Я верю в фей

Это – повторяющийся кошмарный сон, который может придти в любое время суток, призрак, вырывающийся из подсознательного и с головой окунающий в мутный мир блэквудовских фей. Внешние проявления скоротечны, потеря сознания тянется всего несколько секунд – примерно от одной до пяти, один раз – почти девять. Как приступы у большинства эпилептиков – слишком быстрые, слишком короткие, чтобы быть замеченными кем-либо, даже самим больным. Впрочем, Ганнибал Лектер – не эпилептик. В мире фей, черно-сером, отдающим в оттенки бурого, как старый кинофильм, такой, как «Носферату», время течет иначе. Открывая и закрывая глаза, вдыхая воздух, густой, как вода, Ганнибал ждет пробуждения. Он знает, где находится. Эти пещеры, где нет источников света, но никогда не бывает абсолютной тьмы, находятся под его Дворцом Памяти, ниже выбитого в скале фундамента. До подвалов, полных роскошных воспоминаний, пыльных старых встреч, полузабытых расставаний – несколько метров или сотни километров, это не имеет значения. В мире фей нет места определенности. Глаза никогда не привыкают к полумраку. Тяжелая капля на кончике сталагмита никогда не падает вниз, в округлую ямку, заполненную водой, которая никогда не перельется через край. Ганнибал называет это место «миром фей», хотя тут только один обитатель. Мир фей – бессознательное, хранящееся под твердью сознания и памяти. Согласно Юнгу, девочка, одетая в траурно-темное платье, живущая в пещере – душа Лектера, его anima. У нее лицо, глаза и голос Мики. И зубы, острые, как бритвенное лезвие. В сказках девочки, умершие до наступления полового созревания, становятся феями, волшебницами из горного народа, или даже ангелами. Никто не съедает их плоть, их кости не гниют в куче отбросов. В каком-то смысле, Мика действительно стала феей – но не одной из тех, кому для поддержания жизни, нужны свет, цветочный нектар и искренняя вера тысяч мальчиков и девочек со всего мира. Она питается иначе. Пока в волшебной пещере тянутся часы, во внешнем мире, где Ганнибал Лектер оставил свою пустую физическую оболочку, время останавливается. Он представляет себе свой собственный пустой взгляд, чувствует страх, раздражение, желание уйти – но уйти он не может, и все, что ему остается – перебирать собственные знания, отвлекаясь от воспоминаний. Боязнь темных мест – лигрофобия. Боязнь крови – гемофобия. Эти фобии преследуют его только здесь, и, вероятно, дело в чувстве вины, которое он связывает с Микой. Он прекрасно понимает, что происходит, и мог бы поставить сам себе диагноз. Его воспоминания сублимированы в этот образ, навеяны как любовью, так и виной, то, что он изгнал из своей персоны, но от чего не смог отказаться, не смог отречься. Мика распускает узел его галстука или оттягивает ворот джемпера, и впивается зубами в яремную ямку, где – Ганнибал знает, а не видит – алеет незаживающая круглая рана. Язык у Мики длинные и сухой, он проникает неестественно глубоко, разматывается на десятки сантиметров, касается внутренностей. Ганнибал сидит неподвижно. Это – его способ сказать: «я верю в фей». Если он перестанет верить, то Мика исчезнет окончательно, и ей больше не останется места ни в одном мире, а Ганнибал должен заботиться о ней, независимо от того, жива она или нет.