Зверь невиданный

Яков Петрович любил все необычное. Выделяющееся своей непохожестью, оставляющее место для раздумий. Да и сам выделяться любил, чего уж там. Редкая особенность, доставшаяся ему от матери, этому очень даже способствовала. Кошачьи ушки неизменно привлекали к нему внимание ничуть не меньше алого пальто. А уж сколько споров и дискуссий было из-за этих самых ушек и их эксцентричного обладателя… Да и как им не быть, если даже в Петербурге людей, которые могли похвастаться таким аксессуаром, насчитывалось человек двадцать от силы. Бинх ничем особенным (кроме, пожалуй, острого языка!) не выделялся. И с первого взгляда не понравился Гуро. Потому-то Яков Петрович и не обратил на местного полицмейстера особого внимания. А стоило бы. Лежа в постели и анализируя свой первый день в Диканьке, Гуро пришел к выводу, что Александр Христофорович единственный не обратил внимания на следовательские уши и кошачий хвост. Не заметить их было невозможно (особенно учитывая то, какими глазами его провожали деревенские), настолько хорошо сыграть Бинх не мог (Яков отмел эту версию сразу, не вязался простоватый полицмейстер с ролью прожженного лицедея), выходило, что для Александр Христофорыча подобное было не в новинку. И вот тут начиналась головоломка. Когда провинциальный чиновник успел привыкнуть к черте, присущей едва ли одному проценту подданных Российской Империи? Да еще при том, что встречалась подобная особенность преимущественно в дворянской среде и лишь совсем-совсем редко у представителей среднего класса? Рассуждая об этом, Гуро провалялся почти до утра. Но ни к какому конкретному выводу не пришел, лишь выдвинув пару гипотез. Проверкой коих он и занялся поутру наряду с расследованием. Но Бинх, тоже не воспылавший к Якову Петровичу особой любовью, на контакт не шел. От слова совсем. Они успели поругаться, поупражняться в зубоскальстве и едва не вызвали друг друга на дуэль. В такой обстановке работа продвигалась крайне медленно, а о выяснении более личных моментов не могло идти и речи. Вернувшись поздно вечером, выведенный из душевного равновесия Яков Петрович зарекся приписывать Бинху какие бы то ни было положительные черты, вроде сообразительности или умения держать лицо. А отсутствие реакции списал на провинциальное невежество ссыльного солдафона. И снова оказался не прав. Александр Христофорович человеком был резким, но далеко не глупым. Да и можно ли было иначе с казаками? Они же как искра в соломе — не потушишь сразу, все сгорит. Только в нынешнем деле эта резкость во вред была. Понимал это и сам Бинх, но признавать не желал. Много чести столичному франту. Гуро эту черту его тоже разглядел не сразу, а как разглядел, взглянул на Бинха иначе — как ни крути, а замечать свои промахи не каждому под силу. И чем дольше Яков приглядывался, тем больше таких мелочей замечал. Говорить громко, всегда уверенно и с ноткой приказа — не потому, что гордость непомерная, а потому, что народ по-другому и слушать не станет. Настаивать на своем — чтобы совершенно точно получить отказ и избежать нежеланных последствий. Когда Гуро понял, что настойчивые приглашения погостить были ничем иным как банальной провокацией, он искренне восхитился. Еще никто не спроваживал его куда подальше с такой изящной простотой. И ведь теперь уже не напроситься было — припомнит все, еще и новое что-нибудь придумает. Стало совершенно ясно, что Бинх всеми силами старается держать с ним дистанцию. И возник логичный вопрос: почему? Но сколько бы Гуро не ходил вокруг да около, причину такого поведения выяснить не мог. Конечно, всегда оставалась вероятность, что Александру Христофоровичу просто пришелся не по душе приезжий следователь, но как-то слишком по-детски это звучало. Пробившись с неделю над новой головоломкой, Гуро решил отложить ее решение на более благоприятное время. И так бы он ничего и не узнал, если б не один случай. Они возвращались под вечер из леса. Яков обсуждал с Гоголем новые улики, Бинх же шел чуть поодаль и не участвовал в разговоре. Вернее, Гуро пытался логически выстроить картину нового преступления и рассуждал вслух, позволяя писарю иногда вставить словечко-другое. -…понимаете Вы суть, Николай Васильевич? — повернулся он к Гоголю, заканчивая мысль. Но тот смотрел куда-то левее его головы, изумленно тараща глаза. Яков с раздраженным вздохом обернулся. И сам едва не раскрыл от удивления рот. В паре шагов от них не спеша шагал Бинх, в задумчивости стряхивая лесной мусор со своей треуголки. И все бы ничего, но косые солнечные лучи отчетливо вызолотили в волнистых русых с проседью волосах два пушистых округлых ушка. Александр Христофорович стряхнул последнюю соринку и надел шляпу. — Я пропустил что-то интересное? — он иронично приподнял бровь, заметив направленные на него взгляды. — О, нет, совсем ничего, — Гуро пришел в себя первым, приподнимая руки и растягивая губы в острой улыбке. — Мы всего лишь пытаемся разобраться, что за чертовщина у вас творится. — Само собой, — ввернул улыбку Бинх, — чем же Вам еще заниматься, если не своими прямыми обязанностями? Гоголь только вздохнул, уже не пытаясь вникнуть в суть завязавшейся перепалки. Захлопнув дверь своей комнаты прямо перед носом Николая Васильевича, Гуро вихрем пронесся из одного угла в другой. Хотелось движения, действия. И всему виной был треклятый полицмейстер. Кто бы мог подумать, Бинх и вдруг…! Яков скинул плащ и оперся руками о спинку кресла. Темный хвост метался из стороны в сторону, хлеща по ногам, выдавая наивысшую степень волнения его обладателя. Сколько еще загадок припрятано у Бинха? И как подобраться настолько, чтобы иметь возможность узнать хотя бы часть? Вариантов было не так уж и много, и Гуро решил брать нахрапом. Первой целью был назначен Тесак, как наиболее близкой Александру Христофоровичу человек во всей Диканьке. Но даже после принятия решения успокоиться он не смог — пепельно-серые ушки, так похожие на кошачьи, не давали ему покоя всю ночь. Рано утром ничего не подозревающий Тесак был учтиво, но крайне настойчиво схвачен под локоть. Гуро улыбнулся ему одной из самых обворожительных своих улыбок, так что бедный писарь едва не начал заикаться, и с нездоровым блеском в глазах произнес: — Любезный, как раз Вы-то мне и нужны… Пойдемте-пойдемте. Наблюдавший эту сцену из окна Бинх прыснул в кулак. — И не жаль Вам его? — сидевший рядом Гоголь тоже улыбнулся. — Тесака? Жаль, — не прекращая улыбаться ответил тот, забавно дергая пушистым ушком. — Допьем чай и пойдем вызволять его из рук петербургского упыря. — Я… имел в виду не только его, — Гоголь слегка замялся. — Яков Петрович сам не свой, как увидел Ваши… — Уши? — Бинх весело вскинулся, шевеля обоими одновременно. — Мне даже стало интересно, что он теперь выдумает. Не просто так же он сейчас пытает моего писаря. Кстати о нем. Вы закончили чаевничать? Я начинаю не на шутку переживать за его душевное состояние после столь продолжительной беседы тет-а-тет с Яковом Петровичем. — Да, пойдемте, — Гоголь быстро поднялся вслед за полицмейстером. — А… — Нет, — медленно и с расстановкой произнес Бинх, взлохмачивая свои кудри и надевая треуголку. — И Вас попрошу не говорить. Пусть побесится, пташка залетная… Отвоевать дезориентированного Тесака удалось не сразу. Гуро вцепился в него как клещ, не желая упускать информанта. Бинх только посмеивался про себя, таща писаря за собой с поля битвы и спиной чувствуя недовольный взгляд. Тем же вечером небо неожиданно затянуло, и хлынул стеной ливень. За ночь Диканька превратилась в грязное болото. Расследование было решено приостановить до установления хорошей погоды. Но дождь продолжился и на следующий день и на следующий за следующим. И прекращаться не собирался. Гоголь разглядывал рисунки Вакулы, Бинх разбирался в архиве дела, а Гуро не мог заставить себя сосредоточится на работе. И не без досады замечал, что Николай Васильевич, под недовольное ворчание Якима, частенько бегает по дождю в участок. Приходит чуть ли не по уши в грязи, но неимоверно довольный чем-то. — Николай Васильевич, — не выдержал Гуро, когда Гоголь в очередной раз собрался за дверь, — Вам там медом намазано? Что Вы бегаете туда-сюда. — Н-нет, — писарь неуверенно пожал плечами. — Александр Христофорович архив поднял, как Вы просили. По убийствам тридцать лет назад. Чудом сохранилось, говорит… — И Вы только из-за архива по десять раз на дню в участок наведываетесь? — Гуро поднял глаза от своего блокнота, давая понять, что не верит такому объяснению. — Ну почему же, — Гоголь улыбнулся. — Александр Христофорович изумительный чай заваривает. Пойдемте и Вы, Яков Петрович, что Вам одному здесь сидеть? — Идите, голубчик, если так. У меня еще есть дела, — Гуро проводил писаря задумчивым взглядом, пока за ним не закрылась дверь. Может и вправду пойти? Яков отложил свои записи. Все-таки он успел кое-что выпытать у Тесака… Вечер шел своим чередом. Бинх, Гоголь и Тесак сидели в хате полицмейстера, куда было решено перебраться для большего удобства. Документы были давно отложены, и компания попивала чай, слушая местные байки, которых Тесак знал несметное количество. Уверенные шаги на крыльце нарушили спокойную атмосферу, а уж когда в избу, не утруждая себя стуком, вошел Гуро, от нее не осталось и следа. — Добрый вечер, господа, — Яков Петрович в чужом доме чувствовал себя вполне комфортно. — И Вам того же, — кисло отозвался Бинх за всех присутствующих. — Чем обязаны? — Ах, да вот, Николай Васильевич обмолвился, что Вы материалы по прошлым делам нашли, — Гуро бесцеремонно расположился за столом. — Хотелось бы взглянуть. — Поздновато уже для работы, — устало поморщился Бинх. — А может Яков Петрович с нами чаю выпьют? — влез Тесак, видя дурное настроение начальства. — А за работу с утреца приняться сподручнее. — Хм, признаться, не подумал, — Гуро в напускной задумчивости прищелкнул пальцами. — Но мысль здравая. От чая не откажусь. Тесак мигом подскочил, доставая еще один прибор, и чаевничать продолжили уже вчетвером. Однако несмотря на довольно миролюбивое настроение столичного следователя, разговор шел не очень весело. Словно сам факт присутствия Гуро завязал языки остальным. Тесак сбежал первым, сославшись на позднее время. За ним отбыл и Гоголь. Бинх и Яков Петрович остались один на один. В комнате повисла напряженная тишина. Александр Христофорович отставил полупустую чашку и уже собирался выдумать предлог, чтобы спровадить нежеланного гостя, но Гуро его опередил. — Такой замечательный вечер даже не хочется заканчивать, — он улыбнулся, щуря темные глаза. — А не сыграть ли нам в карты? — Карты? — Бинх не смог сдержать удивления. — Не знал, что Вы играете в азартные игры. — Я вообще человек азартный, — Яков Петрович широко улыбнулся. — И вынужденное бездействие плохо сказывается на моем душевном состоянии. Нужно, так сказать, сбросить напряжение. Так что, играем или Вы не умеете? Бинх недоверчиво хмыкнул, но поднялся и достал колоду. — На что играем? Спустя несколько партий эта идея уже не казалась Гуро такой блестящей. Казалось бы, чего сложного для человека его ума обыграть кого-то в карты. Тем более, играл Яков Петрович более чем прилично. Но… Вот уже седьмая партия заканчивалась не в его пользу. В куче трофеев уже был его перстень, трость, запонка с пальто и еще некоторые мелочи, оказавшиеся в карманах. Бинх лукаво поблескивал серо-зелеными глазами, но молчал. По-правде говоря, его распирало любопытство. И только желание еще пару раз оставить звезду петербургского сыска в дураках удерживало Бинха от небольшой поблажки. На тринадцатый раз он все же позволил обыграть себя. Гуро скрестил пальцы в замок, задумчиво рассматривая расклад. — Кхм, чего изволите? — Бинх неопределенно провел рукой, указывая на честно выигранные у Гуро вещи. Но следователь поставил локти на стол и опустил подбородок на скрещенные пальцы. — А скажите, душа моя, что Вы за зверь такой? — Зверь? — Бинх приподнял бровь. Гуро резко подался вперед, смахивая волнистые пряди, скрывающие ушки. Александр Христофорович откинулся на спинку стула, отодвигаясь от него. — Сколько голову ни ломаю, не могу понять, кто Вы, — невинно улыбнулся Гуро. — Вы и не волк — для волчьих они слишком малы, не рысь — у рыси были бы кисточки, не лис — у лисиц более заостренные, не кот… Я, право, заинтригован! Бинх собрал колоду, перетасовал и сдал. — Почему же? Очень даже кот, — он сверкнул на Гуро хитрым взглядом. — Манул, если точнее. — Манул… — Яков Петрович не глядя сгреб свои карты, продолжая рассматривать уши Бинха. Чудеса да и только… Эту партию он не запомнил. Руки так и подрагивали от желания прикоснуться. Он не раз замечал подобные порывы окружающих его людей, иногда даже позволял прикоснуться, снисходительно наблюдая за реакцией. Но впервые испытал подобное сам. А еще он то и дело задерживал взгляд на глазах Бинха, которые в свете пары свечей отливали янтарем и малахитом. И ловил себя на мысли, что хотел бы его поцеловать и посмотреть, как эти самые глаза широко распахнутся от удивления. И оказался совершенно не готов ко второй победе. — Мои поздравления, — Александр Христофорович развел руками. В этот раз он проиграл по-настоящему. — Позвольте еще немного полюбопытствовать… — Гуро потянулся к нему через стол, аккуратно касаясь округлого ушка кончиками пальцев. Гораздо более пушистого ушка, чем его собственные. Бинх позволил ему это мимолетное прикосновение и приподнял голову. Яков Петрович моргнул, видя его глаза совсем близко. Чужое дыхание коснулось губ, и Гуро отпустил себя, потянувшись за поцелуем. К его огромному удивлению, Александр Христофорович ответил на поцелуй. Но почти сразу отстранился. — Время… позднее, Яков Петрович, — он облизнул губы, бесстыже глядя прямо в глаза Гуро. — Пора и честь знать. Вы заходите как-нибудь вечерком, отыграетесь… — Непременно отыграюсь, — шепнул себе под нос следователь, выходя на улицу и в последний раз оглядываясь на окна полицмейстерской хаты.