What's poppin?

— Решил сымпровизировать? — Ага, давненько не практиковался. — И откуда у него силы остались? — доносится еле слышное ворчание сбоку. Время перевалило за полночь и тренировка почти окончена, а потому измотанные парни сейчас вяло собираются в общежитие. Все, кроме одного. Тэхён уверен, что Хосок чужого ворчания не заметил. Тэхён вообще готов поклясться, что старшего сейчас и пушечным залпом не оторвать от своего дела. Ведь хён двигается. Сначала чуть неуверенно, словно пробуя бит из динамиков на ощупь, а через пару секунд — ныряет в звуковые волны с головой. Вот так, резко, уверенно и… до неприличия легко. Тэхён не понимает, как такое вообще возможно. Композиция совсем новая, Чонгук сам хвастался, что вчера её нашёл (видимо, когда зависал в телефоне, ожидая своей очереди в душ). А Джей-Хоуп под эту музыку танцует. Мощно, чётко и непринуждённо, будто последние несколько лет только под неё и разминается. Может, у таких танцоров, как он, за годы практик чутьё какое-то особое развивается, седьмое? Сам Тэхён ничего подобного за собой не замечал ни разу. Трек меняется на другой, до ужаса тупой и однообразный. Тэхён из любопытства копался в аудиозаписях старшего: послушать, под что тот прокачивает свои папперские навыки. И пришёл к выводу, что никогда это жалкое подобие музыки слушать не станет. Все треки — словно магнитофон закоротило, иначе не скажешь. А хён под них ещё и качает, и финты замысловатые выделывает, да так, что дыхание перехватывает (видимо, поэтому сейчас Тэхён сидит с открытым ртом, наблюдая за чужим отражением в зеркале). Парень ловит себя на мысли, что начинает вслушиваться в эту противную кашу из битов. И даже что-то интересное вылавливать. Вернее, вылавливает Хосок. Остальные лишь наблюдают за картиной, которая у него выходит. Тэхён пытается найти сравнение, и да, похоже, это словно рисовать картину. Только не карандашами, а песком: вместо того, чтобы пачкать грифелем чистый лист, легче «вычистить» из засыпанной поверхности замысловатые узоры. Тэхёну нравится то, как «рисует» Джей-Хоуп. Тот время от времени уловит в какофонии звук поинтереснее и вытащит его на всеобщее обозрение очередным лёгким взмахом руки. Выглядит до одури эффектно. И тут на Хоупа залипает не только Тэхён — смотрят все. Танцор разворачивается и делает какую-то непонятную (но очень красивую) волну, прогоняет её вверх по телу и, кажется, ловит что-то там, наверху, кончиками пальцев. Пальцы у хёна, кстати, длинные, изящные не по-мужски... Бам! — маленький взрыв, то ли из динамика в углу зала, то ли где-то в чужой груди (и Тэхёновой, кажется, тоже). Снова и снова, с каждым новым ярким звуком, под кожей у танцора что-то детонирует в ответ на вибрацию колонок. Внезапная пауза — и тогда «зона поражения» перемещается с груди на руки, а сам Хосок — из одного конца зала в другой. Если бы Тэхён прислушался, то счёл бы трек слишком тяжёлым, а клэпы — раздражающими чересчур, но нет, не сейчас. Сейчас его мысли заняты плавными линиями на паркете, что Хоуп выводит носком истасканных кроссовок. Он чертит не только на полу, но и в воздухе, настолько душном, что Тэхёну сложно дышать, и, может, ещё секунда, и он увидит, как эта густая невидимая масса разойдётся по залу ударной волной от очередного разворота смертоносной дэнс-машины. Волну Тэхён, конечно же, не видит, но чувствует: его задело, причём так конкретно. Хосок вертится перед зеркалом, уставший и грязный, на его футболке большое тёмное пятно на полспины, и ткань липнет к коже. Но это не останавливает: он тянется куда-то, выгибается, как дикий кот, по невидимой, но заученной траектории, и грудь выпячивает (да так, что страшно: мышцы вот-вот лопнут!), а потом снова в себя собирается. На очередном повороте Тэхён замечает чёткую цепь выпирающих из-под хёновой футболки позвонков… Ему кажется, что футболка, натянутая до предела, сейчас порвётся. Ему кажется, эта чёртова цепь сейчас не в спине у хёна, а у него самого вокруг шеи обмотана. Тэхёну плохо: душно, жарко и дышать нечем. — Классно! — раздаётся сбоку. Парень слышит Чимина каким-то краем сознания, улавливая восторженные нотки. И не выдерживает: — Сейчас вернусь. Сидящий рядом Юнги провожает его флегматичным взглядом. Тэхён вваливается в туалет и минут десять тратит на то, чтобы просто в себя прийти. Хосоковы танцы его явно больше не забавляют. Ему вообще в зал возвращаться не хочется, тем более — смотреть на Хосока. Потому что не классно, чёрт подери! Не классно, особенно когда хён от усталости движение смазывает, а от того нервничает и губу закусывает. Или цепляется своим измотанным (да, измотанным, чтоб его!) взглядом за кого-нибудь в зеркале. Или когда эту проклятую футболку переодеть не торопится… До упора вывернув ручку смесителя, юноша лезет под ледяную воду прямо так, с головой. Вдруг поможет? А когда он возвращается, в зале остаётся лишь Хосок. — Все уже ушли? — негромко интересуется Тэ, подходя к своим вещам, грудой лежащим в углу. В ответ ему угумкают, а после просят: — У тебя воды не осталось? Тэхён в качестве ответа лишь подходит, протягивая свою бутылку. Поблагодарив небрежно, Хосок выхватывает бутыль и делает первый глоток. Осторожно так, чтобы слюну не напустить в воду. Младший же бесится от такого неосознанного издевательства; видит, как подскакивает хёнов кадык, как блестят шея и ключицы, покрытые тонким слоем солёной влаги. Как у древнегреческого юноши перед борьбой, только вместо оливкового масла — пот. Почему такое сравнение пришло на ум, Тэхён не знает. А что он делает в следующую секунду — тем более. От Хосока пахнет работой: тяжёлой, изнурительной и… достойной восхищения. Парень несмело приближается вплотную к старшему, слышит его тихое «а, что такое?», но вопрос игнорирует. Он нагло задирает края чужой футболки, и, пока не огрёб, ныряет рукой, положив ладонь на подтянутый живот. На губах проскальзывает чуть видимая ухмылка: хозяин живота даже оттолкнуть его не пытается, видать, настолько в замешательстве. Оно и лучше... Под футболкой оказывается мокро, но Тэхён не брезгует — ведёт выше по напряжённым мышцам, задирая ткань, скрывавшую слегка проступающий рельеф (Тэ это завистливо отмечает). Слышит, как Хосок выдыхает изумлённо — и чувствует, как тепло щекочет ухо. Хён горячий. Горячее, чем паркет и раскалённые стены в их котельной с зеркалами (в последнее время назвать это тренировочным залом язык не поворачивается). А Тэхёну от жары всегда дурно становится. От Хосока теперь, видимо, тоже. А Хосоку, кажется, тоже не по себе. Он действует резко: не успевает Тэхён моргнуть, как чужие руки больно обвивают запястья и дёргают в стороны. Ухмылка сползает с лица. Стоило ожидать, что хён оттолкнёт его… Но в следующую секунду лицо хёна настолько близко, что Тэ даже пугается. Оставшиеся сантиметры между ними сокращаются до неприличия, до мурашек. Хоуп дышит тихо, но как-то рвано, словно дикое животное (Тэхён всё не может понять, какое… ох, да какая разница!), смотрит странно и зарывается глубже. И вот уже его пальцы в Тэхёновой выкрашенной шевелюре, ладонь блуждает по оголенной пояснице, а язык… Тэхён ошалело стоит, не в силах ни шелохнуться, ни вдохнуть. Ведь чувствует, как что-то влажное юрко скользит по его шее. Юноша изумлённо охает и… широко распахивает глаза. Но ничего не видит. В комнате темно, хоть глаз выколи, и духота стоит неимоверная. Инстинктивно Тэхён хватается за то место, где только что чувствовал чужое прикосновение, и нащупывает каплю подушечками пальцев. Простынь под ним тоже пропитана солёной влагой. «Приснилось?» Парень откидывает одеяло и, усевшись, ёжится. Он весь вспотел, и теперь воздух в спальне стал казаться холоднее, чем обычно. Просто сон. До жути реалистичный ночной кошмар, да? Тэхён мотает головой, с трудом сгоняя остатки сновидения. Ему надо в душ. Судорожно вздохнув, он выжидает, пока глаза не привыкнут к тьме, а сердце не перестанет ходить ходуном, и лишь после тянется к ночнику на прикроватной тумбе.