Возвращение блудного романтика

Едет Гриша домой, в Тульскую губернию, грустно так, радовала его только пасмурная погодка за окном. Присоседился к нему с правого бока Лев Николаевич Толстой, который жаловался на мужчину в местном самоуправлении, что тот грубиян и хам, а сам-то, а сам-то! Тот ещё картёжник и бабник! С того же правого бока — Казимир Яцкевич, что жаловался на все того же Александра Христофоровича аж за троих. Вспоминал, что и когда служил тот был никаков, попеременно заболевал плоскостопием во время зачетов, и задирал товарищей по службе, капитану помогал орудия чистить, а теперь важная птица… «Петух он, а не важная птица!» Тут в их купе, все с правого же бока, потому что с левого окно, влетает молодой человек, Колокольцеву ровесник. — Ну-с, господа, поздравьте, я уже скоро и не холостяк! — заявил пришедший. — Вы кто ещё, сударь? — устало спросил Григорий, за голову держась. — Пётр Андреевич. Гринев, — представился юноша. — Вы с ума сошли? — на этот раз подключился Яцкевич. — Да. Я женюсь, какие могут быть игрушки?! И где же вы мои вчерашние подружки?! Иврита, Жанетта, Жаржета, Эннета… — под эти слова поляк понял, что русскую логику не победить. — Сударь, вы часом купе не ошиблись? — обреченно сказал Григорий, жидкость в бутылке взбалтывая. — Погодите! Вы точно мой сводный брат! Вон, даже тулуп заячий! — тыкнул незнакомец на тулупчик, лежащий на окошке. — Мне его мужчина один пожертвовал, когда я пьяным в кувете валялся… А потом забрал назад, сказав, что я алкаш несчастный, — пробурчал Колокольцев. — Пётр Андреевич! Ну куда же это вы от своего-то старика сбежали? — на горизонте появился Савельич. — Савельич, как ты меня нашёл?! Как же ты меня уже достал! Я от тебя от самой Белогородской крепости сбежать пытаюсь! — Гринев шмыгнул за спину Григория. — Он часом не статский советник? — поинтересовался Яцкевич. — Он действительно статский советник… Не стукач, но форму доклада знает. **** Пять часов утра в Диканьке. Ежеутренний ритуал Александра Христофоровича по переписи документов был приведён в исполнение. Тесак, калякая, писал под диктовку Бинха: — Что вы можете сказать по делу об украденной свинье, женского пола, возрастом пять лет, зарезанной на пасху? Все, до мельчайших деталей. Записывай, — приказал Александр Христофорович. — Так вас же там не было, вы в Петербург уезжали… — промолвил Тесак, сразу получая удар книгой, лежащей рядом, кажется Фонвизин, которого вчера не успел сжечь Гоголь. — Ну и что, работа у меня такая– Все знать, и знанием этим, людям жизнь портить, — глядящий в пол Александр, задумчиво перевёл взгляд на окно, не заметив прихода Гоголя, так же, не отрывая взгляд от окна, продолжал диктовать, слова подбирая, чтобы звучало хоть по-божески. — А вы все блюдите, Александр Христофорович? — осторожно спросил юноша, зная о пристрастии Бинха наблюдать за Гуро, пока тот трапезничает и желать, чтобы тот подавился. — Блюдю-блюдю, Николай…эх, память… Как по батюшке? — потёр переносицу Александр, от окна отвлекаясь. — Васильевич, — проговорил Коля. — Вот! Николай Васильевич, большая просьба, не мешайте мне! — резко перевёл взгляд начальник на окно — Стоп, а что это там происходит?! Батюшки, свят-свят-свят, это же та свинья, украденная и зарезанная на пасху! — Это её фантом, он будет мстить! — Александр Христофорович, в окне только Яков Петрович, который уронил ватрушку… — промямлил писарь. — Ну я о чем и говорю, Гоголь, — махнул рукой Александр Христофорович, писаря выпроваживая. Тогда-то, когда его пнули слишком сильно, нашел Гоголь бумажку, смятую в кармане кармана брюк. Постиранную три раза, но не капли не стертую, будто заговоренную или зашептанную : «Уважаемый и обожаемый мной Николай Васильевич! Приглашаю вас к себе в гости в Тульскую губернию на чаепитие, приезжайте! На людей посмóтрите, порядки оцéните. Я у вас побывал, теперь ваш черёд! Буду с нетерпением вас ждать, вас, Яков Петровича и Александр Христофоровича! В ожидании положительного ответа, другого быть не может, Навеки ваш Григорий Колокольцев!» — Яков Петрович, а вы меня любите? — с надеждой спросил Гоголь, на что Гуро улыбнулся. — Нет, золотой! Я люблю свою бывшую жену и поесть… а «поесть» я люблю больше, чем жену, поесть в особенности, Никош, — ответил следователь, кусая ватрушку. — Тогда ставлю вопрос ребром. Вы меня уважаете? — спросил юноша более настойчиво. — Никки, ну что за вопросы? Конечно, — проговорил мужчина это таким тоном, что явно читалось : «Ну давай, чудо в перьях, выкладывай уж, что натворил» — Яков Петрович, не составите ли вы мне компанию до Тульской губернии, с друзьями встретиться мне надо, а одному скучно, да и страшно, — проговорил тихо голубоглазый. — Моё единственное условие : едем в большом купе, — не долго думая, Гуро решил, что пусть, почему нет? — Согласен, Яков Петрович, я вас обожаю, — улыбнулся юноша. — А я обожаю поесть, Никош, — Яков вернулся к поглощению сушек и печенья, пока Гоголь пошёл обратно в кабинет на поиски начальства. Уговорить Яков Петровича – не трудно, а вот полицмейстера... Как Тесак на него накричал! Кажется, всю Диканьку перебудил, что к Александру Христофоровичу нельзя, но Коля же настырный, это как : «Дайте, дайте мне карету!», а сам взял, сел в поезд и уехал. — Александр Христофорович! — закричал с порога Николай. — Да что опять?! Гоголь, вы что без меня жить не можете? По семь раз на дню заглядываете… — причитал мужчина безрадостно. — Нет, мне просто без вас плохо… Чтобы я делал без вас? — решился на крайний безотказный приём Коля, радуясь, что полицмейстер оторвал зелёные, как тина в болоте, глаза от бумаг и отослал Тесака за чаем. — Повесился бы. Нет, утопился! Нет! Повесился! Нет! Утопился! Вот вечно вы, Николай Васильевич, меня озадачите! А мне не спи потом всю ночь, и думай, и думай, и думай! — а поток слов все не прекращался, обычно такого не было, начальство явно было не в духе и приближалось к нервному срыву, что Гоголю стало дурно, так как полицмейстер принимал его слова на совсем другой счёт. И не посочувствуешь, и пожалеть — не пожалеешь, немец как-никак. — Что же вам мешает спать по ночам? — решил спросить юноша, а-то когда начальство говорит, деревья гнуться начинают. — Следователь ваш. Как вы знаете, он остановился у меня, когда его хата сгорела, из-за этого я перебрался жить в сад, потому что не могу я спать спокойно, когда ОНО там находится! Я уже и посудой гремел, и в ведро Тесака заставлял половником стучать, и из кринки в кринку над ухом воду переливал, и святой водой в него брызгал, распятием размахивая, и дверью холодильника хлопал… Думал : «пусть ему хоть что-то мешает спать по ночам», все мыши, все тараканы от этого храпа сбежали к соседям в соседнее село, а этот гад с утра ещё смел интересоваться, как мне почевалось! — возмущённо, задыхаясь от злобы, повествовал полицмейстер. — Яков Петровичу не реально помешать. Александр Христофорович, вы какой-то нервный и рассеянный…последнее время, — заключил юноша, попытаясь подойти, но понял, что лучше не надо. Понял, по грозным размахиваниям трости, будто рапирой. — С вами станешь, Гоголь! — устало сказал Александр, наконец присаживаясь. — Может вам в отгул на природу выехать или в отпуск пойти? — невинно предложил писарь. — На что это вы, Николай, намекаете?! — злобно прошипел, будто дикий кот, Бинх. — Да нет, ни на что, просто хотел в Тульскую губернию поездку предложить. Как раз от Гуро отдохнёте, от ночных кошмаров… — проговорил Николай. — Вы мой главный кошмар, Николай Васильевич! — закатило глаза начальство, сжигая документ испорченный. — Так вы согласны? Или мне билеты сдавать? — это было запрещённым приемом. — Умеете уговорить еврейскую мою душу… — согласился Бинх, понимая, что отпираться бессмысленно. **** На перроне встретилась наша троица, будто золотой треугольник : Бирма, Лаос, да Мьянма, на деле Яков, Николай, да Сашенька. А на перроне музыка играла, там цыгане пели песни кавказские, а кавказцы танцевали полонез, так показалось по крайней мере Николаю Васильевичу. — Что вы тут делаете?! — возмутился Бинх, отшатываясь назад. — Александр Христофорович, к вам тот же вопрос… — тихо, сквозь зубы и улыбку проговорил Яков Петрович. — Николай Васильевич, ничего не хотите нам поведать? — чуть ли не хором спросили мужчины. — Давайте мы сядем в вагон, деньги сдавать уже все равно поздно, а там я вам все объясню! — пообещал примирительно Николай Васильевич. Только сели они в купе, как в ход полетели перчатки, сабли, пистолеты, сапоги. — Успокойтесь, пожалуйста! Давайте попросим проводника принести нам чаю! Как вы любите, с коньячком! — пытался наладить ситуацию Гоголь, обращаясь к полицмейстеру. — А ещё подумаем… — начал было Яков Петрович. — Как доехать до конечной станции… — Перебил его Александр Хоистофорович. — И не попереубивать друг друга… — все же закончил Гуро. Бинх говорил — одно, а делал — другое, так как пытался все поменять билет и взять отдельное купе. Он сродни гению : делает одно, говорит второе, нужно третье, а думает про четвёртое, умудряясь контролировать пятое. — Что будем пить? — спросил юноша. — Нет, что будем есть, — заявил твёрдо Гуро. — Яков Петрович, вы опять за своё?! — возмутился Бинх, в тонкую шинель свою кутаясь. — Александр Христофорович, прекратите со мной спорить! — не менее озлобленно проговорил следователь. — Это вы прекратите! — это кажется могло продолжаться вечно, столь же вечно, как кутёж Пушкина. Он был бессмертен и налогонеоблаем. Утопиться Саше от безысходности что ли в стакане с чаем?! Да ну… Гуро пусть сам топиться. Яков Петрович из вежливости предложил мужчине своё второе пальто, видя, как тот мужественно мёрзнет, эх, зря… Такой крик стоял, что Диканька это слышала, находясь в пятидесяти километрах, ах, какое заглядение, когда начальства нет на рабочем месте! **** Как доехали до Тульской Губернии целыми и невредимыми — осталось загадкой. Столь загадочной, как персона нон гранд. Разбрелись в разные стороны. Александр Христофорович влево, а Яков Петрович вправо, ну, ушли, хорошо что не унесли. Радует. Встречал компанию Гриша, что за неимением денег ночевал все это время на вокзале. Подумал, похваставшись связями, да пригласил в Ясную Поляну, а почему нет?! Встретили Гринева там же, который тотчас Гоголю в ноги упал. Начальство насторожилось. Яков Петрович выцепил своего писаря из цепких объятий, когда понял, что лицо Никошеньки начало приобретать голубоватый оттенок. Да ничего он вроде не пил. Разместились они в повозке и поехали в Ясную Поляну. Ну, знакомство отмечать. Встретил их румяный и уже поддатой Лев Николаевич, что Бинха сразу узнал. Хотел в чай ему слабительного подсыпать, да чашки перепутал, что отправил в клазет Колокольцева. — …И вот думаю я : «надо мак посадить. плюшками баловаться буду» — говорил Толстой, как вдруг в его комнату врывается его старший брат. — Какой идиот посадил опиумный мак! Это же статья голимая, в особо крупных размерах от восьми до двадцати…боже!!! — схватился за голову Сергей, понимая, что просто вырвав с корнем, вредителя не изгнать. — Грамм? — спросил удивленно Лёва. — Лет, брат! — ответил мужчина — А вы отмечаете… Слушайте, господа, давайте водку с самогонкой намешаем! — Фу, какое извращение… — сморщился обычно равнодушный Яков Петрович — Ломоносов, не переворачивайтесь в гробу, пожалуйста. — Сережа, принеси мне травки, — после просьбы прошло пятнадцать минут — Какую ты принёс? — Ну… — замялся мужчина. — «Ну»? Я тебя на салатик просил, а не коноплю! — писатель хотел стукнуть себе по лбу томом «Мертвых душ», чтобы прям от души, и брату тоже. Спустя час, все было очень весело и занимательно, разве что Сергей пытался разнять вечно враждующих следователя и полицмейстера. Следователь из уважения цедил вино, выцедил уже три бутылки, если честно. Остальные пили водку или самогон. Лишь Бинх злобно сопел, потому что знал, что если выпьет, то сразу же опьянеет и начнёт творить странные вещи! Он даже не помнил сколько дней и как выпускной отмечал… Друзья рассказывали. — Ну, Александр Христофорович! — Николай Васильевич осторожно попытался вернуть бутылку чача...чая! — Не «Александр Христофорович»! Так, кончаем детский сад, ребята, сворачивайтесь, — проговорил немец, но его остановил Казимир Яцкевич, прибывший за Колокольцевым минутами десятью ранее. — Да ладно тебе, Саш, пущай, тоже ведь мы когда-то такими же молодыми были, — попытался свести бурчание начальства «на нет» поляк. Он хоть его и не любил, но уважал, признавал его вклад и значимость. — Вот! Казимир Яцкевич не скажет ерунды! — поддержал мужчину Гринев. — Были, не были, а такой бесовщиной не страдали! — отмахнулся Александр. — Помнишь, как пушки турецкие воровали и командиру продавали! А, когда вы с Александр Христофоровичем и Фёдором Михайловичем, царство небесное, коньяк командира Ивана Кузьмича Миронова воровали? А я лечо у капитанши Василисы… — начал рассказ поляк. — Довольно, Яцкевич! — категорично сказал Бинх, думая, что это постыдно. — А вы у капитана Миронова служили! — хлопнул в ладоши Пётр. — Да! Черт с вами, молодые люди! — Бинх начал было накидывать шинель. — Саш, вспомним молодость? — поляк кивнул на бутылку, хотя прекрасно знал, что Саша не пьёт, да и сам был последователь сухого закона. — Не в этой жизни, Казимир… Не в этой, и не в следущей, — ответил полицмейстер, выходя на свежий воздух. Затаился гад, как премудрый пескарь. Только Яков Петрович вышел, как рядом с головой, его светлой-пресветлой головой, пролетел кирпич. Он конечно следователь столичный, но за свою жизнь начинает бояться. — Как это понимать? — спросил мужчина, окидывая Александра Христофоровича любопытным взглядом. — Так и понимать. Не тем интересуетесь. Отходите, — проговорил Саша, пытаясь пройти мимо следователя, но тот привалился спиной к косяку, что заставило Бинха сжать зубы. — Чем же мне интересоваться? Отойти куда? В мир иной? — спросил с ухмылкой Яков. — В мир иной. Своим самочувствием, — посоветовал немец, проходя внутрь. — Слушайте, ходячий антиквариат, я вот тоже у капитана Миронова служил в денщиках, но почему-то мозгов у меня больше чем у вас обоих! Цапаетесь с поводом и без! — заявил с ходу Гринев, только мужчины сели за стол. — Кто ещё антиквариат, щегол?! Вызываю вас на дуэль, Гринев! — у Александра Христофоровича аж глаз задергался. — Мозгов? У тебя?! Малолетний ты недоумок… У тебя мозга даже меньше чем… — начал было Яков Петрович, но его перебил Бинх. — Чем у институтской девицы из Смольного института! — дополнил мужчина. — Спасибо. Нет, Саша, ты подождёшь. Я вызываю его на дуэль первым! — заявил мужчина. — Александр Христофорович! Яков Петрович! — попытался уладить ситуацию Гоголь, потому что второй ещё мог пойти на попятную. — Замолчите, Гоголь! Это дело нашей чести поставить на место это недоразумение, смеющее величать себя Гриневым! — высказался Александр, поддержку следователя получая. — Вот что значит у капитана Миронова служить. Вообще отсутствует инстинкт самосохранения…вот неугомонные-то, — проговорил тихо Казимир Яцкевич, выводя Гринева из комнаты. — Яков Петрович, как биться будем? — спросил полицмейстер. — Отчаянно, — ухмыльнулся следователь. — Это понятно… Какое оружие предпочитаете? Сабли или пистолеты? — уточнил Бинх. — Можно и кулаками, ну давайте… — начал было думать Яков, как его перебили. — Стреляться! С двух шагов и насмерть! — заявил Саша. Вот он должен был крепость от Пугачева защищать с такой позицией, а не Гринев со Швабриным. Второго кстати тот помнил, человек неприятный. — Тогда лучше сабли, Александр Христофорович. Порубим его на две части, пусть мучается долго… — протянул следователь. — Тогда надо будет иголку с ниткой прихватить. — Зачем? — недоумевал Бинх. — Если таким образом поступят со мной, то вы меня подлатаете. Какие у нас есть преимущества? — спросил Яков. — Нас двое, это наш главный козырь. Мы хороши в защите, а вот в нападении… И в защите на самом деле все плохо, но не так плохо, как в нападении, — проговорил полицмейстер. — Самая лучшая защита — это нападение, — карие глаза сверкнули недобрым блеском, в то время, как зеленые источали уверенность и равнодушие. **** — Гринев, ты с ума сошёл? А если ты выживешь?! Против тебя двое бывших депутатов государственной думы, а они могут стать совсем не бывшими, и тогда ты до конца жизни будешь сожалеть, что не умер! — кричал Колокольцев, когда ему обрисовали ситуацию. — Не кричите! А с чего вы решили что я проиграю, Григорий Апполонович? — спросил Пётр Андреевич. — А вы надеетесь выиграть? — поинтересовался Григорий. — Надежда умирает последней… — грустно протянул юноша. — Тогда вам не завидую, с таким девизом, — проговорил поручик. — А что?!.. Ну... Попробую зацепить их за больное– за самолюбие! — пришёл к выводу Гринев. — Вот кто-кто, а они от обиды ныть не будут, это точно… — проговорил тихо Колокольцев, видя приближающегося Николая. — А что же они делать будут? — спросил Петруша удивленно. — Сразу, вне рамках дуэли, один пристрелит к чёртовой матери! А второй пошинкует вас на салатик. Лучше ходите с личной охраной в тёмное время суток, — проговорил Гоголь, вздыхая тяжко. — Зачем охрану-то?! — не понял юноша. — А вы что всемогущий и бесстрашный Александр Христофорович?! Чтобы никто не дал по башке пыльным мешком из-за угла, и вас не нашли в сточной канаве, — так же спокойно высказался Николай Васильевич. — И такое возможно? — испугался Пётр. — В нашем мире, батенька, все возможно, бывайте, — Лев Николаевич решил закончить своё чаепитие, пока оно не закончилось еще худшим исходом. **** Гринев хотел эффектно выйти из повозки находу, но случилось так, что упал он крайне неудачно, да по нему ещё колесом проехали. Приехал он с опозданием, в то время, как двое мужчин прибыли за час, чуть ли не ракетные установки расставляя, да силу соприкосновения пули с воздухом вычисляя, траектории полёта, вообщем — времени зря не теряли. — Что же мы инвалида бить будем? — непонимающе спросил Бинх — Верно он сдаётся без боя… — Ну как это так? — возмутился Яков Петрович. — Вот так, — грустно сказал немец. — Я предлагаю его добить! — улыбнулся следователь. — Но это же низко, добивать лежачего, тем более в грязи, — пробубнил себе под нос, взвешивая все «за» и «против» полицмейстер. — Так давайте его посадим, как вам угодно, — согласился Яков, руки в перчатках потирая, словно муха, захотевшая захватить этот мир. — На кол? Или за решетку? — уж было начал перечислять варианты ариец, как на горизонте, в лучах солнца, словно Ииисус Христос возник силуэт. — Сын, ты чем тут занимаешься? Что за произвол, от этого позора нам никогда не отмыться! Вот что у меня за дитё непутевое! — мужчины стояли в недоумении — Господа, приношу свои извинения, за своего непутевого отпрыска, моральную компенсацию обещаюсь выплатить, — переводит взгляд на Александра Христофоровича — я не настолько задолжал государству, чтобы вы вновь пришли ко мне с описью имущества! — у человека давление явно подскочило. — Вы, Яков Петрович, как бывший депутат государственной думы обязаны оградить нас от этого субъекта, посигнувшего на нашу честь и достоинство! — прочистив горло, заявил Бинх. — Бывших депутатов не бывает! Стоит мне только подумать, и кое-кто не доедет до места назначения, даже в чистом поле… — лаского произнёс Гуро, на Гринева посматривая. — Приносим свои глубочайшие извинения, в качестве компенсации могу предложить своё покровительство, — старик явно не хотел сдаваться, спустился с коня, чуть ли не в ноги кидаясь. — Спасибо уж, обойдёмся как-нибудь… — отмахнулся Гуро, припоминая этого человека… Андрей Петрович что ли. — А если самого Пугачева? — предложил старик. — Это звучит заманчивее, транспортируйте-ка нас к нему… — устало проговорил Бинх, потирая виски.