Имя опережает судьбу

Наташа идёт по заросшей бурьяном тропе вниз по склону, прежде чем подойти к чуть заметному холму. На нём уже проросла трава, и даже выросли мелкие белые цветы. Хорошо, что не розовые. Розовый он не любил. Одинокую меж громадных елей могилу венчает перевёрнутый крест, грубо скрепленный из палок. Вероятно, это подарок тех, кого он спас. Наташа подходит ближе и просто смотрит. Вот он. Маленький островок смерти среди этого океана жизни и света. Здесь тот, кого она так долго искала, тот, кому она предложила помощь когда-то, тот, кто отказался идти вместе с ней — слишком боялся за её же жизнь. Бояться надо было не за неё. Теперь бояться слишком поздно. Наташа опускается на мокрую от росы траву и срывает белый цветок с жёлтой сердцевинкой. Ромашка. Романофф задумчиво опускает голову к плечу и начинает отрывать нежные лепестки. Любит — не любит. Цветов много — здесь на всех хватит. Но Наташа вспоминает лишь одного, чьё тело лежит в метре от неё под толщей сырой земли. И немного того, другого, но он с ней всегда.

***

Логан почти врывается в маленькую квартирку на окраине Парижа, но вовремя останавливает себя, благоразумно стучит и дожидается насмешливого «входи». Наташа только после душа: с волос капает вода, а она сама завёрнута в большое белое полотенце. Женщина осторожно улыбается, подходит к нему и целует в заросшую колючей щетиной щёку. — Ну здравствуй, Джеймс. — Имя это как ножом по сердцу. Для обоих. И это забавно, потому что редко кто его или Барнса звал именно так. Она вот звала. Он не отвечает, обнимает только крепко, зарывается носом в рыжие волосы и понимает, что эти встречи — то немногое, что ему хочется сберечь, оставить в памяти после пробуждения от кошмара, в который превратилась его жизнь.

***

Наташе хотелось бы уйти. Хотелось бы разрыть мёртвую землю и достать его оттуда, оставить себе навечно. Она не может ни того, ни другого, просто лежит рядом и вычищает из памяти ещё одного. «Пойдёшь к ней?» — спросила Наташа в последнюю их ночь. Ответа не было, но он ей и не нужен был. Ведь всегда знала, чувствовала, что когда Логан был с ней, в ней, над ней, его разум всё равно был слишком далеко, несмотря на её рыжие волосы и разрешение на близость. В конце концов, она тоже никогда ему полностью и не принадлежала, и каждое третье воскресенье приходила на могилу своего солдата. А вот здесь, с ним, была в первый и последний раз.

***

— Джин, — раздаётся тихо в темноте спальни, и Наташа послушно замирает, попутно сглатывая собственную жалость. Логан прижимается к ней удивительно нежно, целует в шею. Романофф вспоминает голос Джины и шепчет осторожно, не поворачиваясь к нему лицом: — Я здесь, Джеймс.