На берегу моря

Май 21 Одесса Давид -15, Фима -19, Марк -22. Погода по-летнему теплая, даже уже поздним вечером. Трое парней находятся на берегу Черного моря. Самый молодой из них расслабленно лежит на песке и грызет травинку. Второй по возрасту, Фима Петров, бродит вдоль линии воды, которая приятно холодит ноги. Самый старший, Марк, сидит на берегу и наблюдает за солнцем, заходящим за горизонт. Выглядело, как будто оно медленно опускается прямо в воду. Фима набирает горсть воды и ловко подбегает к дремлющему другу, Давиду, и выливает ее на обнаженную грудь. Тот резко подскакивает, прохладная вода при соприкосновении с разгоряченной кожей, кажется ледяной. - Вот ща кто-то у меня получит, - насуплено выдал Гоцман. Он хоть и был самым молодым в их компании, по характеру являлся серьезней всех. И за такие шутки над ним можно было и огрести. Но это относилось к чужим. Фима же всегда подшучивал над Давидом, и ему ни разу не досталось, хотя обещания скорой расправы прилетали постоянно. Просто Фиму забавлял, не по годам серьезный друг, и он надеялся хоть раз вызвать у того улыбку, а не сдвинутые брови. Давид не улыбнулся, а проворно вскочил и бросился к Фиме, который с легкостью, для своей комплекции, уворачивается и Гоцман летит со всего маху в воду с головой. Зрелище оказалось очень забавное, Фима хохочет, сгибаясь пополам. Но быстро спохватывается и протягивает другу руку. Тот все еще хмурится, но руку принимает. И быстро тянет Фиму в воду, окуная с головой, и наваливается сверху, чтобы тот не выбрался быстро. Гоцман хоть и выглядел худощавее, был гораздо сильнее обоих друзей. Марк смотрел на их детскую возню с философским спокойствием. Подростки, что с них взять. Он со своих полных двадцати двух лет, глядел на парней с отцовской мудростью и снисхождением. В Одессе сейчас все спокойно и с устоявшейся властью в стране наступили мирные времена. Можно слегка и порезвиться. В годы гражданской войны ребята потеряли свои дома и семьи. На общем горе и сдружились. Марк взял под свою опеку двух мальчишек и одну девочку. Это помогло сохранить рассудок и пережить те ужасы, которые довелось увидеть. Давид очень быстро вырос: из светлого и улыбающегося пацана получился угрюмый и серьезный подросток. И только Фима продолжал встречать все горести и неприятности с улыбкой. Это была такая защитная реакция – все у меня хорошо в жизни. А может он реально в это верил. И Фима, и Гоцман привыкли к разбойной жизни. И продолжали ее вести и сейчас. Фима брался за подделки советских документов для неугодных граждан. А Давид с другими малолетками устраивал вооруженные налеты на склады с продовольствием. А потом делился едой с бедным населением города, которые не могли себя прокормить. У Давида было очень высокое чувство справедливости, и все в Одессе об этом знали и уважали его. И только Марк зарабатывает честным трудом, разгружает вагоны. Много не получает, но чтобы их троих прокормить хватает. Да и Фима, если нужно, достанет денег. Марк никогда не отказывался от лишнего заработка, и никогда не спрашивал, откуда взялись деньги. Каждый сейчас живет, как может. Возможно в будущем, когда все уляжется и отголоски кровавой войны забудутся, народ будет жить счастливо, как и обещает советская власть. - Все парни, заканчивайте дурачится, - прерывает их купание Марк, - мне завтра рано вставать. - Ты иди, - отозвался Фима. – А мы обсохнем и догоним тебя. - Не простыньте. Солнце уже село, холодно. Парни еще около получаса сидели у костра, который развел Гоцман, валяющимися на берегу спичками. Они прижимались голыми плечами друг к другу, и там, где соприкасалась кожа к коже было очень горячо. - Идти надо, - произнес Фима, глядя на догорающий костерок. Вставать не хотелось, но холодный ветер обдувал мокрые волосы и можно легко подхватить простуду. А то и воспаление. А Давиду болеть не желательно. Даст осложнение на итак больное сердце. - Не хочется. Хорошо здесь. - Ну, ты как хочешь, а я замерз. Догоняй, - Фима проворно поднялся, хитро глянул на друга, будто что-то задумал. Неожиданно резко наклонился, чмокнул Гоцмана в уголок губ и громко смеясь над своей проделкой и ошеломлённым лицом Давида, побежал в сторону общежитий. А Давид еще долго сидел у догорающего костра и задумчиво тер губы. Это был его первый поцелуй. Июнь, 46 Одесса - Беда, Давид Маркович! - Не кричи, Алексей. Давай обстоятельно, по делу, - со вчерашней ночи голова раскалывалась. Фима всегда считал, что дни рождения надо праздновать. «Ведь это же ты родился!», - всегда повторял он. И они праздновали. Причем только его день рождения. Свой Фима скрывал, как социалистическую собственность. На все вопросы, когда тот родился, тот отшучивался. Вчера Фима собрал всех коллег и соседей на небольшое застолье. Было довольно весело. Обычно справляли втроем: Фима, Давид и Марк. В «семейном» кругу, так сказать. Потом добавилась Галя, жена Марка. А позже, ночью, когда все разошлись, пошел провожать друга до середины дороги. Они всегда расходились на полпути от своих общаг. Прощались долго и громко, разбудили жильцов ближайшего дома. Стояли в обнимку, поддерживая друг друга. Фима, как всегда отнял сигаретку и насыпал семечек, которые Давид не переносил. Гоцман потянулся было поцеловать, благо оба пьяные и наутро все можно списать на трезвость, но Фима аккуратно отстранился, а Давид более не решился настаивать. Между ними был только один поцелуй. Тогда, в далеком двадцать первом, на берегу моря. До крайности нелепый, несерьезный. Фима тогда просто подшутил, а Гоцман несколько месяцев не мог прийти в себя. Он осознал, что к Фиме у него не просто дружеские чувства. Но всегда держал это при себе. Ведь вокруг Петрова всегда вились толпы девушек. Тот со своей неказистой внешностью, располагал к себе практически с первого взгляда. А Давид, со своей, как говорил Марк, привлекательной мордашкой, наоборот, отпугивал. И только спьяну, зная, что наутро Фима и не вспомнит или тактично промолчит, мог что-либо сказать. -На Фиму вчера напали, - нервно произнес Якименко. Все в отделе знали: Фима и Марк самые близкие люди для их начальника. И он их всегда оберегал, а после травмы Марка - с удвоенной силой. - Где?.. Что с ним? – На Гоцмана страшно смотреть. Бледный, весь дрожит. - Жив, - быстро успокоил капитан. – В больницу увезли, в себя не приходил, а я сразу к вам. - Мне уехать… - договаривать не стал, просто вышел. Его команда прекрасно все поняла. - Отвези, - только и сказал Якименко Ваське, и тот без лишних слов повиновался. *** - Ты это,.. выздоравливай быстрее, - Гоцман чувствовал себя довольно глупо, разговаривая с пустой комнатой. Но врачи, в частности Арсенин, говорят, что человек в коме все слышит. – Доктор говорит, что ты скоро очнешься, может даже сегодня. А того, кто в тебя стрелял, я найду. Это я тебе обещаю. Гоцман крепко сжал фимину руку, слегка наклонился, чтобы поцеловать в лоб и вышел. Осталось много дел. Вчера раскалывали Родю. Тот клялся и божился, что Фиму не трогал. Но по всему выходит, что он-то последний, кто с ним общался. Хотя версия очень сырая, да и Гоцман разбирался в людях. Родя может мать родную продать, но вот убивать бы не стал. Да еще и Жуков так не вовремя со своими чистками. Да в Одессе каждый второй либо вор, либо бандит. Так весь город зачистить придется. Правда полковник Чусов проникся симпатией к Гоцману и все переговоры с Жуковым переводил на себя и свой отдел. А ему отдал в помощь толкового майора Кречетова. Несколько раз он реально помог запутанное дело вывести на новый уровень, и подполковник Гоцман был уверен, они близки к разгадке. А еще Кречетов помог для очень смышлёного мальчишки, Мишки Карася, найти хороший приют. Жалко было губить такой талант. А еще он чем-то походил на Фиму, чем сильно нервировал Гоцмана. Может это фимин внебрачный сын? - Как там Ефим Аркадьевич? – участливо спросил Виталий. Видно действительно переживает, хотя кто ему-то Фима? - Без изменений. - Не волнуйся, Давид Маркович. Очнется, бегать будет. На работе с тобой будет вечно ошиваться. Захочешь отвязаться, не сможешь. - Не захочу, - отрезал Давид. Фима его никогда не раздражал: ни навязчивостью, ни заботливостью. Он и Марк самые близкие люди, кто же еще за него волноваться будет? – Новые зацепки на Академика не появились? - Нет. Последняя ниточка, что вела к нему – оборвалась. - Черт. Но ты держи меня в курсе. - А ты куда? - Да пацану обещал заехать. Опять он что-то выкинул. Как бы не погнали из приюта. - Так ты его усынови еще, - пошутил Кречетов. - Может, и усыновлю, - на ходу отозвался Гоцман. Август, 46 Одесса. Каким же хитрым гадом оказался Академик. И как же талантливо он затерялся среди них. Когда их операции стали срываться, Гоцман понял, что преступник – оперативник. Причем кто-то из его команды. Грешным делом на Якименко думал. Слишком много неудач было связанно именно с ним. А ведь он один из первых в его команде был. Но был не прав. Гадюка подползла еще ближе. Стала главным советчиком, почти другом. И когда Давид осознал, кто же этот человек, он так удачно перевел стрелки на самого Гоцмана. Как будто он когда-либо мог причинить вред Фиме. Все что угодно, только не это. Такое подумать мог только человек, который никогда не любил. Кречетов. Как искусно он вписался в их команду, с какой легкостью направлял на ложный след. И как искренне ему сочувствовал по поводу Фимы. Полковник Чусов без всяких вопросов поверил Гоцману, и вместе они придумали план поимки Академика. Обложили Кречетова со всех сторон. Особенно помог Виктор Платов, который внедрился в их организацию, и смог изнутри подорвать их работу. Когда же план Кречетова провалился, это его не остановило. Он хладнокровно убил нескольких милиционеров и стал искать путь к отступлению, прихватив Давида. Но и Давид не привык сдаваться: выпрыгнул из окна чердака вместе с Кречетовым. Там его и повязали. Путь Академика обрывается здесь. - Давид Маркович, - закричал ему издалека Якименко, сразу напомнив, как также кричал, что с Фимой беда. - Опять что случилось? - Фима..., - начал Алексей, задыхаясь. - Что с ним? - Очнулся, - радостно улыбнулся тот. - Мне надо… - Васька, отвези. *** В палате находятся три врача, задают какие-то вопросы. Ефим только растерянно моргает. Чувствует он себя хорошо, только тело как будто затекло: вроде руки-ноги чувствует, но пошевелить ими не может. Голос хриплый, совсем голосовые связки проржавели. Вдруг дверь резко распахивается и на пороге застывает Давид. Опять куда-то влез: грязный, весь в ссадинах. Но улыбается широко. Только по стеночке сползает и глаза закрывает. Петров подумал бы, что тот устал, но слишком бледен. - Помо.., - голос срывается, едва слышен. – Помогите. - Что болит? - Ему помогите, - кивает Фима на Гоцмана. И только после этого они спохватываются, срываются с места. - Дыхание отсутствует, пульс нитевидный, - доносятся до Фимы обрывки фраз, которые ввергают его в панику. – Лена. Каталку. - Что?.. – хочет спросить Фима. - Позже, – отмахиваются от него, покидая палату с бездыханным Давой. *** Оказалось - это был сердечный приступ. Не окажись он в больнице в тот момент, и его бы уже не спасли. Фима очень благодарен судьбе, что так вовремя очнулся. К Гоцману его пустили только спустя пару дней. До этого его самого обследовали с ног до головы и задом наперед. Он даже успел очаровать всех медсестер и врачей женского пола. Развлекал их во время обходов и уколов. Вставать ему разрешали только под чьим-либо присмотром. А помощниц сразу находилось много. Вот он и уговорил милую молоденькую сестричку Олю, только после курсов, отвести его к другу. Девушка хоть и молодая, но не глупая. Строго-настрого запретила переутомляться. По секрету сообщила, что Давид Маркович очнулся, но посетителям к нему нельзя. Но на пять минуточек позволила увидеться. Только лечащему врачу не слово. Гоцман спал, Фима присел аккуратно рядышком, стараясь не тревожить. Бледность спала, на щеках сквозь щетину даже прослеживается румянец. На поправку идет. Ресницы затрепетали, почувствовал чужое присутствие. У военных такое часто – чуткий сон. - Привет, - прошептал Давид. - Здравствуй, - также шепотом ответил Фима. - Как ты? - Ты это у меня спрашиваешь? – усмехнулся Фима. - У тебя. Ты же два месяца проспал, лентяй. - Ну, вы справились и без меня. Молодцы. Может и не нужен тебе больше Фима «Полужид». - Чушь не неси. Без тебя тяжело пришлось, - Давид все еще шептал, не нарушая интимности момента. – Марк меня узнавать стал. - Да что ты? - обрадовался Фима. - А у меня теперь десятилетний сын. - Бааа. И когда успел. Меня всего два месяца не было, а ребенку уже десять. - Ты с ним знаком, - рассмеялся Давид. – Между прочим, это ты меня с ним познакомил. У Фимы аж лицо вытянулось от удивления. - Парень, которому ты махоркой оплатил за информацию. На складе. - То есть появился еще один Гоцман, которого мне надо отучить от курения? - Он уже сам бросает. Умный парень. - Таки он все-таки в меня пошел, - пошутил Фима. - Фима, наклонись, че скажу. Петров сполз на краешек стула и низко наклонился к Давиду, почти касаясь его щеки носом. Гоцман обхватил Фиму за шею и резко впился в его губы. Силу он слегка не рассчитал и стукнулся носом о щеку, а зубами неудачно провел по фиминой губе. - Столько лет прошло, а ты так и не научился целоваться, - Фима не зло рассмеялся. – Всему тебя учить надо. – Фима ласково погладил Даву по волосам. – Сейчас покажу, как правильно. Фима наклонился к Гоцману. Мягко прикоснулся к его губам своими и чуть усилил напор, пробираясь языком в рот Давида, углубляя поцелуй. Еще раз нежно скользнул по губам и отстранился. - Ну как-то так. Следующий урок после выписки.