Сопротивление огню

      Деку откидывает голову, подставляя широкую дугу шеи и грудины под шершаво-влажные длинные языки Ному, закусывая губу и подавляя рвущийся из горла тихий стон — его любимчик действительно поднаторел в отсосе, надо будет вознаградить его потом чуть щедрее обычного. Может быть, например, на этот раз его еда будет ещё живой, прежде чем её разорвут и перемелют острыми зубами, скрывающимися в клюве? Мидория всё же коротко стонет, отдаваясь ощущениям того, как действительно хорошо этот Ному работает ртом, старательно пряча те самые лезвия-зубья. А ведь у бедняги даже нет губ.       — Хороший мальчик, — ласково выдыхает Деку, проводя пальцами по склизким, витиеватым складкам оголённого мозга своего любимца; тот чуть дёргается от сбитых нервных импульсов, пробежавших по его телу в ответ на прямую стимуляцию головного органа, и гортанно клокочет, когда Мидория, качнув бёдрами, сильнее погружает член в его разинутую пасть. Подчиняясь ментальным приказам Деку, остальные Ному— пустоголовые и безвольные — начинают усерднее вылизывать его эрогенные зоны, вращая в глазницах свои тупые зенки, но этот, этот смотрит прямо в лицо своему хозяину, не разрывая осмысленного зрительного контакта.       Да, Все За Одного воистину гений, и его новые, сохранившие остатки интеллекта Ному бесподобны. А этот экземпляр и вовсе не просто подчиняется, а благоговеет перед своим Господином! Стоит ещё раз поблагодарить Наставника за такой подарок.       Крупные, сильные руки, лишённые даже мельчайших шероховатостей вроде отпечатков пальцев, разводят в стороны его ягодицы, и пристроившийся где-то снизу Ному проводит между них мокрым, извивающимся словно угорь языком. Мидория закрывает глаза, повисая в чужих лапах подобно марионетке — хотя на самом деле это он здесь кукловод — и удовольствие от дурманящей власти пьянит наравне с удовольствием от скольжения языков по его соскам и ягодицам и трения члена о чужую гортань. Деку осталось лишь решить, которому же из четырёх окружающих Ному будет дозволено ублажать его задницу изнутри? Отдавать мысленные распоряжения в момент, когда тебя ебут, тяжеловато, а оболваненные прислужники сами по себе не умеют и не чувствуют, как нужно — только обламывают весь кайф — поэтому выбор очевидно останавливается на новом любимце.       Мидория снова гладит его по голове, и тот, послав волну вибраций по члену хозяина очередным звериным рокотом, внемлющим взглядом смотрит на него в ответ.       — Хороший, хороший мальчик, — повторяет Деку, старательно контролируя дыхание и не давая мысленным приказам сбоить, дабы не сбивались ритмы ласкающих его языков. — Хочешь сегодня побыть главным на моём празднике?       Ному подобострастно выдыхает булькающее от слюны и частично затыкающего его глотку члена:       — Х-хочу… х-хозяина… х-хочу…       — У тебя нет члена, — почти печально отвечает Мидория, отсекая все приказания, чтобы чавкающие и похрипывающие Ному перестали отвлекать его внимание на себя. Он берёт любимца за кончик клюва, вытаскивает из него член и слезает с удерживающих его на весу ладоней другого Ному, становясь на пол и пристально вглядываясь в лихорадочно пульсирующие зрачки существа. — Но сегодня я разрешу тебе порадовать меня и даже дам выбор, чем именно. — Деку хищно облизывается, на примерку окидывая взглядом длинные пальцы и свисающий из пасти язык — и то, и то сгодится за недальновидно удалённый половой орган. — Что скажешь, мм?       Ному бешено вращает глазами, тягучая слюна капает с его морды на пол.       — Х-хозяин…       — Скажу, что ты и без этого неплохо проводишь время.       Мидория резко вскидывает голову. Фигура, подпирающая стену возле входа в помещение, на мгновение сверкает в полутьме лютым взглядом гетерохромных глаз.       Деку улыбается и распрямляется, ничуть не стыдясь ни своей полной наготы, ни ситуации, в которой его застали.       — Уже вернулся с миссии, Шото-кун? — хмыкает он. — Гораздо раньше, чем я ожидал.       Уголок губ Тодороки презрительно дёргается, когда он оглядывает развернувшуюся перед ним оргию.       — Я так и подумал, что ты явно не ждал меня на вашу вечеринку. — Он отлепляется от стены, сбрасывая небрежно перекинутый через плечо пиджак на пол. — Славно развлекаешься, как я посмотрю.       Мидория улыбается ещё шире — полубезумно и дерзко: Шото-кун здесь — и теперь теряется всякий интерес к Ному: как бы хороши они ни были, но ни один из них, даже любимчик, не сравнится с той страстью, на которую способен Тодороки. Особенно если он охвачен едва сдерживаемой ревностью, как всегда, когда Деку позволяет себе творить содомию без его участия.       Прямо как сейчас.       Шото делает шаг по направлению к замершему в ожидании Мидории, попадает в холодный белый свет единственной горящей лампы и, о боги, он просто великолепен: его безупречно сидящий по фигуре костюм облегает ладные изгибы перекатывающихся при движении мышц, пока он, плавный и грациозный, движется вперёд, на ходу снимая одежду.       — Тебе идёт красный, — замечает Деку, не в силах отвести взгляда от того, как к нему приближается любовник, сдёргивая с себя растянутую петлю галстука и ловко расстёгивая мелкие пуговицы рубашки непривычного для стиля Тодороки алого цвета. — Новая рубашка?       — Старая, — равнодушно отвечает Шото, дразняще медленно расстёгивая ремень и пуговицу плотных чёрных брюк, под которыми, как и всегда, нет нижнего белья. Мидория дышит чаще, замечая двухцветный лобок в просвете расстёгнутой ширинки. — Она была белой, когда я надел её утром.       Деку улавливает металлический густой запах крови, пропитавшей одежду Тодороки, и со свистом втягивает воздух. Ноги предательски слабеют, и на мгновение перед глазами темнеет от того, как резко дополнительная порция давления ломанулась в пах, сделав и без того твёрдый стояк почти свинцовым, плотным и болезненным.       Мидории безмерно хочется обвести пальцами каждый измазанный в чужой крови рельефный мускул Шото, но сейчас он, этот жаждущий наказать своего блудливого партнёра ревнивец, едва ли позволит притронуться к себе.       Да, пожалуй, пока что Деку лучше позволить сделать ему с собой всё, что угодно, а потом он и сам отыграется вдвойне, похабно поимев у себя в кабинете эту непокорную другим, восхитительную мордашку прямо в рот, гневливо цедящий в эту секунду приказание послушным ему Ному:       — Разошлись.       Ному покорно расползаются в стороны. Все, кроме одного — Мидория отдаёт ему ментальную команду согнуться, встав на четвереньки, и беспардонно использует его широченную покатую спину как алтарь: раскидываясь на нём и продолжая неотрывно смотреть в разноцветные голодные глаза напротив, он жертвенно разводит ноги, приглашая вкусить собственное тело.       Взгляд Тодороки темнеет. Он наконец приближается к Деку вплотную, источающий опасность, угрозу, желание распутно овладеть предоставленным ему даром. Его пальцы впиваются в бёдра Мидории и дёргают к себе; Деку самодовольно тихо хмыкает, замечая то, как качнувшийся эрегированный член Шото выделяет каплю предэякулята от вида распластанного перед ним любовника.       Горячая ладонь скользит по внутренней части бедра Мидории и ложится на пах, но тут же отдёргивается, и Тодороки брезгливо кривится, разводя пальцы, между которых растягиваются нити вязкой, оставленной Ному слюны.       — Отвратительные твари. — Шото посылает резкий косой взгляд в сторону держащегося ближе всех к ним любимца Деку — тот послушался прямого приказа и отодвинулся, но не наравне со всеми. Мидорию забавляет то, как немое упорное противостояние между его любимым Тодороки-куном и любимым прислужником, желающим продолжить ублажать хозяина, зарождается в воздухе невидимыми, но почти ощутимыми искрами.       — Оу, Шото-кун, не будь столь категоричен, — примирительно тянет он, беззаботно убирая руки под голову и устраиваясь поудобнее на мускулистой спине служащего ему подставкой Ному. — Они действительно бывают невероятно полезны. — Он наблюдает за тем, как с шипением поднимается вверх мутный пар с руки Тодороки. — Хм, разве не практичнее было бы сейчас использовать их слюну в качестве смазки?       — Мерзость, — выплёвывает Шото, и его раскалённая ладонь ложится на сгиб бедра Деку. Тот секундно дёргается и со свистом втягивает воздух сквозь плотно сжатые зубы, но затем скалится, перехватывая запястье руки, испаряющей влагу с его бедра. Вторая рука Тодороки, мертвенно-холодная и сильная, вцепляется Мидории в горло. Колкая корка льда покрывает его шею, захватывая часть волос на затылке и примораживая лопатки к плотной коже Ному.       — В отличие от тебя, я не позволяю себе быть измазанным в слюнях этих блядских животных, — шипит Шото, сильнее раскаляя прикипевшую к паху Деку ладонь.       — Собираешься расплавить меня за это? — с ехидной ухмылкой приподнимает зелёные брови Мидория, приближая своё лицо к лицу Тодороки. Тот дышит ему в губы, но по негласным правилам игры они не целуются, потому что поцелуй — это награда, а сначала Шото обязан его наказать.       — Собираюсь выебать тебя, — выдаёт он. Его рука уже оставила ожог на коже Деку, но пока ещё не слишком сильный — спасибо повышенной сопротивляемости любому виду внешнего урона, подаренной Мидории Наставником вместе с усиливающей причудой. — И выебать безо всякой смазки.       Деку заводит его тон и обещание до дикой пляски искр на изнанке век. Хватка на горле крепчает настолько, что застоявшаяся кровь начинает стучать в ушах, и на долгое мгновение кажется, что в глазах Тодороки разгорается желание убить, но нет, нет и нет, этого явно недостаточно для того, чтобы задушить Мидорию до смерти, хотя, пожалуй, хватит, чтобы вырубить его. Не то чтобы Деку боялся такого расклада, но сейчас он действительно хочет быть оттраханным будучи в сознании, поэтому оставляет своё сопротивление, изначально задуманное лишь для распаления холодной ярости Тодороки в пламенную похоть.       Они оба любят играть в эту игру.       Мидория заводит руки за голову и шире разводит ноги, отдаваясь во власть сверкнувшего глазами победителя.       Шото ещё какое-то время держит его за горло, пока вторая рука скользит по телу, испаряя остатки слюны Ному. Член Деку неистово пульсирует и дёргается, алеющая головка отпечатывает под пупком мазок предсемени. Его Тодороки испаряет тоже, наслаждаясь напрягшимися под правой ладонью сухожилиями шеи и сдавленным шипением прогнувшегося в пояснице Мидории, по-мазохистки даже не пытающегося уйти от едва терпимого жжения.       — Ахс-с, да-а, ещё-ё-ё…       — Ты псих, — негромко констатирует Шото. Сильные, неоднократно переломанные и зажившие пальцы неожиданно впиваются ему в плечи, мгновенно оставляя лиловые синяки-отпечатки и притягивая к Деку вплотную.       — Знаю, — елейно отзывается он, и его короткие ногти вонзаются в кожу, прошивая её насквозь. Тодороки терпит это, как и всегда, ведь это единственное, что позволено делать Мидории без разрешения, когда он играет роль пассива. — И знаю, что это одна из тех вещей, которая тебе во мне нравится, Шото-кун.       — Не нравится, — холодно отрезает Тодороки, приставляя член промеж иссушенных его причудой ягодиц, и грубо проталкивается внутрь нерастянутого тела, сдерживая собственный полуболезненный выдох и впитывая просочившийся между губ Деку мучительный стон — брать без подготовки малоприятно для них обоих, но хера с два Шото будет размениваться сейчас на церемонии. — Я обожаю тебя за это, Изуку.       Резким толчком под задушенный ладонью короткий вскрик Деку он врывается на всю длину, и на его пояснице смыкаются ноги Мидории, почти до хруста в костях вжимая их бёдра друг в друга. Зажатый между тел член Деку пульсирует и сочится смазкой, но Шото игнорирует явно требующий внимания орган и впивается зубами в сгиб шеи Мидории, вырывая из него очередной вскрик.       — Ах, блять, да! — вскрик переходит в скулёж, когда Тодороки начинает двигаться, сразу беря бешеный темп: — Шото, Шото, ещё, ещё, ещё!       Тодороки против правил затыкает его грубым поцелуем, мгновенно переходящим в яростное сплетение языков и кусания; хриплое дыхание мешается со стонами, Деку принимается подмахивать бёдрами, хотя всё ещё жмурится от острой боли — Шото дерёт его насухую, но вскоре смазкой начинает служить выступившая в кишке кровь.       Мидория извивается и стонет, его член так и стоит колом, багровая головка блестит от смазки, но Тодороки не намерен удовлетворять чужое желание, пока не получит разрядку сам. Приближаясь к ней невероятно быстро от вида размазанной между ягодиц крови и сверкающих белизной в полумраке белков закатившихся в безумном экстазе глаз Деку, Шото жёстко размыкает опоясывающее его кольцо ног и, распрямившись, закидывает их себе на плечи. Он прикрывает веки, продолжая озверело засаживать в горячее тугое тело, готовясь кончить внутрь, но внезапно его слух в общем забытье прорезает особенно блаженный стон Деку и влажный сосущий звук.       Тодороки резко открывает глаза: любимчик Мидории, не сдержавшись, подполз к хозяину, и обмотанный лиловым языком член Деку исчезает в его клюве под ошалевшим взглядом замеревшего Шото.       Разум Тодороки застилает кровавая пелена чистейшей ярости.       Выпущенное им пламя больше похоже на взрыв, и ассоциация с причудой блядского уёбка Бакуго взбешивает Шото ещё сильнее, если такое вообще возможно. Вопль Ному тонет в бушующем огненном вихре. Пламя гаснет спустя несколько ослепительных секунд, и резко упавшая концентрация кислорода в помещении восстанавливается под громкие металлические щелчки дополнительно открывшихся воздухозаборников; свист ворвавшегося через них потока воздуха бьёт по барабанным перепонкам вместе с резкими перепадами давления.       Источающее тяжёлый смрад горелой плоти тело безжизненным мешком заваливается в сторону.       Мидория приподнимается на локтях, чтобы обвести взглядом картину спалённого практически до дымящихся углей любимца, и произносит со смесью лёгкого расстройства и разочарования:       — Стоит сообщить Наставнику, что эта версия Ному всё же почти завалила краш-тест на огнестойкость. — Он чуть склоняет голову набок, наблюдая за тем, как подёргивающиеся остатки обугленных конечностей начинают медленно принимать оттенок свежей плоти, и на месте сожжённых волокон постепенно нарастают новые. — Но, признаюсь, я всё равно впечатлен тем, что даже твоё пламя, Шото-кун, не смогло убить его с первого раза. — Деку стреляет задорным взглядом в сторону тяжело дышащего Тодороки, с безумной ненавистью взирающего на то, как регенерирует сожжённая им почти дотла тварь. Он снова поднимает руку, явно собираясь добить цель, но Мидория мягко перехватывает его за предплечье и нежно притягивает к себе, скользя губами по горячей коже распалённой от причуды руки.        — Позволь ему жить, — негромко просит он и, поймав переведённый на него взбешённый взгляд, тихонько хихикает, продолжая покрывать трепетными поцелуями зону предплечья, двигаясь выше к плечу и постепенно переходя на влажную от пота шею. Предупреждающе перехватив и вторую незанятую руку во избежание применения на корчащемся на полу Ному ещё и льда, Деку обнимает напряженное тело Тодороки, очерчивая пальцами тугие канаты мышц на его спине. — Этот Ному будет полезен против твоего отца, если добавить ему скорости восстановления и огнеупорности.       Упоминание Старателя обычно злит Шото, но не когда дело касается планов по его устранению. Он медленно выдыхает, наконец усмирив свой гнев, равнодушно отворачивается от почти переродившегося Ному и безразлично произносит:        — Плевать. Поступай с ним, как хочешь.       Но Деку не обманывается деланным тоном, прекрасно зная, что на самом деле Тодороки-кун почти перманентно пребывает в состоянии «за секунду до срыва».       И Мидория так же чертовски взаимно обожает эту его психованную часть, но сейчас им стоит возобновить их общий способ немного подавить её, дав отсрочку новой эмоциональной эксплозии.       — Он больше нам не помешает, — уверяет Деку, соблазнительно щекоча горячим шёпотом ушную раковину Шото и посылая мысленный приказ любимцу свалить подальше.       — Да, — медленно соглашается Тодороки, и явственная угроза рокочет в его голосе, когда он провожает уничижительным взглядом уползающего к дальней стене восстановившегося Ному. — Я позабочусь об этом.       Мидория хмыкает, утягивая любовника в жаркий поцелуй, но прикушенная губа быстро напоминает ему о его роли. Брошенный обратно на не сдвинувшегося со своего места согнутого безмозглого Ному, он получает сухое:       — На живот.       Сменив положение, Деку прогибается под нажимом лёгших ему на поясницу ладоней, и волна предвкушения проходит по его телу, когда он слышит вкрадчивый голос у вцепившихся ему в волосы на затылке пальцев:       — И не думай, что я спущу тебе с рук то, что ты позволил этой твари к нам присоединиться, Изуку.       Мидории хватает лишь на хриплый вскрик, когда новое грубое проникновение протаранивает спёкшуюся кровь в его растраханной заднице, но это ничего: чуть позже в его кабинете Шото-куну придется не только продемонстрировать технику «глубокой глотки», но и дочиста слизать всю пущенную им же кровь.       С этими мыслями Деку скрючивает в судорожном оргазме под довольный рык безжалостно затрахивающего его до полусмерти Тодороки.

***

      Гремят натянутые цепи, и израненная туша безвольно повисает в воздухе, с трудом отращивая свои в очередной раз раздробленные части тела.       Крошево льда с остатками тех самых частей хрустит под подошвами Шото, когда он, вконец удовлетворенный тем, как ему удалось почти полностью истощить регенерацию Ному, произносит:       — Поскольку ты понимаешь речь, я озвучу для тебя… — Он выдыхает морозное облако и, сконцентрировавшись на уравновешивании температуры переохлаждённого собственной причудой тела, договаривает, впиваясь тяжёлым взглядом в мутное глазное яблоко подвешенного на крюки Ному: — Жизнь я тебе сохранил лишь для того, чтобы ты отправился на убой против Старателя, но знай, что если тебя не прикончит он, это всё равно по итогу сделаю я.       Ному обессиленно стенает, почти сведённый с ума от перенесённой им боли — Тодороки посвятил несколько очень длинных часов для истязания провинившегося гада, и вся чёрная ирония заключалась в том, что без сохранённых зачатков разума этому Ному, как остальным бездумным куклам, были бы безразличны физические муки. Равно как он бы не решился на подсос исподтишка — тот самый, что по итогу привел его в пыточную камеру в руки пожелавшего преподать ему частный урок послушания Шото.       Зато теперь это убогое создание уже точно больше не нарушит их уединённости с Деку.       Тодороки облизывает пересохшие губы, и сохранившийся на них привкус спермы и крови Мидории посылает разряд вдоль позвоночника вместе с шальной мыслью о том, что им определённо стоит переиграть последний раунд в его кабинете наверху; внутреннее предвкушение пробивается в уголок рта Шото, растягивая его в едва заметную ухмылку.       Не оборачиваясь, он направляется к выходу из темницы, оставляя Ному висеть на цепях. Встретившись с ожидающим его в коридоре Деку, Тодороки прищуривается, уловив смешливость в глубоком зеленоглазом взоре.       — Забавно видеть, как ты ревнуешь меня даже к тем, кого сам считаешь лишь безмозглыми тварями, — чуть пожав плечами, объясняет свою весёлость Мидория.       Шото коротким рывком сокращает расстояние между ними до нуля, сжимая острый подбородок Деку тисками погорячевших пальцев.       Вкрадчиво и тихо, не моргая, он произносит:       — Ни одна сука не должна даже смотреть в твою сторону без моего разрешения. — Он впивается собственническим поцелуем в любимые губы и выдыхает: — Ты только мой, Изуку.       Деку прикрывает веки, накрывая его пальцы своими, и с полуулыбкой вторит его словам:       — Так и есть, Шото-кун. Я только твой.