетовыми чернилами было небрежно нарисовано футбольное поле, жирные точечки-игроки и фамилии рядом с ними. Возле прямоугольника ворот, где значился он, Саша, был указан Джикия с гордой припиской — капитан. Букву «С» тренер обвёл несколько раз, словно задумался. — Ты теперь капитан, Джика, — улыбнулся Саша, перегнувшись через плечо Георгия. Его лицо вернуло свой нормальный оттенок, но тело, когда он случайно потерял равновесие и прижался к спине Джикии, все ещё горело. Он снова стушевался и отстранился. Джикия поднялся на ноги и сунул листок обратно в карман. — Победим? — спросил он, словно речь шла о чем-то несущественном, но невозможно было не уловить всей ответсвенности в его тоне. Саша сглотнул и медленно кивнул. А на следующий день игра с «Рапидом» закончилась со счётом ноль-два. *** Матчи так наложились, что, исключая перелёты, до дерби с ЦСКА у них осталось два дня. Саша совсем ушёл в себя, и Джикия оставил бы ему эту слабость, если бы не видел, с каким трудом он выходит на тренировках на поле и встаёт в ворота. — Меняй отношение к игре! — безапелляционно заявил ему Гео в раздевалке, и Саша в ответ смерил его таким злобным взглядом, что тот похолодел. Максименко был открытый, смешливый, эмоциональный — в нем обыкновенно переживания не застаивались, не бродили, и от этой непривычности он своими мыслями отравлял себя только сильнее. Чтобы подавить в себе взрыв, он судорожно вздохнул. На Джикию ему было не за что злиться просто потому, что капитан, чувствовал Саша, озвучил ему некоторое собирательное мнение, возникшее в команде. Он сознательно и тщательно отделял от своих тревог обиду на Джикию за то, что тот после «Рапида» не сделал ничего, чтобы поддержать иллюзию трудноопределимой близости, которая возникла между ними в бесконечных автобусах и самолётах и которую Максименко тем острее ощущал, чем больше они говорили. — Будет сделано, — невесело козырнул он и большим пальцем на пробу надавил на синяк на голени. Стало больно; зашипев, он вытряхнул из сумки полупустой тюбик мази. Он уловил спиной острый сочувственный взгляд Джикии, но поднимать голову не стал. Когда игра с ЦСКА закончилась ничьей и он, чувствуя колотящееся где-то около желудка сердце, пересекал подтрибунное помещение, Гео догнал его и молча хлопнул по плечу. Видит Бог, Саша держался столько, сколько мог: нервно усмехнувшись, он отвернулся, уже зная, что не совладает с собой и желая спрятать свой позор, и задрожал в мелких сухих рыданиях. Гео не ожидал подобного, но дал себе слово не удивляться. Осторожно за предплечье затащив Сашу за угол, он неловко привлёк его к себе и стиснул в объятиях так сильно, чтобы стало сложно дышать. — Саш, — позвал он через минуту или, может, две, когда Максименко сделал попытку отстраниться, — я футболиста загадал. Давай. — Я? Меня загадал? — Саша обхватил руками свои плечи, словно желая удержать их от судорожной тряски. Джикия усмехнулся открыто, по-доброму; у него тоже гора свалилась с плеч. — Если хочешь, то ты, — покладисто кивнул он и отпустил Максименко, позволяя ему сделать шаг назад. Саша лукаво улыбнулся и покачал головой. Дела начинали налаживаться. — Поехали. Русский?