Мирный край

Кардинал плакал. Надвратный витраж собора изображал святого Хедду, сокрушающего орочьи орды. С рук святого срывалось пламя. Оттого бледный свет, проникавший в неф, дважды окрашивался алым: бестрепетно сиял огонь Хедды, испепелявший грубые машины и мерзкие туши ксеносов, но плясало и металось пламя снаружи, за окнами. Город горел. Горел весь Лестаннак III. Кардинал оплакивал его. Слезы катились по сизым щекам и исчезали в клочковатой подпаленной бороде. Артритные пальцы судорожно сжимали шляпу: кардинальская галеро лишилась кисточек и обтрепалась по краям. — Я сочувствую вашему горю, — сказал инквизитор. — Вы не понимаете, — сказал кардинал. — Нет, не понимаете. — Я искренне стремлюсь понять. Насколько было известно инквизитору, повелитель Лестаннака III кардинал Ироламо Диеса не видел врага в лицо и не попадал под обстрел. Когда взорвались энергостанции, питавшие город, кардинал распорядился начать всенощное молитвенное стояние при факелах. Служки храма не закрепили их должным образом. Факелы рухнули со стен, полыхнуло священное масло, и пышные одеяния церковников занялись, как сухая солома. — Pro exaltatione sanctae fidei, — прочел Диеса на высоком готике, — pace et quiete... Голос его дрожал. Взгляд не отрывался от мрачного заоконного пейзажа, словно вид горящего города гипнотизировал кардинала. «Ради возвышения святой веры, мира и спокойствия», — перевел инквизитор про себя. — Ваше Высокопреосвященство, — терпеливо продолжил он, — мы вручили судьбу Лестаннака в надежные руки. Нам осталось лишь наблюдать и ждать. Возможно, вы будете столь добры, чтобы объяснить мне? Я верный слуга Бога-Императора. Я буду благодарен за духовное поучение. Печальная улыбка коснулась губ кардинала. Вздохнув, он отер слезы, отвернулся от окна и прошел по нефу, пересеченному косыми полосами алого света. Каменные святые взирали на него со своих постаментов. Мученица Иолла держала на ладонях собственное сердце, вырванное палачами. Святой Хедда тонул в языках недвижного пламени, а позади него барельеф изображал танк, в котором святой сгорел, протаранив в последней атаке вражескую машину. Молился за человечество слепой исповедник Элет. Дальше в хрустальных ковчежцах покоились реликвии: чья-то заржавленная штурмовая винтовка, полусожженный молитвенник... В глубокой тени над алтарем возвышались статуи Императора-Победителя и его возлюбленных сыновей. Пока кардинал Диеса собирался с духом и искал слова, инквизитор размышлял над более важным вопросом. Лестаннак III был церковным миром, он находился в полном распоряжении Экклезиархии. Кого-то следовало казнить за то, что Адепта Сороритас, расквартированные здесь, не получали оружия и боеприпасов в необходимом количестве. Это преступление, растянутое во времени, возможно, на столетия, привело наконец к ужасным жертвам. Инквизитор не без оснований полагал, что адепты Департаменто Муниторум попытаются утопить его в бюрократии и повесить вину на службу снабжения кардинала-камерленго. «Экклезиархия не сдает своих», — хмуро думал он, глядя в согбенную заботами спину Диесы. Случалось, церковники пытались выгородить даже тех собратьев, кто был явно уличен в ереси. На секунду инквизитор допустил слабость, задумавшись о том, на чьи плечи мог бы переложить задачу. Сжав зубы, он отогнал постыдную мысль. Кардинал пробормотал молитву и, чуть возвысив голос, окликнул: — Друг мой... Продолжить он не успел. Отворилась дверь. Инквизитор обернулся. В проеме высилась закованная в доспехи фигура. Благородные очертания брони подчеркивали формы женского тела, но вместе с тем были исполнены угрожающей мощи. — Альдегунда, возлюбленное дитя, — сказал кардинал, — что за вести ты принесла нам? Инквизитор вспомнил, что эта сестра-Серафим осталась старшей по званию и командовала уцелевшими. Игуменья Ландрада пропала без вести; вероятней всего, попала в руки врага — живой или мертвой. Сестры сражались отважно и упорно и ценой своих жизней выиграли достаточно времени, чтобы силы Ордо Ксенос ступили на живой, пускай и пылающий Лестаннак, а не на испепеленное кладбище. Инквизитор неглубоко поклонился Серафиму. Мертвые выбеленные волосы Альдегунды облепили череп. Некрасивое лицо выражало только усталость. Однако от взора инквизитора не укрылась тень, скользнувшая в глубине глаз сестры. — Ваше Высокопреосвященство, связь с Лиакаманами восстанавливалась на несколько минут. Получены донесения о положении в городе. — Да-да. Сорванный в бою голос сестры звучал грубо, словно она изрыгала ругательства. — Положение не изменилось. Демонические твари на улицах. Храмы осквернены. Кафедральный собор по-прежнему отбивает атаки, но добровольцы несут тяжелые потери и продержатся недолго. Кардинал закрыл глаза. Лицо его выражало глубокую скорбь. — Император защищает, — сказал он. — Его верным слугам довелось перед смертью стать Его отважными солдатами. Они займут места подле Золотого Трона. Инквизитор пристально наблюдал за выражением лица Сестры. Она была стара, она привыкла к стальной дисциплине ума и тела, и она очень хорошо владела собой. Но сейчас усталость и отчаяние ослабили ее внутреннюю броню, и потому инквизитор читал ее затаенный гнев и ненависть, как эксплоратор читает на пергаменте затертые строки под более поздним текстом. Из двух сотен Боевых Сестер на Лестаннаке III осталось восемнадцать. Они закрепились в церкви святого Хедды, оберегали жизнь кардинала и ждали подмоги. Долг обязывал Альдегунду повиноваться воле Ироламо Диесы. Боевая задача Сестер сводилась сейчас к бдительной охране духовного отца. «Она предпочла бы разведку боем? — предположил инквизитор. — С какой целью? Она верит, что игуменья жива?» Он очень хотел бы сейчас поговорить с Серафимом, но, увы, не мог покинуть Диесу. — Я буду молиться о них, — сказал кардинал. В глубоко посаженных глазах Альдегунды мелькнула ярость, и она скрыла ее, поклонившись. «Злоба на духовного отца, — отметил про себя инквизитор. — Великий грех. В других... в нормальных обстоятельствах сестра, допустившая в сердце своем подобную скверну, скорей всего, по собственной воле отправилась бы в отделение Репентиа... Но сестра Альдегунда не раскаивается». — Я надеюсь, они еще смогут помолиться Императору сами, — сказал он. Звук собственного голоса показался ему незнакомым. Черты Боевой Сестры едва приметно осветились. Кардинал выглядел удивленным. Инквизитор сам немного удивился тому, что решил рискнуть. Иногда его профессиональная интуиция опережала ход его рассуждений. Да. Он должен завоевать доверие Альдегунды. — Инквизитор. Теперь уже она изучала его. Он кивнул. — Александрос Эдерн. Ордо Ксенос. Вне сомнений, она что-то знала. Либо же у нее были веские причины подозревать. Эдерн нутром чуял, что Диеса не чист перед Императором. Но где найти доказательства? Как заставить Сестру говорить? Силой ответов от нее не добиться. Можно попытаться убедить ее, но это займет время. Инквизитор представил себе, насколько будет недоволен Нкозана, и вновь пережил мгновение слабости. Много легче было бы поверить кардиналу и подчиниться желанию брата-капитана, списать ущерб и потери на несчастную случайность и недосмотр, отправить на эшафот пару растратчиков и успокоиться... «Надеюсь, Нкозана согласится дать мне хотя бы пару суток», — подумал Эдерн. — Ты можешь идти, дочь моя, — кардинал поднял руку в кратком жесте благословения. Альдегунда скрылась, и он подошел к Эдерну. Инквизитор сосредоточился. — Я попытаюсь объяснить, — сказал Диеса. Набрав воздуху в грудь, кардинал заговорил звучно и ровно, словно читал проповедь. В сущности, так и было. Инквизитор внимал с должным смирением. — Святая Иолла сказала некогда, что вера — как свет, — Диеса вздохнул. — Чем больше вокруг света, тем больше наш взор различает грязи и мусора. Тот, кто обретает глубокую веру, становится чувствительным к самым мелким грехам. Необходимо большое мужество, чтобы справляться с этим. Эдерн кивнул. — Но жители Лестаннака... — продолжил кардинал, и лицо его исказилось от боли, — все паломники, оказавшиеся с нами в это горькое время... Все они глубоко верующие люди. Преданнейшие слуги Бога нашего Императора. Посвятившие Ему свои жизни, свое дыхание, всю свою кровь до капли. Их молитвы питают Его силы на Золотом Троне. Эти люди особенно остро и болезненно чувствуют грех. Полы шляпы-галеро надломились в его сжатых пальцах. — А твари... Отродья поганой ксенорасы... Тысячи верующих угнаны в рабство. Их ждут пытки. Нескончаемые мучения. Вы понимаете, о чем я? — Понимаю. — Это не просто потери. Это кощунство. Богохульство. — Вы правы. Диеса покачал головой. — Извините меня, инквизитор Эдерн, — сказал он просто и скорбно. — Я смотрю вам в глаза и вижу, что вы соглашаетесь со мной только для виду. Извините. Я все же духовный наставник. «Проклятье», — подумал Эдерн. Кажется, его задача оказывалась сложнее, чем он полагал. Проницательность кардинала он каким-то образом забыл принять в расчет. «Мне не хватает опыта, — зубы его сжались. — Не хватает ума. Проклятье». Он поклонился, скрывая свои чувства — так же, как совсем недавно кланялась Альдегунда. — Каждое мгновение эти люди возносили молитвы Императору, — терпеливо повторил Диеса. — И как они вознаграждены за верность? Они стали добычей ксеносов. Вы понимаете? Понимаете?.. Моя паства истова в вере. Они рождены для веры, живут ею и умирают за нее. Но они не более чем люди. А эти... твари, эти ксеносы известны тем, что захватывают рабов не для труда, а только для бесконечных пыток. — Да. — Может случиться так, что не один... и не десятеро... многие отрекутся от Императора во время страшной агонии. Проклянут Его за то, что Он не помог им. Люди погубят свои души — и не по своей вине, а по нашей. Грех падет и на нас, инквизитор Эдерн. «Он очень хитер, — думал Эдерн, ненавидя себя за слабость. — И не достиг бы своего положения, не будь он великолепным притворщиком. По зубам ли мне такой еретик?» Кардинал шагнул вперед, протягивая руку словно для благословения, но только коснулся двумя пальцами лацкана его плаща рядом с медальоном-инсигнией. Эдерн склонился еще ниже. — Вы пришли спасти нас, — тихо, проникновенно сказал Диеса. — Послушайте. Если удастся отбить пленных, это станет величайшим деянием во славу Трона. Весть о нем укрепит верующих по всему Империуму. Нам нужна эта победа. Но если спасения не будет, тогда пленников необходимо убить. Они должны умереть быстро, вознося хвалу Императору. Поверьте, они будут рады такой участи. Они ждут милосердия. Пусть никто не останется живым во власти ксеносов. Инквизитор перевел дух. — Да. Я понял. Благодарю, Ваше Высокопреосвященство. Я передам ваши слова брату-капитану. — Так должно стать, — столь же тихо, с нажимом повторил Диеса. — На Лестаннак высадился Караул Смерти, — ответил Эдерн. Лестаннак III не был ни особенно древним, ни особенно богатым среди церковных миров. Затерянный в малонаселенных областях Сегментум Пацификус, мир был открыт в тридцать седьмом тысячелетии, в тридцать восьмом — отбит у эльдаров, в тридцать девятом отразил натиск орков. Тогда же, в M39 Лестаннак III обрел собственных святых и удостоился внимания Адептус Министорум. За несколько веков его немногочисленные города стали исполинскими соборами. По благословению Экклезиарха была учреждена епархия, и со Святой Терры прибыл первый кардинал-епископ. Ничем не примечательная планета, одна из тысяч планет Империума, вдобавок расположенная в стороне от основных транспортных путей... Лестаннак III был настолько незначительным миром, что сам обеспечивал себя продовольствием. Одним из частых послушаний для монахов его монастырей был труд в поле. Но, несмотря на удаленность мира, несмотря на скудость его чудес, недолгую историю его и то, что просиявшие здесь святые были далеко не первого ряда, поток паломников на Лестаннак III не иссякал никогда. Истинное чудо Лестаннака заключалось в другом. И сама природа планеты, и жившие на ней люди были исполнены мира. Красота и покой владычествовали здесь. Паломники верили, что на Лестаннаке смогут найти не только епитимии и искупление грехов, но и утешение, и надежду. Порой говорилось, что Лестаннак позволяет увидеть образ Империума, каким тот мог стать, если бы Хорус Луперкаль не предал Императора. Или же каким Империум станет однажды — после величайшей победы, абсолютной победы над всеми врагами... Те, кто слыхивал подобные речи, исповедовались святым отцам, боясь, что приблизились к ереси. Но святые отцы с улыбками отпускали грех. Доводилось им отпускать и другие грехи. Многие паломники присоединялись к монахам в трудовом послушании. Хилые, сутулые уроженцы миров-ульев спустя два-три месяца каялись, что получают удовольствие от исполнения своего долга. Простая крестьянская работа, хороший климат и свежий воздух Лестаннака позволяли им окрепнуть и обрести здоровье, какое в ульях доступно было лишь богатеям. Сомнения приходских священников привели к тому, что кардинал Альваро, предшественник Диесы, издал внутреннее распоряжение по епархии, повелев, чтобы такие прегрешения прощались немедля, а кающиеся получали от святых отцов лишь ободрение. Отложив в сторону инфопланшет с краткой историей Лестаннака, инквизитор Эдерн подумал, что подобные идиллии вызывают у Священных Ордосов подозрение, а не какие-либо иные чувства. Часовню святой Иоллы венчал большой циферблат с недвижными, замершими навеки стрелками. Литые золотые буквы тянулись по фасаду; причудливый, изящный, трудночитаемый шрифт делал их скорей украшением, нежели прямым призывом. Взгляд Эдерна выделил надпись из сплетения цветов и виньеток, и он прочел мельком: «В боли помни, смертный, что страдание праведника конечно. В безнадежности отсчитывай время и твердо шествуй к минуте смерти. Встань одесную Золотого Трона и возрадуйся. Отступник и еретик не узнают конца мучениям». Часовню возвели на месте явления источника: согласно житию, источник забил в тот миг, когда сердце Иоллы было вырвано из груди, и в течение десяти дней исторгал чистую артериальную кровь. Именно этот миг отмечали стоящие часы. Вода источника считалась святой. Говорили, что посредством ее Иолла исцеляла больных, но наибольшую силу вода имела в утешении павших духом. Орден Благородного Сердца отчаянно оборонял часовню и не подпустил к ней осквернителей. Эдерн прошел в глубину здания и остановился возле мраморной чаши. Вода поднималась по серебряной трубе и тонкой струйкой падала с лепестков каменной лилии. На дне чаши покоилось точное подобие человеческого сердца, выточенное из редчайшего на Лестаннаке минерала реальгара. Его дивная беспокойная алость казалась живой, словно в глубине камня пульсировала кровь. Под солнечным светом минерал стал бы оранжевым, и потому в часовню никогда не проникали дневные лучи. Инквизитор сложил руки в знамении аквилы и прочел молитву. Полчаса назад он отправил один из своих сервочерепов в башню, с вершины которой сестра-Серафим наблюдала за улицами города-собора. Альдегунда ответила на его призыв. Она согласилась уделить время беседе и сообщила, что спустится в часовню святой Иоллы. «Я должен вызвать ее на откровенность, — размышлял инквизитор. — Что мне сказать ей? Что пообещать?» Он уже решил, с чего начнет. На Лестаннаке есть странности, которые бросаются в глаза. Несомненно, они очевидны и Серафиму. Перечислив их, Эдерн спросит, не наблюдала ли сама Альдегунда за годы службы чего-либо подозрительного. На этом предварительный план заканчивался. Эдерн не знал, куда повернет беседу дальше. Оставалось положиться на интуицию. Сервочереп медленно плыл по широкой орбите вокруг Сердца Иоллы. Скрипнули двери. Инквизитор поднял взгляд. Показались две Боевые Сестры, высокие и массивные в своей черной броне. Альдегунду сопровождала незнакомая Эдерну дева, столь же мрачная обликом, с такими же мертвыми, ритуально выбеленными волосами. Она кратко поклонилась инквизитору и, повинуясь знаку Серафима, затворила двери часовни, сама оставшись снаружи. — Я слушаю вас, инквизитор, — Альдегунда приблизилась. Ее тяжелые шаги эхом отдавались в тишине часовни. Эдерн вздохнул. — Я буду откровенен, сестра. Лестаннак Терциус — странный мир. Его покой нарушен, но до того, как явились ксеносы, этот покой, дух всепрощения... — он прервался, подбирая слова. — Он кажется чуждым Империуму. — Вы подозреваете ересь? — лицо Альдегунды оставалось бесстрастным. — Я — инквизитор. Подозрения — моя обязанность. Вы провели здесь много лет. Я уверен, что вас тоже посещали сомнения. Альдегунда резко выдохнула. — Узрев ересь, Адепта Сороритас уничтожают ее мечом и болтером. — Во славу бессмертного Бога-Императора, Пастыря человечества, — кивнул Эдерн. — Но я прочел распоряжения Его Высокопреосвященства кардинала Альваро. И я полагаю, что кардинал Диеса хранит традиции. — На что вы намекаете? Эдерн отвел взгляд и заговорил мягче. Он лукавил, но вместе с тем знал, что Боевая Сестра видит его истинные мысли под покровом деликатности. На это он и рассчитывал. — Традиции священны, — сказал он. — В особенности бережно к ним относятся на церковных мирах. Но всегда есть искушение следовать им слепо. Быть может, под покровом традиций были допущены ошибки. Быть может, святые отцы в какой-то момент оказались слишком добры. Отпуская мелкие грехи паствы, они проглядели преступление. Я не сомневаюсь в чистоте Сороритас, сестра Альдегунда. Но всегда ли вы соглашались с вашим духовным отцом? Не был ли кардинал Диеса излишне милосердным? — Не был, — отрубила Альдегунда без размышлений. «У меня получилось, — подумал Эдерн. — Посмотрим, что дальше». — Но я понимаю, о чем вы, — продолжила Боевая Сестра и подняла руку, указывая на что-то в стороне. — Взгляните. Сумрак прорезал единственный луч: сервочереп, висевший над плечом инквизитора, включил бледный фонарь и направил свет на усыпанный драгоценными камнями иконостас. Разноцветное мерцание текло и переливалось. Мелькнули лики Иоллы, Хедды, слепого исповедника Элета, и за ним — еще одного святого. О нем Эдерн не успел прочитать. Святых на Лестаннаке III просияло множество. — Почитание святого Иснарда, — сказала сестра. — Самое подозрительное, что я видела в своей жизни. Эдерн посмотрел на Альдегунду с безмолвным вопросом. — Иснард, — продолжала она, — прославился тем, что возвращал еретиков в лоно истинной веры. — Не понимаю. Альдегунда усмехнулась. — Живыми. Ошеломленный Эдерн не нашелся с ответом. Экклезиархия допускала почитание Императора едва ли не в любых формах. Ее адепты достигли высот в искусстве изменять местные религии, подчиняя их единой идее. Но среди бесчисленных святых и мучеников Империума вряд ли сыскался бы подобный Иснарду с Лестаннака III. «Это просто невозможно», — подумал Эдерн. Одна мысль о подобном казалась еретической. Дыхание Губительных Сил — не тот яд, от которого можно избавиться. Вставший на путь ереси очистится только смертью. Сожги еретика! Убей мутанта! Изгони нечисть!.. Таков закон, на котором зиждется Империум Человечества. — Живыми?.. — едва слышно повторил инквизитор. Взгляд Альдегунды не отрывался от Сердца Иоллы в чаше. — Вообразите себе культистов Губительных Сил, срезающих омерзительные символы со своей плоти. Вообразите, инквизитор Эдерн, что их ждет не дыба и не костер, а покаяние и монашеская ряса. — Это немыслимо. — Согласно житию, — в голосе Альдегунды мелькнула насмешка, — вдохновить на это был способен милостью Императора только святой Иснард. Но его по-прежнему почитают на Лестаннаке. Есть монастыри, посвященные ему. Далеко в горах. И на этом мои знания заканчиваются, инквизитор. Эдерн поднял голову. Он наконец совладал с изумлением, и потому прочел мысли Альдегунды под умолчанием. Она платила ему его же монетой. — Возможно, до вас доходили слухи, — понимающе сказал он. — Только слухи. — Прошу вас, изложите их. — Несколько раз... все было похоже на то, будто эти монастыри исчезали. Целиком, вместе с монахами. Спустя какое-то время в тех же горах основывались новые. — Что за недобрая история кроется здесь... — Об этом, — тяжело сказала Альдегунда, — было известно игуменье Ландраде. Диеса доверял ей. «Превосходно», — подумал Эдерн. Формулировка, выбранная Серафимом, и отсутствие титулования перед именем кардинала говорили о многом. Альдегунда не просто подозревала Диесу в ереси, она была уверена в его грехе. Но, не имея доказательств, она не смела прямо обвинить духовного отца. Она оставляла это на долю инквизитора Священных Ордосов. Кроме того, ее иносказание содержало еще одно: просьбу. Эдерн провел рукой по лицу. — Вы хотите совершить вылазку, сестра, — проговорил он. — Вы хотите найти игуменью. Альдегунда подняла на него хмурый взгляд. — Мы повинуемся приказам кардинала, — сказала она с расстановкой. — Кардинал приказал Сороритас охранять его. Эдерн покусал губу. «И только я, — думал он, — имею право отдать Сестрам другой приказ». — Где в последний раз видели игуменью? Лицо Серафима просветлело. — Возле храма Света Императора, — быстро сказала она. — Игуменья с четырьмя Сестрами сражалась с превосходящими силами противника. Там осталось семнадцать трупов ксеносов и без счета их охотничьих тварей. Но из пятерых Сестер нашли тело только одной. В доме напротив был свидетель, раненый ополченец. Он сошел с ума и бредит. Но все же мы смогли добиться ответов. Он видел, как игуменью уволокли в храм. — Оставьте в кафедральном соборе семь или восемь Сороритас, сестра Альдегунда. С остальными мы совершим вылазку. — Эдерн помолчал. — Я свяжусь с братом-капитаном. Вернувшись в притвор собора, Эдерн сел проверить оружие. Беззвучно шевеля губами, он повторял литании машинным духам. Сервочереп спустился ниже, направив луч фонаря на разобранный болт-пистолет. В стороне лежала карта города. Флажки отмечали собор и храм Света Императора в двух кварталах от него. Отточенными до автоматизма движениями собирая болт-пистолет, Эдерн размышлял. Да, находись Лестаннак III немного ближе к столице субсектора, будь он богаче и многолюдней, инквизиторы Ордо Еретикус посетили бы его куда раньше. Но до сих пор силы Священных Ордосов обрушивали свой гнев на иных врагов. Эти силы были велики, и все же не беспредельны. В конечном итоге даже Инквизиции приходилось выбирать. Если среди цветущих лугов и высоких соборов Лестаннака действительно таилась ересь, то опасность она представляла меньшую, нежели опасности, грозившие мирам-ульям и мирам-крепостям. Истребительная команда Ордо Ксенос оказалась здесь лишь по счастливой случайности. Фрегат «Священная воля» возвращался с миссии на Элифен Секундус, где инквизитор Эдерн потерпел неудачу в попытке завладеть неизученным образцом ксенотехнологии. Артефакт, называемый «Стеклянной башней», охраняли отряды фанатиков, почитавших его как реликвию. «Башню» пришлось взорвать и тем в перспективе вызвать недовольство Адептус Механикус, но ни капитана Экина, ни самого инквизитора это особенно не огорчало. Брат Дион — тот вслух сожалел, что не получил возможности лично уничтожить отвратительное устройство. До крепости Караула Смерти оставалось около недели пути, когда астропат корабля принял отчаянный призыв о помощи... И вот он здесь. «Я перехожу дорогу Экклезиархии, — подумал инквизитор. — Я сильно рискую. Кто стоит за Диесой? Что если гниль добралась до окружения Экклезиарха? Милостивый Император, помоги мне, дай мне сил исполнить мой долг... Страх — ничто, ибо вера моя сильна». Из вокса, закрепленного во втором черепе, раздался хриплый сигнал. Вбросив пистолет в кобуру, Эдерн встал и развернулся. Голопроектор замерцал, настраиваясь. Наконец перед инквизитором возникла уменьшенная копия капитана Экина. Проекция была монохромной, и оттого алые глаза Саламандры казались светлыми и яркими на черном лице. — Александрос, — сказал капитан, — ты отвлекаешь меня. Но в голосе его не было настоящей укоризны. Для Караула Смерти разбойная шайка темных эльдаров не представляла серьезной угрозы. Эдерн уже передал Нкозане просьбу кардинала. Он знал, что соратники брата-капитана предлагали ему упростить задачу и без промедления подарить пленникам Милость Императора, но Саламандра, в соответствии с доктриной своего Ордена, отдал другой приказ. Поэтому Астартес действовали с осторожностью. Капитан Экин надеялся вызволить лестаннакцев живыми. — Я не отниму много времени, — Эдерн поклонился. — Я начинаю расследование, Нкозана. Мне необходимо попасть в храм Света Императора. Со мной будут Сороритас. Насколько опасен путь? — Ловлю тебя на слове. Не позже чем через сутки я собираюсь вернуться на корабль. Эдерн подавил вздох. «По крайней мере сутки у меня есть», — подумал он. — Эта местность зачищена, — продолжил Нкозана. — Но по городу еще бродят твари, вызванные из варпа ведьмой-укротительницей. Вы наткнетесь на них. Они живучие, но медлительные. Вы справитесь. — Благодарю. Нкозана отключил связь. Эдерн потер пальцами виски. Он уже слышал гулкие шаги Боевых Сестер, спускавшихся по лестнице. Двери распахнулись. Альдегунда шла первой, гордо вскинув голову. Она почти улыбалась, от мрачной подавленности не осталось и следа. Эдерн кивнул ей. За Серафимом следовали десять соратниц, две из них несли мельты. — Мы готовы, — сказала Альдегунда. По пустынной улице ветер гнал обрывки пергамента с каллиграфически выведенными строками литаний. На дорожном покрытии темнели пятна. Кровь? Разлившийся прометий? Священное масло? На обочине застыл сгоревший колесный автомобиль, за рулем горбился труп шофера. Солнце Лестаннака клонилось к закату. Небо заволокла пелена облаков. Инквизитор шел в центре построения. Он расстегнул крепление на ножнах меча и держал пистолет наизготовку, но не собирался опережать Сестер в бою. Сороритас двигались быстро и тихо, переговариваясь жестами. Мирная жизнь на Лестаннаке не ослабила их тела и не смягчила души. Видеть это было отрадно. Сестра Эмилиана выдвинулась вперед, к перекрестку, и заглянула за угол. Тяжеловооруженная Ирмина следовала за ней по пятам. Несколько мгновений Эмилиана изучала обстановку, потом подала знак остальным: все чисто. Перекресток отмечала чудовищная скульптурная композиция из перевитых костей и сплетенных кишок. Эдерн различил в нагромождениях кровавой плоти маленькие детские головы. Он прочел молитву. «Смерть — слишком легкая кара для ксеноса», — думал он. Праведная ненависть заставила его сердце забиться чаще, и он приветствовал ее. Ненависть очищала и окрыляла. В этот момент одна из Сестер открыла огонь. К ней присоединились другие. Залпы болтеров разорвали тишину. Эдерн кинулся к стене, укрылся за полуколонной и поднял пистолет, выцеливая врага. «Нкозана был прав, — понял он. — Неудивительно». В доме на противоположной стороне улицы прятались твари. Почуяв живую плоть, они полезли наружу через разбитые окна. В первые мгновения казалось, что их множество, едва не десятки. Эдерн успел выстрелить и попасть, но тварь, казалось, даже не заметила этого. Переменив позицию, он выстрелил снова. Тварь спрыгнула наземь, и сестра Ирмина прикончила ее из мельты. Неповоротливая туша осела и развалилась на части. Пальба закончилась так же быстро, как началась. Эдерн пригляделся и выдохнул: тварей оказалось всего три. Подобие жизни покинуло их, и они разрушились. Тела гнусных отродий составляла гниющая человеческая плоть. Колдовство проклятых ведьм смяло и слепило трупы, подобно глине. Теперь их омерзительные творения распались. Зловонная жижа потекла из-под них, собираясь маслянистыми лужами. Сестра Ирмина сожгла останки под молчаливое одобрение соратниц. Двинулись дальше. Других столкновений не было. До самого храма на пути их встречали лишь трупы. Остановившись на пороге храма, Альдегунда поднесла к губам четки. Суровое лицо ее окаменело, и она решительно распахнула двери. Даже закопченный и разрушенный, храм оставался прекрасным. Войдя, Эдерн обвел его нефы долгим взглядом. Сервочерепа устремились вглубь помещения, обшаривая его лучами. Когда-то это была, несомненно, одна из красивейших церквей Лестаннака. Немногочисленные иконы и статуи отличались изысканностью работы. А по стенам, колоннам, потолку от алтаря к вратам шли величественные, украшенные тончайшей резьбой зубчатые веера — снопы и нимбы Божественного сияния. Ближе к вратам они были каменными, у алтаря — литыми из чистого золота. То был Свет Бога-Императора, исходивший от единственного изваяния Его в алтарной части. Теперь статуя рухнула, лучи покрылись копотью, и окаменевший свет померк. Но еще прежде того он был осквернен. Ксеносы вымазали свет кровью и украсили шипы каменных вееров частями человеческих тел. Благодатная ненависть вновь осенила инквизитора своими крылами. Сервочереп издал пронзительный сигнал. Сестры напряглись. Альдегунда вскинула болтер. — Постойте! — торопливо окликнул Эдерн и быстрым шагом направился к алтарю. Сервочереп начал двигаться там по неширокой орбите, очерчивая лучом некую фигуру на полу. Подойдя, Эдерн глубоко вздохнул и осенил себя знамением аквилы. Она была здесь. Благородная душа игуменьи Ландрады отлетела здесь. Ее доспехи раскололись на много частей. Белая подкладка плаща стала бурой от крови. Засохшая кровь была всюду. Тело игуменьи осквернили и страшно изуродовали. Отрешившись от всех чувств, кроме ненависти, инквизитор оценивал вид ран. Кожу вспарывали, судя по всему, еще на живом человеке. Мышцы вытягивали и вырывали. Плоть с головы сняли целиком, оставив скалиться окровавленный череп. Невредимы остались лишь обнаженные бедра. В омерзительном оскорблении тело развернули лоном к статуе Императора. Узнать игуменью можно было лишь по доспехам. Альдегунда молча смотрела на труп через плечо Эдерна. Он физически чувствовал, как полыхает ярость в душе Боевой Сестры. С минуту она стояла неподвижно, лишь ноздри раздувались от гнева. Потом из груди ее вырвался рык: — Это не она! — Что? — Это не Ландрада! Эдерну стало не по себе. Боевая Сестра, закаленный ветеран, отрицает очевидное? Не может смириться с потерей предводительницы? Не похоже на нее. Интуиция инквизитора вновь опережала его рассудок. Он еще не мог внятно назвать причину своей тревоги, но холодок уже скатился по его спине. Мышцы напряглись. Эдерн усилием воли заставил себя не класть руку на рукоять меча. — Почему вы так решили, сестра? Альдегунда медленно вдохнула и выдохнула. Взор ее не отрывался от изувеченного трупа, нижняя челюсть ходила ходуном. Зубы Альдегунды скрипнули. Она сказала: — Игуменья проводила дни в молитвах и была воздержанна во всем, кроме веры. Она непрестанно тренировалась в путях войны. У этого тела слишком много жира и слишком мало мышц. Это не Боевая Сестра, а обычная женщина. Желудок Эдерна сжался. Инквизитор ощутил недостойный его звания страх. Он полагал, что только долг заставлял Сороритас подчиняться Диесе и скверным традициям Лестаннака. Он верил, что Сестры остались чистыми, незатронутыми порчей. Он ошибся. Очень спокойно, почти отрешенно Эдерн произнес: — Эту женщину замучили и оставили среди обломков доспеха игуменьи. Чтобы никто больше не искал саму Ландраду. — Да, — отрубила Альдегунда, быстро и пристально оглядывая алтарную часть. — Куда ее могли уволочь? Сестры! Обыщем все! Нам нужна зацепка! Эдерн сглотнул. «Сестра Альдегунда, вы лжете, — думал он. — Тело слишком сильно изуродовано. Вы уверены, что можете узнать Ландраду по виду ее половых органов... Сладкий яд Лестаннака отравил даже вас. Ересь здесь куда глубже и крепче, чем мне казалось. Но тогда откуда столько ненависти к Диесе? Размолвка между еретиком и еретичкой?.. Что мне делать? Да поможет мне Император. Слава Ему, что здесь Караул Смерти. Мне нужно добраться до Нкозаны». Сервочереп, вернувшийся к его плечу, подал знакомый сигнал вызова, и инквизитор вновь поспешно возблагодарил Императора. Капитан Экин связался с ним сам. Эдерн вышел в неф, где было светлее, и ответил. — Эльдары отступают, — без вступлений сказал Нкозана. — Бегут. Бросают не только пленных, но и своих. — Хорошо. — Часть пленных они успели вывезти на корабль. Нам остается лишь даровать им Милость Императора. Эдерн молча кивнул. Низкокачественная проекция плохо передавала детали, но даже по ней было заметно, насколько мрачен брат-капитан. — Мы попытались связаться со «Священной волей», — сказал Нкозана. — Связи нет. На линии шумы. Это странные шумы, Александрос. — Что? — выговорил Эдерн. Сердце его екнуло. По изображению прошли помехи. — Брат Маурус слышит голоса. Что ты успел обнаружить в своем расследовании? Кулаки Эдерна сжались. Сквозь полупрозрачное изображение брата-капитана на него смотрела сестра Агнесса. Она хмурилась. Эдерн вдруг увидел, что сестра Агнесса очень красива. Сейчас ее красота показалась ему грозным предзнаменованием. — Ничего определенного, — сказал Эдерн. — Ничего, что могло бы объяснить голоса. Нкозана что-то ответил, но помехи вернулись, звук пропал. Потом вокс задребезжал, пытаясь вновь найти частоту. Александрос Эдерн не был псайкером. Его много раз тестировали, он сам долго считал, что его обостренная интуиция ведет происхождение от скрытого псайкерского дара. Но это было не так. Его потенциал держался на среднечеловеческом уровне. И все же сейчас даже он услышал голоса. Никаких слов. Лишь интонации. Нежное, бархатное, воркующее нашептывание, похожее на колыбельную или, верней, на благодарности возлюбленной, размаянной и счастливой после радостей ложа... Тысячи благодарностей, тысячи очарованных голосов... Эдерн содрогнулся. Он уже понимал, что происходит, но не мог поверить. Изображение Нкозаны исчезло. Вокс издал долгий надрывный хрип. Сестра Агнесса решительно шагнула к инквизитору, взяла его за плечи и от души встряхнула. — Что происходит? — потребовала она. — Что с вами? Она смотрела сурово. Она была бестрепетной и непреклонной. — Спасибо, — сказал Эдерн и выпрямился. Вид непорочной Сестры ободрил его. Он обнажил меч и извлек из кобуры болт-пистолет, тряхнул головой, избавляясь от остатков проклятых чар. — Что происходит? — повторила Альдегунда, выскочив из какого-то закоулка. Целеустремленная сестра-Серафим напоминала кибер-мастиффа, выпущенного по следу. Если ее и коснулась порча, то сейчас этого не было заметно. Эдерн перевел дух и ответил: — Нас ждет новый враг. И зазвонили колокола. Начавшись от кафедрального собора, звон распространился по всему городу. Кто мог так быстро взобраться на звонницы опустевших храмов? Кто так слаженно откликнулся на призыв? Чудилось, колокола подают голос сами. «Уцелели сервиторы?» — предположил Эдерн и в сомнении покачал головой. Работа звонаря на церковном мире была слишком ответственной и почетной, чтобы оставлять ее безмысленным сервиторам. Звон нарастал. Вскоре он превратился в гром, грохот, нестерпимый для слуха. Альдегунда надела шлем, подав пример остальным Сестрам. Эдерн выругался, не услышав собственного голоса. Несомненно, включились громкоговорители кардинала Диесы, отменного качества громкоговорители, которые прежде транслировали речитативы и хоры церковных служб, слова восторга и покаяния, хвалы Бессмертному Императору... Но как работали эти устройства сейчас? Электростанции взорвались, в городе не было света! Большие колокола низко бухали, задавая ритм, голоса мелких слились в покачивающийся переплеск, и над всем господствовал жуткий истерический визг и скрежет громкоговорителей. Он напоминал вопли демонов. Инквизитор стиснул зубы. Усилием воли он заставил себя забыть о боли в ушах. Тем временем Альдегунда распахнула двери. Грохот, ворвавшийся с улицы, ударил, как взрывная волна. И стих. В наступившей пронзительной тишине раздался голос кардинала Диесы, тысячекратно умноженный репродукторами. — Падите ниц! — провозглашал кардинал. — Господин, наш господин вернулся! — Что за... — выдохнула сестра-Серафим. С уст ее сорвалось ругательство. Движения Альдегунды замедлились, по ее осанке и жестам Эдерн понял, что она ошеломлена. Она не ждала ничего подобного и не знала, о ком речь. «Возможно, я был несправедлив к ней», — подумал инквизитор, но мысль не принесла утешения. Он слишком ясно сознавал, что случится в ближайшие часы. — Господин откликнулся на наш зов! Приветствуйте нашего господина! Падите ниц! Боевые Сестры высыпали наружу. Они тревожно оглядывались. Эдерн остановился за створкой двери. Едва заметный, на грани видимости по улице плыл розоватый туман. Сервочерепа инквизитора непрерывно пытались связаться со стратегиумом «Священной воли» и с братом-капитаном Экином, но безуспешно. Инквизитор попытался успокоить себя мыслью, что их не застали врасплох, и они сражаются. «Я искал разгадку, — подумал он мрачно, — но она нашла меня раньше». Как бы то ни было, Эдерн собирался дорого продать свою жизнь. — Ироламо Диеса, — произнес он, не заботясь о том, будет ли услышан. — Волей Священных Ордосов объявляю тебя Еретикус Экстремис. Ты проклят. Кара за твои преступления настигнет тебя рано или поздно. Да поразит тебя гнев Императора. Альдегунда смотрела на него. Когда Эдерн договорил, она указала в сторону кафедрального собора дулом болтера. — Смерть еретику, — хрипло сказала она. Сороритас мгновенно восстановили боевое построение. Они сей же миг готовы были рвануться в бой. Инквизитор предостерегающе поднял руку. — Постойте, — сказал он. — Наш долг — не только погибнуть с честью, но и забрать с собой как можно больше врагов. Кто противостоит нам сейчас? К кому взывает проклятый Диеса? Сестра-Серафим сняла шлем. Она хмурилась. — Сестра Альдегунда, — поторопился Эдерн, — вы больше не несете никаких обязательств перед кардиналом. Вы можете открыто сказать о своих подозрениях. Вы можете прямо обвинить отступника... — Я уже все сказала, — та мотнула головой. — Диеса знал о монастырях святого Иснарда. Что-то было известно игуменье. Я не стремилась к лишним знаниям. Они ведут к ереси. — За мной есть грех, — внезапно сказала сестра Эмилиана. Сороритас вскинулись разом, будто единое существо. Лицо Альдегунды исказилось в гневном неверии. — Грех лишнего знания, — сухо сказала Эмилиана. — Скоро я смою его кровью. — Продолжайте, — попросил Эдерн. — Я знаю, кто был монахами в тех монастырях, — Эмилиана пожала плечами. — Не паломники. Не старики, не женщины, не взрослые мужчины. Это были мальчики возрастом от двенадцати до шестнадцати лет. Священникам, чьи приходы посещали эти мальчики, сообщалось, что праведные души решили удалиться от соблазнов мира. Я слышала, как один из священников удивлялся этому. Знакомый ему мальчик был далек от праведности. Священник не раз налагал на него епитимии за непослушание и жестокость, — Эмилиана помолчала. — Это все. — Мальчики от двенадцати до шестнадцати лет? — вслух подумал Эдерн. — И на что же это похоже?.. Альдегунда внезапно оскалилась. У нее были крупные желтые зубы. — Я могу подсказать. Эдерн смутно удивился тому, что сестра допустила проявление столь грубого и мирского чувства, как сарказм. — Возраст, пригодный для создания космического десантника, — сказала она. — Набор рекрутов в армии Губительных Сил. — Немудрено, что от них побежали эльдары, — закончил Эдерн. — Нам пора. Хотел бы я добраться до Диесы прежде, чем он укроется в тени этих чудовищ. Альдегунда вскинула болтер. — Вперед, сестры. Мы несем Его гнев! Розовый туман сгущался. В небе скользнули призрачные темные крылья. Свет вел себя странно. Как будто солнце сошло со своей вечной дороги и приблизилось к планете, а иллюзорная вогнутая полусфера неба обрела отражающие свойства. Закатные лучи стали не ярче, но гуще. Они смешивались с розовым туманом. Эдерн потер пальцами веки. Видимость неуклонно снижалась. И вместе с реками медленного плотного света тек очарованный шепот, многоголосый, напевный. Теперь инквизитору чудилось, что он различает слова. Одно слово. И это слово заставляло его все крепче браться за оружие. «Даже тот, кто твердо шествует к минуте смерти, — думал Эдерн, — не хочет получить удар в спину». Одно имя. «Альде... — окликали голоса. — Возлюбленная сестра... Альдегунда....» Искоса Эдерн поглядывал на сестру-Серафима. Ее лицо искажалось, она раздраженно мотала головой. Эдерн был почти уверен, что она тоже слышит это. Но, судя по ее виду, сестра пыталась не внимать зову. Безмолвно Эдерн пожелал ей стойкости. Отряд добрался до перекрестка. Щелкнул предохранитель чьего-то болтера. Инквизитор вздрогнул. Обернувшись, он увидел, что Ирмина уже поднимает мельту. Зрение сестры Агнессы оказалось острей, чем у прочих. — Впереди! — хрипло крикнула она. Сороритас рассыпались, прижимаясь к стенам. Укрывшись за массивным наплечником сестры Эмилианы, инквизитор взял на мушку темное пятно, прорисовавшееся в текучих сплетениях золотого и розового. Агнесса выстрелила и промахнулась. Фигура не дрогнула. Но ударная волна, созданная движением болта, разорвала туман. Видно стало яснее. — Так-то вы приветствуете игуменью, — усмехнулась Ландрада. Мать игуменья Адепта Сороритас шла, пошатываясь от усталости. Цепной меч в ее руке высекал искры из дорожного покрытия. Вес оружия был рассчитан на сестру, облаченную в силовую броню, и, несомненно, измотал игуменью не меньше, чем сражение. Ландрада была одета в лохмотья с чужого плеча. Ткань заскорузла от крови. Альдегунда бегом кинулась к игуменье, подставила локоть. Улыбнувшись, Ландрада оперлась на ее плечо. — Что случилось? — воскликнула Агнесса. Она выглядела виноватой. — Мы видели тело и доспех... — Ксеносы готовили ловушку. Я очнулась... поздно, но не слишком поздно, — Ландрада приподняла меч. Откинувшись спиной на стену здания, Эдерн молча смотрел на игуменью. Сестры были счастливы видеть настоятельницу. Они воспряли духом. Но дурное предчувствие, ощущение близкой скверны по-прежнему преследовало Эдерна. Неблагочестивая, пожалуй, была мысль... Ландрада выглядела чересчур блистательной. Даже утомленная и забрызганная кровью, она ступала как могучая, великолепная победительница. Так не держатся люди, готовые к мученической смерти. Или Эдерн ошибался? Быть может, это его глаза застила скверна? Известно ведь, как крепки в вере Боевые Сестры. Они несокрушимы в бою. Вдруг перед Эдерном будущая Живая Святая Империума, а он потонул в подозрениях и отвергает явленный свет? — Диеса объявлен Еретикус Экстремис, — сказала Альдегунда. — Мы казним его. — Да, — Ландрада кивнула. — Но прежде я хочу очистить душу. Покаяться перед вами, сестры. Все это моя вина. — Что? — Вы не должны брать все на себя... — начала Агнесса. — Любой грех смоется кровью в бою с тварями Хаоса, — перебила Эмилиана. Ландрада подняла руку. — Мой грех — в стыдливости и самонадеянности. — Не понимаю, — сказала Альдегунда. Брови ее сошлись к переносице. «Ее волосы», — вдруг понял Эдерн. В горле встал ком. Ритуально обесцвеченные волосы игуменьи — благочестивая седина, означавшая скорбь по Императору — теперь серебрились подобно шелку и бесконечно вились на несуществующем ветре. На лице Ландрады не было морщин. Кожа ее сияла ровно и молодо. — Я позвала на помощь лишь тогда, когда все мы оказались в безвыходном положении, — Ландрада скорбно склонила голову. — Я должна была сделать это раньше. — Помощь? — растерянно повторила Альдегунда. Инквизитор Эдерн поднял болт-пистолет и выстрелил в грудь игуменье. Болт ударился о незримую преграду в паре метров от цели и взорвался, никому не причинив вреда. Ландрада вздохнула. — Заберите у него оружие, — властно приказала она. — Мы доставим его как подарок. Эдерн отрешенно отметил, что на первой фразе сестра Агнесса рефлекторно подалась к нему, а на второй замерла. Содрогнувшись, Альдегунда отступила от игуменьи. Сестры были в смятении. Не приходилось сомневаться в том, что Ландрада погубила свою душу, свидетельства были слишком очевидны. Но сестры не могли принять эту мысль. Они хотели бы атаковать, но лишь стояли в ошеломлении. Ландрада улыбнулась. Простерев руки к сестрам, она сказала: — Доверьтесь мне. Доверьтесь, как доверяли всегда. Все будет хорошо. — Это невозможно, — с болью выговорила Альдегунда. Лицо ее словно погасло, и тем ярче в сравнении стал исходивший от игуменьи колдовской свет. — Нет. Ланда, опомнись. Ты не вольна над собой... — Альде, — рука игуменьи нежно коснулась ее одоспешенного плеча. — Я знаю, ты будешь со мной. Ты любишь меня. Не бойся. Он прекрасен. Он ласков, как весеннее солнце... Лицо Альдегунды стало страшным. Ее раздирала жестокая внутренняя борьба. — Я знаю, что тебя смущает, — сказала Ландрада. — Ты не хочешь больше терпеть Диесу. Забудь о нем! Он не нужен. Наш господин избавит нас от его досадного присутствия. Голова Альдегунды медленно склонилась, Серафим накрыла горло латной перчаткой. Облик ее выразил предельное отчаяние. Эдерн услышал, как сестра Эмилиана болезненно сглотнула. Потом Альдегунда подняла руки — словно бы в жесте растерянности. Улыбаясь, Ландрада подалась к ней. Осторожно Альдегунда опустила руки ей на плечи и внимательно, пытливо заглянула в глаза. Пальцы Ландрады с лаской коснулись ее щеки. Неуловимо быстрым и сокрушительно мощным движением Альдегунда свернула игуменье шею. — Твой господин, — сказала она, швыряя труп наземь. И, будто лишившись сил, рухнула на колени сама. Сестра Агнесса кинулась к ней, но Серафим встала прежде и отстранила Агнессу. — Надеюсь, — пробормотала она, — Император простит мне грех промедления. Эдерн с силой провел по лицу ладонью и вышел вперед. — Нам пора, — сказал он. — Мы потеряли много времени. Последняя битва была короткой, но славной. Эдерн стрелял, почти не целясь, и каждый болт его пистолета находил жертву. Когда боезапас подошел к концу, он отбросил пистолет, ставший обузой, и взялся за меч. Усердные тренировки не прошли даром. Убивая и убивая, Эдерн успевал молиться. На краю сознания брезжило смутное удивление: как быстро и в каком множестве объявились рабы Губительных Сил! Почуяв близость своего гнусного «господина», культисты позабыли о страхе. Поистине, Лестаннак Терциус давно стал их оплотом. Время освящает традиции. Империум зиждется на неизменности. Сколько благочестивых обычаев скрывают гнилое нутро? Сколько еще еретических культов процветает под видом монашеских обителей и крепостей Экклезиархии? Больше всего Эдерн сожалел о том, что не сможет передать послание собратьям. Планета заслуживала самого сурового приговора. Но скоро ли он осуществится? Сколько душ еще погибнут, обольщенные сладкими нашептываниями Хаоса?.. ...Он услышал краткий и страшный крик. Эвисцератор сестры Агнессы отлетел в сторону, проскрежетав зубьями по камням. Над Агнессой воздвиглась лиловая тень, извращенно-грациозная и ужасающе быстрая. Сестра Альдегунда ринулась на помощь. Несколько мгновений Серафим сражалась с отродьем Хаоса на равных. Потом заостренная конечность демона пробила ее тело насквозь. Культисты взвыли. С дюжину их бросилось на сестру Агнессу, пытаясь пленить ее, и Агнесса разбивала черепа бронированными кулаками. Порождение варпа не обращало на них внимания. Подняв тело Альдегунды над землей, оно как будто любовалось им. Пасть с частоколом зубов приоткрылась в омерзительном подобии улыбки. Альдегунда содрогнулась, ее рука слабо приподнялась: она все еще жаждала нанести удар. Рука упала; тело Серафима обмякло. «Благородная смерть», — подумал Эдерн и занес меч, устремляясь вперед. Он рассчитывал на такую же. Инквизитор Эдерн открыл глаза. Он был жив. Сознание этого вселило в него ужас, подобного которому он никогда прежде не испытывал. Голова разламывалась. В глазах плыло. Порыв его праведной ярости пресекли ударом дубины по затылку. Оглушенного, его связали и отволокли в кафедральный собор. Эдерн видел над собой его стены и башни. Они кренились и вздрагивали, грозя обвалиться и раздавить его. Эдерн сожалел о том, что этого не случится. Он лежал на ступенях собора. Преодолевая боль и тошноту, он осторожно повернул голову, и ближайший еретик со смехом ударил его ногой. Тяжеловесный, полысевший, он успел грубо размалевать лицо. На голых жирных руках были вырезаны гнусные символы. Кровь едва запеклась. Другой еретик обернулся и поприветствовал кардинала. Ироламо Диеса приближался с достоинством. Эдерн попытался сесть, и, против ожиданий, ему помогли. Его развернули лицом к кардиналу. Задыхаясь от ненависти, он смотрел на предателя. — Вот так, — лирически сказал Диеса, — волею истинного Бога все обернулось к лучшему. Он возвел глаза к розовому небу и прочитал омерзительное восхваление. — Нас постигло множество злоключений, — продолжил он, вздохнув и облизнув губы. — Но благодаря им Лестаннак Терциус преподносит возлюбленному господину драгоценный подарок. Выводок эльдаров, — он загибал пальцы, — нескольких Адепта Сороритас, имперского инквизитора и даже почти целый фрегат. Очень жаль, что нашу возлюбленную Ландраду постигла печальная судьба. Господин будет скорбеть по ней. Ах да! И жаль, что Астартес не смогли взять живыми. Но и без них мы предложим нашему прекрасному господину множество развлечений... — Будь ты проклят! — хрипло выкрикнул Эдерн. — Еретик, демонопоклонник, предатель! Его снова ударили по голове, и он со стоном склонился к ступеням оскверненного храма. Рот наполнился рвотой. Оставалась последняя надежда. Он уповал, что милосердное безумие придет прежде, чем он утратит твердость и под пытками забудет о клятвах верности. Пытаясь найти в душе точку опоры, он подумал о том, что сестра Альдегунда не предала. Дыхание Губительных Сил ослабило ее, она опустилась достаточно, чтобы отдать дань извращенным удовольствиям, но удержалась на краю пропасти и сражалась отчаянно... Нечто двигалось по улице. Он кожей ощущал жуткое дыхание варпа, предвестья проклятия. Нечто ужасающее приближалось. Его охватила дрожь, внутренности будто сковал лед. Но вместе с тем страх показался... дразнящим. Щекочущим нервы... в нем крылось предвкушение... Культисты рухнули ниц. Ироламо Диеса торжественно преклонил колени, лицо его сияло. И Александрос Эдерн увидел их господина. Он надеялся, что перед ним предстанет чудовище — омерзительный, извращенный мутант, гнусная пародия на космического десантника. Но природа Хаоса — в том, чтобы разрушать надежды. Древний доспех пылал алым и золотым. Белый плащ вился за плечами подобно крыльям. Над изукрашенным воротом доспеха мерцало золотое свечение. Прекрасное лицо в солнечном ореоле не имело ни единого признака порчи и вырождения. Оно было задумчивым, и лишь изредка колеблющийся свет придавал ему выражение странного и жуткого любопытства. — Расслабьтесь, инквизитор Эдерн, — услыхал тот низкий напевный голос. Этот голос сопровождало эхо, то самое эхо бесчисленных нежных голосов. У Эдерна закружилась голова. — Забудьте тревоги. В ближайшее время вам предстоит заниматься любовью, а не войной.