Народная медицина

Адъютант завопил по-кэналлийски, но поняли все и разом — «тонет». Самые прыткие разулись и полезли в воду. Жан Шеманталь сперва с ними поскакал, но когда по колено в речку заперся, сообразил — куда, колода? Чем народу больше, тем толку меньше! — Ах ты ж, мать твою… — закусив щеку до крови, адуан вернулся на берег и, хлюпая намокшими сапогами, взбежал на пригорок. К середине заводи — туда, где все еще расплывались круги, плыли трое. — Ну-ну, быстрее, сукины дети, быстрее! Быстрее, жабу итить соловей! — от бессилия и страха Жан материл пловцов на всю округу, но про себя Создателя молил, чтобы всем — Францу, Джереми и южанину монсеньора успеть вовремя. Ох, и чего их светлостям на бережку не сиделось в такую-то жарищу?! Напекло голову с непривычки, а ко дну-то целиком пошел… Даром что герцог и мужик крепкий, а вот поди ж — такая беда… Пловцы добрались до нужного места и нырнули. Жан до рези всматривался в пустую гладь Расанны, но чего увидишь, если нету там ни хрена? Во рту противно солонела прокушенная щека, а в ушах у таможенника так и звенел голос монсеньора. Вернее крик его первый и последний — краткий совсем и какой-то… обреченный: «Скотины безмозглые! Стадо баранов! Ни один не подсказал монсеньору косынку на голове оставить… Уроды! И ты, Жан Шеманталь — первый из первых, своей тупостью ТАКОГО человека сгубил — прымпирадора…» — Хэй!!! – Джереми вынырнул первым и замахал ручищами, как мельница. — Есть!!! Следом вынырнул южанин, а за ним рыжий Франц и… Черная голова рядом с рыжей замелькала! Ура! Франц, молодчина, сукин ты сын, монсеньора со дна выудил! Радоваться, однако, было рано, а размазывать сопли — тем более. У кромки воды все пришло в движение. — Сюда! Сюда! — монсеньоровы гвардейцы заорали и забегали, а Жан задрал с благодарностью голову вверх — Ну, слава, тебе, Создатель, не подкачал со Своей милостью!— и подстреленным тушканом метнулся в поля. Отыскав в высокой траве куртинки, нагреб полную шляпу сакоттовых листьев и побежал обратно к реке. Вокруг монсеньора толпилось стадо, но Жана с его шляпой отчего-то сразу пропустили — видать, рожа слишком каменная была. Двое кэналлийцев — полковник Суавес и теньент, которого Жан знал только в лицо, хлопотали над обессиленным герцогом, но толку-то?! Воду уже выдавили и по щекам нахлопать успели, а жизни в тело так и не дозвались. Стало быть, сильно нахлебался прымпирадор, до самого порога, итить его налево… — Эй… — Что тебе?! — тощий полковник обернулся и пропесочил Шеманталя таким взглядом, что аж противно стало. Как будто один он тут недосмотрел! Вот только ругаться над утопленником — это каким ослом надо быть?! — Я средство хорошее знаю, — громко сказал Шеманталь, так, чтобы все слышали.— Все наши его знают. Сделаю, и оклемается его светлость. — Какое средство? — сощурился кэналлиец. — Жженной сакоттой надо кишки продуть, дымом через зад то есть… — Ты рехнулся?! — от глаз остались две черные щелки — злющие, но Жану было посрать, чего там кэналлийский полковник себе вообразил. Адуан точно знал, что делать и кто-кто, а монсеньор бы ему поверил! — Сам ты рехнулся, распоряжальщик хренов, — спокойно возразил он. Суавес поджал губы, но промолчал. — Я твоему хозяину помощь предлагаю, смотри, еле держится его светлость. Поручишься, что ВСЕ нужное сделал? А как нет? Я вот этими вот глазами видел — утопленников дымом отхаживали, и как новенькие потом ходили, а ты нос воротишь… — Мало ли что ты спьяну видел! «Вот ведь ызарг, иттить тебя в волосатый бок и налево!» — от злости адуан покраснел и смял шляпу так, что сакоттой давленной завоняло, но тут в спор вклинился теньент, тоже хлопотавший над герцогом: — Он же прав, Хуан! — Шеманталь посмотрел удивленно, — чегой-то южанин и вдруг умный такой? — а парень залопотал по-своему, быстро-быстро размахивая руками. Суавес его послушал, пожевал губами и, беззвучно выругавшись, отступил в сторону. Ну, наконец-то! — Чем помочь? — Кружка нужна. А ты трубку сделай, — бросив кэналлийцу стебель подлиннее, Жан вытащил нож и начал строгать листья в кашу. На лицо монсеньора он старался не смотреть, но все равно — нет-нет, а заглядывался. И диву давался. Даже притопший, в речной пакости с ног до головы, был монсеньор весь из себя красавец утонченный и невозможный. Родит же земля таких людей… Когда каши набралась горка, был готов и выдолбленный насквозь стебель и кружку железную как раз нашли. А герцог в сознание так и не возвенулся. Плохо… — Переверни его, осторожно только… — Сам знаю, — тихо огрызнулся Суавес. Жан пожал плечами и запалил строганку. Листья вспыхнули и закурились синим дымком. Чем его больше там скопится, тем средство надежнее. Помешав ножом тлеющую кашу, Жан накрыл бодяжку шляпой и встал на колени аккурат возле монсеньора. Взгляд прицепился к изуродованной спине. И откуда герцог таких меток наполучал? Обнаглеть бы, да спросить… Или Клауса подначить, он понаглее… Ну, поехали… Осторожно раздвинув пальцами половинки герцогской задницы, адуан ввел между ними гибкую трубку и давил, пока она не зашла внутрь до половины. Край у ней был островатый, но какое полутрупу дело, чего в него суют? Лишь бы здоровым очнулся, а то воды в полдень нахлебвшись — страшное дело! — и в выходца превратиться можно, как иные говорят... — Кружку дайте… Раньше Жан только раз это делал, но сложного ничего и не было: набрав полный рот дыма, с силой выдохнул его в трубку, и так три раза. У самого от жженной сакотты башка закружилась и блевать потянуло, зато монсеньору должно было помочь и еще как! — Ну, ждем… Никто не ответил, а Жан и оборачиваться не стал — пусть южане глазюками попыряют, пусть. Главное, чтоб не кинжалами… Рассевшись чуть поодаль от его сиятельства (чтоб холуев кэналлийских не злить), таможенник отер со лба пот и потянулся к фляге. Должна была там касера остаться, позавчера ж наливал… О, так и есть. Здоровье прымпирадора! Капитан Жан Шеманталь отсалютовал герцогской заднице (трубку вынуть забыл, вот ведь, иттить, растяпа!) и сделал большой глоток. Горло ожгло приятным жаром, и адуан присосался к фляге, вытрясая остатки, но поболтав их за щекой, сплюнул в сторону. Было ему не до выпивки, ох не до нее, родимой. «Уж поскорее бы подействовало … А там и… Тьфу, пропасть!» — впервые за время, что Первого маршала сопровождал, поймал себя Жан Шеманталь на страннейшей мысли. Было ему от себя… Ну, гадостно что ли? Ни в жисть к начальству не подмазывался и о благах служебных не мечтал, а тут, гляди-ка, захотелось. Не медаль там какую-то, не денег, а чтобы… Ну, заметили его что ли? Да еще и кэналлийцы эти в спину пялятся, будто подозревают… Ничего-ничего, сейчас утрутся, сукины дети, а спасибо не скажут... а, покласть, главное чтоб монсеньор оклемался… — Карьярра… — Соберано! Герцог слабо застонал и сам перевернулся на спину. Адуана — ну еще бы! — быстренько оттерли в сторону, но искорки синих глаз Жан на себе поймать успел, и тем был вполне доволен. Свое дело капитан Шеманталь сделал. Пусть теперь другие квохчут, перед начальством выпендриваются, а ему одна награда — чтоб Ворон седунов разогнал да порядок в Варасте навел… ~ — Заходи, — Суавес нехотя посторонился, пропуская в палатку. — Вот спасибочки, — улыбнувшись кэналлийцу во весь рот, Жан нырнул за тяжелый полог и повертел башкой. — Монсеньор? — Шеманаль? Идите-ка сюда… Из-за ширмы, которую Жан по-первости и не приметил, вышел лекарь его светлости и махнул рукой, мол, заходи. Ну ладно… Жан сунул нос за шелковую тряпку, хотел поклониться, но как увидал прымпирадора, так и остолбенел. Лежал тот, вольготно раскинувшись на койке — ноги врозь, и натурально без одежд. Получается, спал, а из-за Жана проснулся? — Я… эээ… Простите, монсеньор! Я это… попозжа тогда… это… — Жан состроил покаянную морду и попытался сдать назад, но герцог и не думал на него сердиться. — Куда же вы? — с улыбкой поинтересовался он. — Подойдите, для вас как раз есть дело. Дело, так дело. Жан подошел к койке, стараясь пялиться мимо герцога и особенно — мимо его широко расставленных бедер. Вроде все одним Создателем деланные, а всё срамно как-то на причинное место Первого маршала глазами лупать... — Чего изволите, монсеньор? — Вымойте руки, а потом возьмите вон ту плошку, — велел Алва. Жан послушно поплескал руки в тазу и плошку взял, хотя чего ему с этой штукой делать, даже приблизительно не знал. Монсеньор подсказал, спасибо большое, только не очень понятно: — Втирайте. — Чо? То есть, простите, не допонял, монсеньор... Герцог до объяснений не снизошел — и то верно, тупому хоть четырежды скажи — не дойдет! — и жестом приказал сесть рядом с собой. Жан, конечно, и не подумал ослушаться. Пригнездился он, правда, не туда, куда герцогский перст указал, а на самый краешек белоснежной простыни. Понятное дело, неловкость он ощущал, что такая красота постелена, а он ее задом попирать будет. И еще отчего-то стыдно и муторно в адуанских кишках сделалось, но Жан не мог понять причины. А уж как не по себе стало, когда тонкие, унизанные богатыми перстями пальцы легли на его, жанову, руку и играючи, будто котенка, переложили на... эээ… — Эээ… Я… — Что? — удивленно повел бровью герцог. — Изранить меня, пусть и для благого дела, вы не постеснялись? — Нет, — понуро сознался Шеманталь и — не из страха, ради справедливости! — попытался оправдаться: — Не до стесняшек мне было, монсеньор, Вы уж простите. Торопился, за Вас же переживамши… — Знаю, Жан, — спокойно подтвердил маршал и похлопал его по руке. — Ты сделал все правильно и неприятного подтекста в моих словах искать не стоит, его там нет. — Ох, как хорошо-то, монсеньор, что не стоит! — выпалил Жан. Грубо получилось, по-мужицки, но начальство и тут на него не осерчало — рассмеялся герцог и руки не отнял. Чего их светлости показалось смешным, Жан не усек, но на всякий случай тоже улыбнулся. И это… дотумкался вроде, чего от него хотят… — Сам напортил, сам и исправлю, ага? Верно, монсеньор? — Совершенно верно. То ли свет так упал, то ли еще чего, но заиграла улыбка в полутьме, как фосфорная, а еще Жану почудился лукавый огонек в глазах герцога. Ох и похорошело же ему от этого взгляда, да от улыбки от этой! В первый раз, когда правоту его монсеньор признал — от сердца отлегло, а теперь и на душе потеплело, будто в тряпочку ее обернули. — Будь любезен, аккуратно, — тихо промолвил монсеньор, и дал понять, что разговор окончен: откинуться на подушки, глаза прикрыл и может быть даже спать собрался. Жан немедля принялся за дело. Мазь была ему незнакома — вроде воска, только пахла потерпче, но если монсеньоров лекарь намешал, значит хорошая. Зачерпнув из плошки погуще, адуан осторожно, стараясь не тревожить их светлость, приложил пальцы к покарябанному месту. От тепла восковая штука растаяла и потекла, но это и к лучшему было — Жан не спеша начал размазывать ее по кругу, а когда всю втер, еще зачерпнул и на этот раз начал обрабатывать самый вход. Ему от острого стебля сакотты больше всего перепало, так что Жан старался на совесть — всунул скользкий мизинец на одну фалангу, а потом и на две, чтоб уж наверняка все герцогу подлечить. Монсеньор его идею одобрил: — Глубже. «Да хоть всю руку засуну, нешто для вас жалко?» — весело подумал Жан и, просунув палец целиком, потянул его обратно. Посмотрел — герцог в лице не изменился, не поморщился даже. Ну и славно. Адуан с чистой совестью зачерпнул еще воска и начал смазывать узкий проход со всей тщательностью, надеясь, что уж после такой обработки никто о его неуклюжести поминать не захочет. — Жан, да у вас талант, — одобрительно хмыкнул монсеньор, когда Жан со словами: — Готово! Да и воска больше нету, — собирался поискать полотенце. Адуан глупо переспросил: — Чо? А монсеньор вдруг, ни с того ни с сего, накрыл его руку своей и прижал к паху целиком. Пальцы Жана теперь лежали прям на естестве его светлости, ладонь согревала упругий мешочек с яйцами. — Да какой талант, вы чо… — вконец засмущался Шеманталь. — Лекаря, — не размыкая век отозвался герцог. — А-а-а, шутить изволите… Понятно… — Не шучу, — было ему заявлено на полном серьезе. — Всякий талант нуждается в том, чтобы его заметил кто-то другой и направил в нужное русло. Жан, вы меня понимаете? — Эээ… — замялся Шеманталь, пытаясь угадать по красивому лицу монсеньора, чего ж он такого хочет. — Не-а, — честно сознался он наконец. — Не понимаю. — Что ж, в наивности есть своя неоспоримая сила, — разочарованно, как показалось Жану, вздохнул монсеньор, и позволил убрать руку. Жан с облегчением выдохнул. — Разрешите идти, монсеньор? — Идите. И… скажите Суавесу, пусть зайдет.