Слабость

Реборну было невозможно противиться. Каким бы Дино сильным ни стал, как бы ни возмужал под руководством самого Реборна, одолеть его Дино не смог бы ни на каком поприще и никогда. Кнут, наверное, даже не стоило доставать, потому что теперь он был крепко обернут вокруг шеи Дино, и Реборн затягивал петли, заставляя его цепляться пальцами за плеть и хватать воздух губами. Как ни странно, но не это сейчас будоражило сознание Дино меньше всего. Реборн всегда обращался с ним довольно жестко, даже когда Дино был всего лишь мелким пацаном, боящимся ответственности, но тогда... Тогда у Дино не было кое-чего, что имелось сейчас. У Дино не было члена в заднице, удушающих объятий Реборна и его — как и всегда, — презрительного шепота, от которого у Каваллоне была самая настоящая зависимость. Быть может, он был мазохистом, но ему нравились методы воспитания Реборна. Ему нравилось, когда Реборн к нему прикасался, даже если и не пальцами, а стволом пистолета, ему нравилось, когда Реборн заставлял перед собой склоняться, и ему нравилось, когда Реборн своими холодными пальцами сжимал его челюсть, заставляя смотреть себе в глаза. Дино правда почему-то кайфовал с этого, это была его маленькая слабость, позорная, о которой никто не знал и не должен был никогда узнать. Кроме Реборна. Когда бы это ни происходило, быть насаженным на его член было просто великолепно. Реборн заставлял Дино сидеть на своих коленях, тянул его за обернутый вокруг шеи кнут к себе, заставляя голой кожей спины прижиматься к шершавой ткани своего строгого костюма, нетерпеливо ерзать бедрами, практически вымаливая каждый толчок, и буквально задыхаться от его рук. Дино слышал его дыхание, размеренное, подобно бою швейцарских часов. Чувствовал его на своей коже и пытался не перестать дышать самому — а петля на шее все затягивалась, обостряя чувства, возбуждая все больше, и Дино казалось, что даже член Реборна в нем увеличивался. Его распирало, и его бедра дрожали, но Дино продолжал сам насаживаться, упрямо пытаясь не потерять сознание. Реборн никогда ничего не делал до конца сам. Дино сам должен был все закончить, и потому лишь сам Дино был способен доставить себе удовольствие, вновь и вновь опускаясь на его члене, потираясь ягодицами о молнию дорогого костюма и кусая губы от каждого раза, когда Реборн презрительно смыкал зубы с тихим стуком. — Я запрещаю тебе кончать, — почти прижимаясь губами к уху Дино, произнес он четко и требовательно, но вместо этого Дино сделал как всегда. Он слишком часто игнорировал прямые указания Реборна, возможно, потому его обучение и затянулось так надолго — но даже теперь, когда он был полноправным Боссом, а Реборн ушел к юному Вонголе, Дино не мог отказаться от своей привычки. Он хотел быть наказанным, он хотел быть замеченным, он хотел, чтобы Реборн снова его выпорол, он хотел, чтобы Реборн оставался рядом хотя бы так. И, насадившись до упора, Дино стыдливо кончил, чувствуя, как кнут на шее затягивается все сильнее, продлевая оргазм и позволяя потеряться в ощущениях — а потом отчетливо почувствовать, насколько же большим был член Реборна в нем на самом деле, ведь в пылу возбуждения Дино был просто не способен этого заметить. И последнее, что Дино услышал перед тем, как потерять сознание, было презрительное: «Какой же ты все-таки никчемный ученик».