Пролог
Он был из тех редких людей, кто влюблял в себя всех: старых друзей, бесчисленных коллег, случайных знакомых в душном купе, домохозяек у экранов ТВ, солидных политиков, вдохновленных школьников и стариков, не мыслящих влюбиться. Влюблял как бы случайно, будто бы без лишних усилий, играючи. Это у него выходило в такой воздушной взбалмошной манере, в какой заливается звонким смехом юная вертихвостка, которой успех и признание таланта уже успели вскружить голову, она не воспринимает никого всерьез и все только шутит, разбрасываясь горстями кокетства. Внутри него жило что-то вот такое, шальное, мальчишеское. Он даже не думал обуздать бьющую фонтаном харизму - ему нравилось влюблять. О, да! Чертовски нравилось! И делал он это мастерски: наклоном головы, внезапной обескураживающей улыбкой, изгибом расслабленных запястий, резвым нравом, бодрым духом, особой стреляющей прямо в грудь нотой в интонации голоса. Он не считал влюбившихся в него. Об одних не знал, других держал при себе - восторженные взгляды помогали ему не растерять по кусочкам божественное обаяние. Он не думал о жертвах этой игры, а они, конечно же, были. Жена. Она любила его с исступлением, прощала любовников, верила в свои силы. Ей нравилось заботиться о нем, не нравилось вытаскивать из темных глубин, в которых крылись никому неизвестные комплексы, обиды и сомнения, разочарования, неудовлетворенность. Ей не нравилось слушать его истерики, которые выглядели как поставленные спектакли. Не нравилось, но она делала это. И знала, что она - единственная делает это для него. Знала, за это он тоже ее любит. Пусть и не той любовью, о которой мечтает женщина. Страсть. Она прогремела продолжительной летней грозой где-то между юностью и старостью, в расцвете его лет. Она смела все на своем пути, перевернула душу и раскидала там все к чертовой матери, прожарила солнцем и отхлестала дождями. Этот ураган вырвался из груди, заморочил головы людям. Эту страсть в нем видели все, у кого есть глаза, видели в пылких взглядах и неподвластных движениях тела. Потому что эту стихию было не скрыть в целой солнечной системе, не то что уж в одном человечке. Этот роман был долгим, как чувственное "Аллегро Мольто" Рахманинова, волнующим как "Времена года" Вивальди и окончился агонией моцартовского "Реквиема". Чувства отгремели. Смолкло внутри. Казалось, он не станет прежним, он уже не полюбит. Но закон сущего одинаков для всех: за зимой приходит весна. Летние грозы притупились в памяти, стаял снег... Ошибка. Он хотел влюбиться снова. Ему опостыла жена с ее чрезмерной заботой, опостыл целый мир. Он метался в поисках вдохновения, меняя одного молодого мальчишку на другого, и не находил. И случилось так, что не он нашел то, что искал, но нашли его. Властные тяжелые ладони легли ему на бедра и не отпускали. Он подчинился горячему напору, пылкому темпераменту, красивому сильному телу. Это было что-то новое: отдаваться, а не брать, оказаться в тени, почувствовать себя ведомым.... Но долго так продолжаться не могло. Нельзя обуздать неподвластное: вечное противостояние превратилось в войну. Ему пришлось вырываться, как из клетки, рвать невыносимые путы, сбегать и прятаться. Нет, его не отпускали, не давали вздохнуть. Тогда-то и вырвали землю из под ног, вынули сердце из груди, мир пустился в сумасшедшее падение - он влюбился. Любовь. Глубокий вдох, еще глубже, легкие вот-вот лопнут, и он взлетает на этом вдохе, как на воздушном шаре. Все вышло из-под контроля. Он был немолод, когда встретил любовь. Морщины оставили на коже глубокие следы от своих кривых пальцев, буйная голова облетала как осенний клен, тело подводило - оно было уже не тем, что прежде, скрипело суставами и отзывалась внезапными болями на переработки и шумные гулянки. Те влюбленные, что по-прежнему были рядом, не замечали изменений. Но он-то все про себя знал. Он понимал, что в его возрасте у людей бывают правнуки, и это вгоняло в меланхолию, с которой, он привык думать, он хорошо справлялся. Спасала жена, но не всегда. В зеркале поселился старик. Ну начерта, спрашивал он себя, ты полюбил? Разница в возрасте была больше знаменитого каньона в Черногории. Но что тут поделаешь, если в мир ворвалась любовь, самая настоящая, неповторимая... Она день за днем перетряхивала его кости, проходила сквозь грудь, хватала сердце и опускалась в ноги. Уже не хотелось влюблять в себя, не стало взбалмошного кокетства... Новое чувство было чем-то большим, чем все в его жизни.I
Саша знал про случайных любовников Олега, знал про жену, которую тот не любит, Никиту, которого когда-то давно любил, Данилу... Саша почему-то надеялся, что с Данилой у Олега ничего не было. Эта надежда была отрицанием очевидного. При одном только имени Данилы изнутри его пожирал ненасытный червь, жгло под ребрами, но Саша отказывался называть это ревностью. Он отказывался думать, что любит худрука больше, чем это позволяют товарищеские отношения. Да что там? Все влюблены в Олега Меньшикова - тут нет ничего предосудительного! А у Саши есть Ира - она всегда поможет забыться. И Саша забывался, день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Порой бывало трудно. Например, как во время будничных разговоров, когда Олег Евгеньевич смотрел на него особым взглядом. Так смотрят дети на новые явления в мире, с которыми им еще не приходилось встречаться; так смотрят гении искусства на выдающиеся творения юных дарований. Этот уникальный блеск сиял в черных зрачках Олега, когда он просто смотрел на Сашу во время разговора... Между ними искрило. Они стягивались непроизвольно, но Саша имел силы этого не замечать. До недавнего времени. Ему снились сны с Олегом. Яркие, живые, так похожие на реальность, со светом и запахом, со звуками стонов. Тепло раскрытых ладоней, скользящих по его коже, снилось Саше. Распахнутый халат и выдох куда-то в загривок. Пьянящий запах жасмина, тесное сплетение тел... Саша во сне комкал подушку и стонал, а проснувшись, успокаивал плоть и чувствовал себя уставшим. Так продолжалось больше недели. Теперь его щеки вспыхивали румянцем от простого взгляда на худрука. Вожделение, которое он испытывал, глядя на одетые в перстни пальцы, постукивающие по подлокотникам, трудно было игнорировать. Саша напоминал себе о десятках тех несчастных, кому Олег разбил сердце - он не хотел, не мог стать еще одним солдатом в этой бесчисленной армии!II
В один примечательный денек, один из тех, когда, проснувшись, замечаешь как красива природа за окном, и чувствуешь, что все непременно будет хорошо, Саша с Олегом во время гастролей зашли в книжный магазинчик в одном провинциальном городке. Два этажа занимала литература, а подвальный был отведен под интересную смесь индийской лавки с магазином эзотерики. Олег, оттопыривая карманы своих полосатых шаровар, заявил, что намерен купить какие-то полудрагоценные камни и требует, чтобы Саша один из них держал при себе. Петров глупо пошутил на этот счет, получил шутливую затрещину и спустился по узким ступеням в мрачный, тесный от товаров зал. Здесь продавались ловцы снов, фигурки слонов, цветные шкатулки, магические обереги и диски с мантрами... Но ничего из этого Саша не увидел - его сбил с ног сладкий и пьянящий запах жасмина. Саша остановился, хватая носом воздух, чувствуя, как воспоминания последних ночей проходят сквозь него, подобно призракам. Внезапная рука опустилась на его плечи, большой палец провел по шее, ладонь проехала до предплечья. Так не вовремя! Саша почувствовал, как из него вышибло весь воздух. Он стоял, закрыв глаза, не в силах посмотреть на Олега. Взбесившейся венкой бился висок, и во всем белом свете остался только он - запах жасмина. Проклятый запах жасмина! - Эй, ты чего, Саш? - встряхнул его Меньшиков, - у тебя мурашки размером с мой кулак! - Жасмин... - хрипло пробормотал Саша, переводя на Олега осоловелый взгляд из-под ресниц. Кровь разгоралась от соприкосновения бок о бок, ему нужно было большего. - Тебе плохо что ли? - встревожено вскинул брови Олег, а потом обернулся к кассиру, - ну и вонища у вас тут! Вот, известному артисту плохо стало! Чтобы убрали вот это все - вернусь, проверю! - отворачиваясь и направляясь к двери, он хитро улыбался. - Все в порядке... - Саша высвободился от желанного прикосновения, вышел на улицу и вдохнул свежий воздух. "Так не может продолжаться", - подумал он.III
Олег появился из гардеробной. Отвороты алого бархатного халата расходились на загорелой груди, привычно уложенные волосы небрежно спадали на лоб... Саша прижимался спиной к подушке и не мог пошевелиться. Он смотрел, как худрук подходит к самому изножью, двигаясь медленно, словно хищник во время охоты. Красивые пальцы потянули пояс, ткань халата упала, как театральный занавес... Все резко переменилось. Саша чувствовал щекой холодную стену, собственное дыхание было рваным, его крепко держали за волосы на макушке, сзади прижимались чужие бедра, на поясницу надавили, принуждая прогнуться. Саша захныкал, зажмурился, смаргивая влагу. Он хотел этого, хотел исступленно, до крупной дрожи. Олег прижался к его спине своей грудью, перехватил запястья и завел их за спину. "Сашенька...", - зашептал он в самое ухо, от чего по шее побежали мурашки. Олег толкнулся, потом еще раз, и Саша подался навстречу, теряя голову от ощущений. Снова все переменилось. Саша лежал на спине, утопая в прикосновениях. Тепло чужого тела было повсюду: они прижимались друг к другу грудью, гладили ладонями, прикасались губами. Мира вокруг не существовало - он утопал во мраке, и было только громкое дыхание, звуки поцелуев и жажда быть еще ближе. Саша очнулся от собственного стона. Он втирался бедрами в кухонный диванчик, где случайно уснул. Пах горел, его мучительно тянуло, Саша снова застонал - на этот раз от досады. Голова еще кружилась после сна, он сунул руку под резинку трусов, не понимая, точно ли уже проснулся или это еще продолжение ночного видения. Второй рукой он уперся в лоб, и выгнулся навстречу собственному кулаку. Интенсивно двигая рукой, он даже не пытался делать это мягко. Петров жестко отдрачивал, до боли, лишь бы скорее избавиться от невозможного возбуждения. Его корежило от жажды вжаться в бедра Олега Евгеньевича. Саша представлял себе это. Зажмурившись, видел, как худрук опускается на колени, чувствовал прикосновение его нежных теплых губ, как они обхватывают его... Петров закусил пальцы, застонал, переходя на совершенно дьявольский ритм. Оргазм накрыл его ударами водопада, продолбил по рукам и ногам тяжелыми резкими каплями летнего ливня. - Олег... - на выдохе произнес он, обмякая. Прошло несколько минут, прежде, чем Саша смог встать. Он заварил крепкого чая, взглянул на часы - перевалило за полночь. В голову стукнулась мысль. Она не бродила рядом, не подбиралась медленно, она вонзилась в разум и раскинула щупальца. Не успевая ничего обдумать, Саша грохнул кружкой о край стола, отпустил ручку и шагнул в сторону двери. Фарфор со звоном разбился, но даже этот резкий звук не вывел Петрова из странного оцепенения. Не помог противный ветер, забирающийся за воротник холодной ночью конца сентября, ни один вопрос таксиста не прорвался сквозь густой розовый дурман его мыслей. Саша хлопнул дверцей, расплатившись. Не помня себя от волнения, взбежал по ковровым ступенькам тихого подъезда. Он позвонил, и дверь открылась. Открылась на удивление быстро. Меньшиков оторопело пропустил Петрова внутрь. В глазах читался вопрос, но Олег молчал. В комнате Саша обнаружил расстеленную кровать и поставленный на паузу сериал. Только сейчас Саша понял, что где-то здесь должна быть еще и Настя. Сердце упало в ледяную яму. - А Настя... - протянул он неуверенно, перевел взгляд на Меньшикова. На том была темно-серая шелковая пижама. - Я ее на юг отправил. А что, собственно, случилось? - наконец спросил он, скрещивая руки на груди. - Отлично, - прошептал Саша, вжикнул молнией, стащил толстовку и бросил на пол - под ней ничего не было. Олег принял вызов стоически, даже движением брови не выказав никакой эмоции, хотя, возможно, Петров был слишком взбудоражен, чтобы читать по лицу. Саша мог бы почувствовать себя глупо, если бы не розовый туман мыслей. Поэтому Петров развернулся к компьютерному столу и распахнул дверки одного из ящиков. - Эй, ты чего творишь? - Олег подлетел в два шага, Саша обернулся через плечо. - Палочки вонючие, они у вас где?.. Глаза Олега блеснули. Он протянул руку, выдвинул ящик и выложил перед Петровым на стол охапку благовоний. Вишня, шоколад, апельсин, ваниль... Саша быстро перебрал узкие длинные упаковки - жасмина не оказалось. Взгляды худрука и ученика встретились. Казалось, Меньшиков знает, что именно тот искал. Однажды, Олег и Саша заканчивали с уборкой в подвале театра, это было средь жаркого майского дня, кажется, в воскресенье. Тогда еще весь театр был завален сиренью, Олег целый день декламировал Бродского, а на уме у коллег был только предстоящий корпоратив. Тогда кому-то из оркестра понадобилось убрать старые трубы с прохода, их понесли вниз, долго искали место, случайно обнаружили пыльные рукописи - пьесу неизвестно чьего авторства. Олег решил разобрать нагромождения в поисках еще какого-нибудь "клада", а после почитать выцветшие страницы. Чего только не отыскалось в тот день: несколько губных гармоник, зеленые галоши, газеты сталинских времен, набор серебряной посуды, черно-белые фото, угольный утюг, пузырек с жасминовым маслом... Олег случайно разлил его - подземелье театра расцвело жасмином! На Меньшикова напало шутливое настроение, он предложил разыграть случайную сцену из случайно выбранной книги. Кипы книг, тысячи пожелтевших страниц... Но рок указал лишь на одну - "Юнона и Авось". Саша прочитал текст, смутился - сцена с поцелуем была неуместна, Петров верил, что Меньшиков отбросит эту книгу и возьмет другую, но нет. Вместо этого прозвучали слова, разыгралось действо, и в странную до озноба секунду губы Олега скользнули по его губам. Едва ощутимо, мимолетно. Пахло жасмином. Жасминовые благовония подарил Олег Саше на день рождения... - Жасмина нет - кончился, - сообщил худрук, скрещивая руки на груди. Саша вздохнул, перевел лихорадочно блестящие глаза на Меньшикова. - Можно без жасмина, - пересохшими губами через силу выговорил он. Саша сделал шаг, и сократил расстояние до неприличного. Такое расстояние бывает только между любовниками. Пальцы быстро пропархали по шелку пижамы, сердце поднялось к горлу. Они встретились глазами. Олег смотрел глубоким взором, серьезно, пристально. Наконец сказал: - Ну ты чего удумал? - сказал мягко, совсем тихо. Саша чувствовал тепло его тела, приблизился еще, коротким движением задел кончик носа Олега своим, нервно дрогнули уголки губ. - Вы снитесь мне... - горячо прошептал Саша, - каждую ночь мы... вы и... Петров не видел лица Олега, но руки мужчины легли на его предплечья, провезли до локтей, сжали. - Говори, - потребовал Меньшиков. Саша вздрогнул от этих слов, от того, что почувствовал дыхание худрука на своем лице. - Олег Евгеньевич, - Петров подался вперед всем телом, прижался бедрами, кинулся в руки Меньшикова как в море. - Вы встречались с Данилой Козловским? Едва заметный кивок разбил голову Саши как орех. Отчего так больно, так скручивает внутренности и кричит что-то внутри, если он знал, всегда знал, что Олег Евгеньевич не будет принадлежать ему? Слишком яркие желания, слишком безбашенная любовь! Саша прерывисто выдохнул, сжал в пальцах тонкую одежду худрука, под которой плескалось тепло его тела. - Одна ночь... - горячо выпалил Петров, - и сны пройдут. Пусть он будет одним из многих для Меньшикова! Пусть! Но Петров испытает любовь Олега Евгеньевича... Саша до внутреннего воя жаждал этой любви! Меньшиков шумно выдохнул. То ли улыбнулся, то ли что-то еще... - Уверен? - спросил он, проводя носом по щеке Петрова, втягивая его запах. Вместо ответа Саша уткнулся лицом в ключицу, оставил робкий сухой поцелуй. - Ах, Сашенька! - с чувством, внезапно громко, воскликнул Олег. Он развернул их, в поясницу уперлась столешница. Едва ощутимые, прикосновения пальцев, словно ручейки эфира, пробежали по обнаженным бокам, поднимая волну мурашек. Саша облизал губы, подобрался лицом под склоненную голову Олега Евгеньевича, и приоткрытые рты застыли в миллиметре друг от друга. Мгновение затянулось. Первым ожил Олег. Он провел верхней губой по сашиной нижней, переложил теплые руки на белые плечи и прижался губами к уголку рта. Саша перехватил поцелуй, прижался грудью к груди, притянул к себе раскрытыми ладонями. Олег шумно выдохнул, целуя увереннее, обхватывая губы Петрова своими. Брюшные мышцы схватил спазм, пальцы скомкали тонкий шелк, к горлу подкатил крик, и Петров подавился им. Резко прервал поцелуй, уткнулся лицом в худое плечо и почувствовал, что содрагается всем телом. Не хотелось истерик, не хотелось вести себя как щенок, но слезы хлынули, горькие, злые. Словно прорвало внутреннюю плотину. - Эй... ты чего... - тихо, мягко, пораженный этими слезами, спросил Олег. - Прос-тите, прост-тите, - чем больше Саша сдерживал себя, тем сильнее его трясло, словно по венам гнали электрический ток. - Щ-щ... - ладонь Олега легла на макушку, провела по волосам, опустилась на шею, - все хорошо... щ-щ... мальчик мой... Борьба с собой, принятие себя, не находящая выхода энергия страсти - все это не прошло бесследно для Петрова. И теперь он сжимался в руках худрука, как загнанный зверь. Саша не заметил, как Меньшиков усадил его на кровать, обхватил за плечи, прижал голову к своей груди. Теперь он покачивался, продолжая гладить его лоб и челку. - Все будет хорошо, - приглушенно произнес Олег, - мы купим жасмина... Саша успокаивался. Мышцы расслаблялись. - Умоюсь... - пробормотал Петров, шмыгая. Меньшиков убрал руку и проследил за ним взглядом до двери в ванную. Вернувшись, Саша неуверенно сел на самый край кровати. Розовый туман в голове рассеивался, и вещи начинали обретать реальность. Олег выглядел странно. По меньшей мере пьяным, по большей - очнувшимся ото сна посреди карнавала в чужой стране. Саша провел ладонями над коленями, собираясь с мыслями, пытаясь понять что же нужно сказать. Олег подсел ближе, уничтожая метр свободного пространства между ними. - Если ты жалеешь... - заговорил он, но Саша не дал окончить фразу. - Нет! - слишком громко запротестовал он. Еще бы он жалел! Вздор... Рука Олега неуверенно приподнялась и легла обратно на синее одеяло. Саша проследил за этим жестом и накрыл ладонь Меньшикова своей. Их взгляды встретились. И как бывало всякий раз, когда они смотрели друг другу в глаза (так случалось даже во время ссоры), между ними возникло притяжение, едва ли не зримое и осязаемое. И Саша бросился в этот омут. Олег ответил. И отвечал снова и снова с пылким рвением. Он сцеловывал остатки слез, которые словно не успели вылиться сразу и сейчас стали неким отголоском случившегося затмения. Он держал лицо в больших ладонях и улыбался, закрыв глаза и ведя носом от подбородка к уху. Саша вдыхал запах худрука, зарывался лицом в его волосы, забирался руками под тонкую ткань пижамной кофты, и с каждым новым прикосновением обретал гармонию. Господи! Как же это правильно - быть вместе! Саша не подпускал мысль о том, что это один единственный раз, когда Олег Меньшиков так льнет к нему, прижимается влажными губами к ключицам. Плевать на будущее, пусть завтра не настанет - Петров плавился от удовольствия под тяжестью желанного тела! - Олег Евгеньевич... так хорошо... боже мой... да, пожалуйста... - бормотал Саша, напрочь потеряв рассудок. - Лисенок мой... - отвечал Олег, позволяя своим рукам преступно многое. Меньшиков истерзал губы Саши, широко раскрывая рот, лаская его язык своим. Потом обхватил ртом подбородок, прикусил кожу нижней челюсти где-то недалеко от левого уха, заскользил языком по венам, и Саша выгнулся навстречу, вжался бедрами в живот Олега, застонал от резкого удовольствия в паху. Олег ошеломленно отпрял, в его глазах отразилась чистая кипящая страсть. Он накрыл сашин пах ладонью, стиснул, не сводя глаз с лица. Петров запрокинул голову, воя от бесстыдства и наслаждения. Меньшиков хватанул пуговицу джинсов, содрал их с разгоряченного тела и кинул куда-то в ничто размытой комнаты. Краем сознания Петров испытал неловкость, но она исчезла ровно в тот момент, когда ладонь худрука мягко, но настойчиво обхватила его член. Саша застонал в голос, вернее прокричал, снова задрожал и сел на месте. Губы мужчин снова соединились в поцелуе, а рука, сильная и уверенная рука, заскользила по его плоти. Большой палец Олега массировал сверху, Петрова пробивало током, пальцы путались, силясь справиться с мелкими пуговичками проклятой пижамы. Олег перехватил сашины запястья, останавливая его мучения, и стянул пижаму через голову, так же быстро стянул штаны. Саша прильнул ладонями к загорелой груди, провел по коже, задевая соски, опустился ниже. Меньшиков был возбужден так сильно, что несколько вязких капель уже размазались по поджарому животу, напряженный член оказался поразительно твердым на ощупь, каким-то не таким, как собственный. Ощущение чужой плоти в ладони стало тем рубежом, после которого дороги назад уже не существует. Нет, Сашу никогда не привлекали мужчины! Но сейчас, проводя то одной рукой, то другой по этому шикарному пенису, Петров ловил себя на мысли, что хочет обхватить его ртом. Это пугало и восхищало в равной степени. - Ох черт... - выругался Меньшиков, входя в единый ритм с движениями руки Петрова. Какое-то время они ласкали друг друга синхронно, глядя в лицо безумными глазами, кусая губы и роняя пошлые стоны. Потом Саша потянулся за поцелуем, но целоваться не вышло, и они просто уткнулись друг в друга лбами, свободными руками оглаживая чувствительную кожу. - Вы мой хороший, мой замечательный... - это и прочую ласковую дребедень бормотал Петров. Потом выпустил член, подался вперед и навалился на Олега, опрокидывая его головой в противоположную часть кровати. - Резвый какой, - Олег развел ноги и обхватил коленями сашины бока, от чего у Петрова, как от удара в грудь, исчезло дыхание. Через силу хватая ртом воздух, он толкнулся, и нежные влажные головки, зажатые между двумя животами, протерлись друг о дружку. Меньшиков вцепился пальцами в сашины бока до боли. Петров толкнулся еще раз, выстанывая имя Олега, и тот всем телом подался навстречу. Саша встал на локтях, двигая тазом, находя максимально удобное положение, чтобы втираться в бедра мужчины. - Хочу тебя, Сашенька, - глаза Олега Евгеньевича метались по его лицу, излучая нетерпение, щеки раскраснелись. Саша медленно и чувственно поцеловал мужчину, ощущая пульсацию его перевозбужденного члена. Медленно провез головкой о головку, снова теряя рассудок. Меньшиков зарычал. По-настоящему, гортанно. Одним сильным рывком перевернул Сашу на лопатки. Тут кровать внезапно закончилась, и оба скатились на пол. От удара из Саши выбило воздух, бедро заломило, но боль отступила, когда Олег снова навалился на него и на этот раз толкнулся сам. Меньшиков поймал губами его прерывистый выдох, сжал ладонь на сашином горле, крепко, но не мешая дыханию. Петров потянулся ртом к его рту, но Олег в последний момент отпрял - дразнил. Саша захныкал от нетерпения, и тогда худрук резко спустился вниз. Петров не успел проронить и звука, не успел ничего предпринять, как его член обхватили губы Меньшикова. Саша схватился за край одеяла, свисающего с кровати, приподнял голову. - Олеггенич! - выдохнул он, проглатывая звуки, - боже! Меньшиков сжимал член у основания, надежно обхватывал губами сверху, темноволосая макушка динамично двигалась вверх-вниз. Это было самое распутное, что Александр Петров видел за все 29 лет своей жизни. Саша поджал пальцы ног и положил ладонь на голову Олега, собрал волосы на затылке в кулак. Меньшиков гладил его живот свободной рукой, Саша закусил костяшки пальцев, чтобы не кричать. Он толкнулся бедрами навстречу умелому горячему рту, и в следующий миг изогнулся как электрическая дуга. Петров громко стонал, чувствуя как волны оргазма проходят сквозь его тело, изливаясь в мужчину, которого так долго вожделел. Саша лежал в бреду, грудная клетка его высоко вздымалась и опускалась, когда яркий свет лампы загородило лицо Меньшикова. Он слизывал капли спермы с нижней губы, но на подбородке оставалось еще. Мужчина мягко взял ладонь Петрова и повел ее в сторону своего паха. Саша чувствовал, что мышцы не подчиняются ему. Они превратились в безвольное желе, но все же смог сомкнуть пальцы на пульсирующем члене, и в несколько движений довел Олега до высшей точки наслаждения. Тяжело дыша, и не выпуская стонов из-за сжатых губ, Меньшиков смотрел в лицо Петрова в эти мгновения. А потом обмяк и потяжелел. Саша слышал, как Олег Евгеньевич что-то неразборчиво промурлыкал ему в ухо, хихикнул. Потом провел влажными губами по щеке и уронил голову.IV
Утро выдалось пасмурным, тихим, обреченным. Сквозь шторы из габардина почти что не проникал свет, и Саша уже полчаса смотрел на бледную полоску дня на двери в гардеробную. В голове звенело, рядом, устроившись под мышкой, спал Олег. Петров знал, что запомнит эти тянущиеся, как смола, минуты на всю жизнь. Он с болью, нехотя, будет вспоминать это мрачное пустое утро, когда у него еще оставалось несколько мгновений с Олегом, когда ночные воспоминания еще ярко вырисовывались перед внутренним взором. Саша закрывал глаза и чувствовал вкус поцелуя на губах, по коже будто снова скользили ладони мужчины. Глаза зажгло, но Петров не дал волю слезам. Он до боли закусил губу и поднял голову к потолку. Мир за пределами этой комнаты казался ледяной бездной. Там нельзя было существовать. Как вообще теперь можно существовать без этого мерного сопения у него под боком? Петров перевел взгляд на Меньшикова и невольно улыбнулся. Тот был растрепанным, кончик носа скривился в сторону о сашин бок. Саша вздохнул, снова переводя взгляд на полоску света на гардеробной. Придется научиться жить с этим. А пока у него было еще несколько мгновений до того, как Олег проснется. В сашиных джинсах, скинутых вчера куда-то на пол, предательски завибрировал телефон. Меньшиков приподнял голову.Эпилог
Олег Меньшиков очнулся ото сна в крепких объятиях Саши Петрова. Он заулыбался, не открывая век, и теснее притянул парня за талию. "Какой же дурень этот Сашка, что удумал связаться со стариком!", - подумалось ему. Но вопреки этому суждению Меньшиков чувствовал себя как никогда хорошо, лет на пятнадцать моложе! Он был абсолютно счастлив, как бывают счастливы в раннем детстве или молодожены в медовый месяц. Счастлив как ни с кем. Проваливаясь обратно в дремоту, Олег думал, что Петрову никогда не понять и сотой доли того, что он значил для Олега.