Настоящая тьма

На самом деле у Альбуса Дамблдора было много вредных привычек: чрезмерная любовь к сладкому; говорить загадками, вводя людей в заблуждение, а потом с недоумением думать почему тебя неправильно поняли; желание выделяться из толпы и привлекать к себе внимание всеми доступными способами. Но самая губительная привычка — тяга к злым людям. Не злым априори и не показательно всех ненавидящих, а притяжение к тихой тёмной внутренней тьме чужого человека, которая, казалось, зовёт его, Альбуса, за собой. Дамблдор не раз и не два наступал на эти грабли. Хуже всего было с Геллертом, который почти переманил не особо противящегося светлого волшебника за собой. Не каждый человек мог разглядеть это в нём. Альбус считал это природным помешательством, потому что чувствовал то, чего не замечал никто. У настоящей тьмы нет злых улыбок и ненавидящего взгляда; у настоящей тьмы нет гнилого сердца — его вообще нет — и ярко выраженных тёмных мыслей; у настоящей тьмы есть фальшивая вежливая оболочка, приятная улыбка и чёрно-зелёная форма. У тьмы из раза в раз меняется имя. Альбус Дамблдор почти вживую видит как на видимом ему одному пергаменте медленно перечёркивается имя Геллерта Гриндевальда и пишется витиеватыми буквами Томая Реддл. Он не видит в ней того самого зла, того дьявольского огонька, что никогда не скрывал Геллерт, но Дамблдор знает, что у неё холодные бледные руки и стеклянные — мёртвые — глаза. Он понял это ещё тогда, в приюте и — о, Мерлин!  — вздохнул с придыханием. Ему всегда были интересны такие люди, которые идут по другой, скользкой и грязной, дороге. Альбус никогда не чувствовал перед этой тьмой страха, лишь добровольно опускался всё глубже и глубже, совершенно не беспокоясь сможет ли вынырнуть обратно? Геллерт как-то сказал, что этот рьяный пыл Альбуса немного напрягает; невозможно сосредоточиться, когда кто-то пожирает тебя взглядом. А Альбусу Дамблдору всего лишь интересно, любопытно. Он давно перестал подозревать у себя какую-то болезнь и принял это как данность, которая ему всегда помогала с точности видеть чёрные души. Как бы он не отрицал, но такие люди всегда его притягивали, вне его воли. Альбус часто проверяет себя на проклятия и сглазы — увы, чист. Иначе это могло бы столькое объяснить и облегчить в его жизни. Томаи Реддл пятнадцать и Дамблдор впервые замечает насколько издевательски короткие у школьной формы юбки — и что у тьмы глаза льдисто-голубые и непроницаемые, а на тонких губах промелькнула издевательская улыбка. Альбус Дамблдор никогда не считал себя лёгкомысленным или влюбчивым, но также никогда не ставил никаких рамок, будь то возраст, пол или раса — у тьмы может быть много лиц. А Дамблдор нуждается в этой тьме, необходимом зле, тихом смехе из самого ада. По неизвестной ни ему, ни кому-нибудь в принципе — его это возбуждает. Возможно, ему стоило бы задуматься над этим, но Томаи Реддл шестнадцать и чёрнота стала сгущаться, когда она разделила свою душу на двое.