я думал, что

когда-то давно я думал, что в курсе всего на свете. я думал, что чёрное — это чёрное, а белое — это белое, и никогда не наоборот. я думал, что знаю человечество вдоль и поперёк, что ему уже ничем меня не удивить. я думал, что люди влюбляются, чтобы быть счастливыми. я думал, что курение и алкоголь — самые действенные способы, если хочется медленно, по кусочкам разлагаться. я думал, что понимаю суть жизни, что главное — стремиться к бессмертию. но потом я встретил чангюна. чангюн — человек-ходячий-мертвец. у него на обеих руках (от запястья до локтя) — длинная цепочка пластырей с разными детскими персонажами. он бледный и тощий, его словно вот-вот сдует ветром, и он постоянно спотыкается, будто бы специально — будто бы желает упасть и больше никогда не подниматься на ноги. у него тяжёлые мешки под глазами, губы — сухие и искусанные, глаза смотрят словно не на тебя, а сквозь, отстранённо, равнодушно, пусто. волосы растрёпаны, одежда вся блёклая и застиранная. во мне, если честно, каждый раз, когда я вижу чангюна, просыпается такое чувство, точно я просто обязан ему помочь. точно я в силах ему помочь. — я всегда отдаю человеку всего себя, если влюбляюсь, поэтому когда он уходит, вместе с ним удаляюсь и весь я. не остаётся ничего, так что я вынужден заново собирать себя по кусочкам, склеивать то, что уже целую кучу раз было разбито. я словно какой-то франкенштейн. чангюн, несмотря на свой едва живой внешний вид, оказывается парнем общительным. он легко делится причинами и последствиями, он показывает мне свои порезы под детскими пластырями: один шрам в честь каждой неудачной влюблённости, — он не боится боли, но боится одиночества, и в какой-то момент нашей недодружбы, где-то между вторником и четвергом июля, во мне просыпается желание полюбить чангюна. и всё достаточно просто: я предлагаю ему встречаться, он соглашается, он больше не одинок, меня больше не снедает чувство, словно я обязан ему помочь; он начинает оживать, питаться и дышать полной грудью, я начинаю влюбляться, он лучше спит, я всегда крепко держу его за руку, и он уже не спотыкается, он всё реже кусает губы, чтобы не царапаться, когда мы целуемся; его глаза наполняются еле очевидным теплом, и он носит мои яркие футболки. порезы никуда не исчезают, но он уже не прячет их за мнимой детской непосредственностью. он являет их миру, и каждую ночь перед сном, когда мы лежим на кровати, смотря друг на друга, я целую его шрамы. — потому что они тоже часть тебя, а ты важен — весь. чангюн всякий раз после моих слов улыбается, а я всякий раз ловлю себя на мысли о том, что… когда-то давно я думал, что в курсе всего на свете. я думал, что чёрное — это чёрное, а белое — это белое, и никогда не наоборот. я думал, что знаю человечество вдоль и поперёк, что ему уже ничем меня не удивить. я думал, что люди влюбляются, чтобы быть счастливыми. я думал, что курение и алкоголь — самые действенные способы, если хочется медленно, по кусочкам разлагаться. я думал, что понимаю суть жизни, что главное — стремиться к бессмертию. я думал, что сделать другого человека счастливым — задача невыполнимая. я думал, что отношения штука не простая, что нужно начинать встречаться, только если по уши влюблён, иначе ничего хорошего из этого не выйдет. я думал, что тому, кто выбрал медленную смерть, уже ничем не поможешь. но потом я встретил чангюна.