Опустошенный

~***~ - Эй! Ким Джеджун! Давно не виделись, – над развалившимся на траве парнишкой внезапно нависла чья-то тень, перекрыв солнечные лучи. Джеджун был несказанно рад этому и лишь лениво потянулся, сонно мурлыкнув что-то невнятное в ответ. Но видимо потревоживший его покой человек был настроен решительно, ибо в следующее мгновение прямо над ухом Кима раздалось рычание. – Скотина! – Тут уже чутье парнишки напряглось, и он резко распахнул глаза. На лице его тут же нарисовался весь ужас происходящего. От страха даже тело внезапно парализовало. И когда его, словно безвольную куклу, схватили за шиворот и поволокли в неизвестном направлении, он не выдавил ни звука. Лишь опустошено оглядывался, подмечая пути к отступлению. Через пару минут Джеджун вдруг отчетливо понял дорогу, по которой ведет его внезапный спутник. Дом. Его дом. Джеджун зажмурился, отгоняя нахлынувшие воспоминания. Никогда в своей жизни ему не было так стыдно и мерзко за себя. - Пожалуйста… – пересохшими губами прошептал парень, вцепляясь в руки спутника. – Я… – Море так и не высказанных слов потонуло в презрительной ухмылке напротив. А в больших и некогда ясных глазах Джеджуна застыли слезы. - Когда вы напились с друзьями и решили цеплять девочек на улице, ты тоже говорил «пожалуйста»? Когда вы, стая алкашей, навалились на мою сестру, когда она рыдала и молила не трогать её, ты тоже говорил «пожалуйста»? Как же ты противен мне, Ким Джеджун. Даже держа твою руку, я еле сдерживаю в себе животный порыв разломить твою лживую головенку с лживыми слезами о ближайшую стенку. - Но... это же не я. Я не знал. Пожалуйста! Господи. – Слезы теперь уже ничто не сдерживало, они были единственным утешением его души, переполненной виной перед этим человеком. Про себя парень уже не раз проклял ту роковую ночь около месяца назад, когда одноклассники уговорили Джеджуна отпраздновать окончание старшей школы вместе. Парень не имел особо близких отношений в классе, поэтому хотел отказаться. Но решив, что скорее всего последний раз видит эти лица, сделал исключение. И кто бы знал, чем все обернется. Сколько Джеджун не пытался, он так и не смог вспомнить, кому принадлежала идея цеплять девочек. А уж тем более, кому взбрело в голову тащить девушку к нему домой. О том, что с ней творили он, слава богу, не помнит, потому что вырубился чуть ли не на пороге квартиры. Однако то, что он увидел утром, проснувшись от истошного крика, было поистине жутким. Некогда белая, сейчас окровавленная, простынь. Весь пол был в застывших каплях спермы. Даже запах давал понять, что именно творилось ночью. И он – Джеджун – глазами полными ужаса, смотрящий на все это. Единственный преступник в глазах девушки, внезапно затихшей на его кровати. Все это так потрясло Кима, что он не смог сдвинуться с места, продолжая сидеть на полу весь день. Несколько раз звонил телефон девушки, но та все ещё была без сознания и не могла ответить. А сам Дже боялся даже пошевелиться. Боялся, что незнакомка уже скончалась в его кровати. Однако к вечеру в дверь Джеджуна кто-то зазвонил, затем раздались мощные удары. И, когда кто-то, наконец, вышиб дверь с петель, Джеджун сжался в комок и отполз в угол. Безразличным взглядом он наблюдал за тем, как в комнату ворвался высокий молодой человек. Как он, полностью игнорируя Джеджуна, рванул к телу девушки на кровати, проверяя дыхание. И лишь в тот момент, когда юноша собирался покинуть квартиру с девушкой на руках, он внезапно обернулся к Джеджуну, сверля его злым взглядом своих глубоких шоколадных глаз. Всего мгновение, но Джеджуну хватило, чтобы ощутить себя самым презренным человеком на земле, а в следующий миг сознание, наконец, покинуло парня, погружая в самый глубокий за всю его жизнь сон. Шли дни, и чувство отвращения к самому себе потихоньку стало угасать, лишь заноза тихонько гудела в душе, как напоминание. И Дже было страшно. Страшно однажды снова увидеть этот взгляд. Страшно смотреть в глаза женскому полу, страшно. Теперь он чуть ли не шарахался от девушек, и в разговоре его просто парализовывало. Он молчал. Слишком тяжкий след в его душе оставило то событие, слишком тяжело дается вести обычную жизнь, словно ничего не было. Все это было выше Джеджуна. На него стали давить стены родного дома, поэтому парень стал больше времени проводить в парке на соседней улице. Именно тут его и поймал Юнхо – брат той самой девушки, которую его уже бывшие одноклассники заломали на улице и изнасиловали. - Я пытался найти остальных ублюдков, но они разлетелись как мухи, бросив тебя. Так что, малыш, за все, что творили с моей сестренкой, будешь отвечать ты! Ты, сукин сын! - Удар под дых, затем ещё один. И ещё. Но на лице Джеджуна не проступило ни одной эмоции. – Ты думал я пойду сдавать тебя копам? Нет уж, тварь, я сам разберусь с тобой. Так, что ты больше ни к одной девушке никогда в жизни не посмеешь притронуться! Ну же, ответь, Ким Джеджун! Не смей молчать!! - Пожалуйста... облегчи мои муки. Я готов понести наказание. – Губы парня тронула улыбка, даже взгляд его внезапно вновь вернул прежнее сияние и глубину, словно не было того кошмара, словно Джеджун все ещё тот прежний улыбчивый юноша, каким был до происшествия. И Юнхо, растерявшись на мгновение от таких перемен, чуть ослабил хватку на парне. Грудь его еле ощутимо дрогнула. Единственная слезинка скатилась вдоль щеки. А разразившийся над их головами дождь, казалось, пытался скрыть ту боль, что витала между этими двумя искалеченными душами. ~***~ На улице снова шел дождь, как и в тот день, пять лет назад. Да и многое ли с тех пор изменилось? Джеджун все так же ютится в своей однокомнатной квартирке, пытаясь найти хорошую работу. С университетом он пролетел ещё пять лет назад и теперь вбил себе в голову, что, значит, была не судьба. Но вот и с тем, что гордо ознаменовалось судьбой у молодого человека пока не слишком-то и ладилось. В душе Джеджун всегда мечтал быть «творцом» будь то музыка или картины. Ему просто хотелось творить и приносить в мир прекрасное. Но так как закрытое пространство все ещё продолжало давить на юношу, и он не мог на несколько часов зависать в студии для написания песни, то стезя, по которой пошла его судьба, стало художество. Уже пять лет Джеджун занимается рисованием пейзажей. Он любил спать днем или ночью, просыпаясь то под рассвет, то под закат. И вооружившись своим волшебным чемоданчиком, с кисточкой в зубах, отправлялся за город. Единственная проблема, по которой юноша не мог найти себе нормальную работу было то, что он все так же продолжал шарахаться от женщин. И психически неуравновешенного человека ни одна из лучших студий города просто не решался принимать на работу. Поэтому все свои художества Джеджун продавал на улице, будучи сам себе хозяином. Заработок был небольшой, но на жизнь хватало. А то, что удавалось скопить он отправлял на лечение в клинику к сестре Юнхо, которая с того дня так и не пришла в сознание, впав в затяжную кому. Но все же это утро стало немного особенным для юноши. Он не уехал за город, а остался сидеть в квартире, в ожидании прибытия его... любовника? Как можно назвать отношения между людьми, которых связывает лишь ненависть. Юнхо всем сердцем ненавидел Джеджуна за то, что случилось с его сестрой. А Джеджун ненавидел Юнхо за то, что позволил ему жить как прежде с этим тяжким грузом на душе. Но они были связаны друг с другом незримой нитью. Зависели друг от друга. Были единственной опорой друг друга. - Эй! Ким Джеджун! – внезапно раздалось за дверью. По губам скользнула улыбка, с которой Джеджун и бросился открывать дверь для Юнхо. Юноша половину дня просидел, уставившись в окно, так что картина, представшая на его пороге, ничуть не удивила, а лишь позабавила. Весь в промокшей одежде, мелко подрагивающий и стучащий зубами от холода, Юнхо выглядел до безумия забавно. Но его норов это не уменьшило. Устав ждать, пока Джеджун налюбуется им, Юнхо грубо отпихнул парня с дороги. – Нельзя быть таким заторможенным по жизни, Ким Джеджун! – раздался звонкий голос из ванной. Тихонько пофыркивая в кулак, парень вновь вернулся на кухню, чтобы приготовить для своего гостя горячий чай. К характеру этого человека Джеджун уже успел привыкнуть за эти несколько лет. Да что там, он даже прекрасно понимал, что таким несдержанным Юнхо себя ведет только с ним. - А помнишь, – задумавшись, юноша не сразу заметил присутствие Юнхо на кухне и слегка вздрогнул от внезапного голоса над ухом, – как тогда было? Несомненно, Джеджун сообразил, что имеет в виду Чон. Тот самый день, пять лет назад, когда тоже шел дождь. - Я бы хотел никогда не забывать это. В той боли я обрел своё утешение, я обрел тебя. – Сильные руки тут же обхватили Джеджуна за талию, притягивая к себе, скользя ими вниз и сдавливая напряженными пальцами узкие бедра парня. Чужие настойчивые губы сомкнулись на мочке уха, со звериным рыком оттягивая мягкую плоть. Сдавленный хриплый стон вырвался из груди юноши, прижавшегося к крепкой груди любовника. - Я не позволю тебе это забыть, – убедительно проговорил его собеседник, и Джеджун верил этому голосу. - То, как я схватил тебя за волосы, любуясь твоими слезами. – Властная рука вцепилась в волосы Кима, путаясь в них и больно оттягивая, отчего пришлось стиснуть зубы, чтобы вновь не застонать. – Как ты покорно молчал, принимая свою судьбу. Как ты пал передо мной на колени, вымаливая прощение. Как ты послушно снял с себя всю одежду и без слов подставил свою задницу. Ох~ Как мне захотелось засунуть в тебя скалку, раздирая тебя до крови, слизывая твои слезы, затыкая твои крики медленными толчками в твоем маленьком рту. Ты будешь помнить это всегда, малыш~. Это была ненормальная, дикая смесь чувств и эмоций от резко нахлынувших воспоминаний. С одной стороны Джеджуну хотелось рассмеяться в лицо Юнхо, а с другой – забиться в угол и предаться слезам в гордом одиночестве. Но вместо этого он ловко извернулся в руках Чона и со странной мазохистской улыбкой вылил на грудь любовника только что налитую чашку горячего чая. Вскрик боли и мерзкий звон разбитой керамики раздались по кухне, а в следующее мгновение в глазах Джеджуна потемнело. Не растерявшись, Юнхо тут же приложил его головой об стол, а затем притянул к себе, кусая податливые губы, терзая их и тут же зализывая выступающую кровь. Перед глазами все ещё стояла пелена от столкновения с твердой поверхностью, и Джеджун не мог сопротивляться, когда его чуть обмякшее тело водрузили на стол, больно вдавливая спиной в осколки от кружки, предусмотрительно закинутые на стол. Боль. Кто бы знал, что для солнечного мальчика Джеджуна она станет чуть ли не смыслом жизни, требующей ежедневной дозы. Именно в боли они с Юнхо нашли свое утешение и желание, пусть и безумное, животное, но оно было необходимо обоим для продолжения борьбы за свою фальшивую жизнь. После душа Юнхо не стал переодеваться, лишь обмотал полотенце вокруг бедер, поэтому сейчас он яро стянул его, удерживая руки Джеджуна за спиной, заламывая и крепко связывая их полотенцем. Чон быстро скинул брюки с заторможенного парня, чуть дергающегося при каждом рывке и безвольно ерзающего по гладкой поверхности. После сильного удара об стол юноша все никак не мог сфокусировать взгляд, и Юнхо пришлось вдарить Джеджуну пару раз по щекам, приводя в чувство лишь за тем, чтобы в следующее мгновение закинуть его ноги себе на плечи и, растянув сразу четырьмя пальцам вход в задницу, резко без промедлений протолкнуть свой член. Парень закусил обветренные губы, выгибаясь всем телом, чтобы хоть как-то отстраниться от колких обломков бывшей чашки, царапающих нежную кожу, и разрывающей твердости, несдержанно наполняющей его. А затем последовали резкие толчки и немые мольбы о большем, выдаваемые тяжелым дыханием и затуманенным взором горящих вызовом глаз. Джеджун старался не издавать ни единого звука во время секса с Юнхо, что было своеобразным способом показать степень мучающей его совести. Единственный раз, когда Джеджуну довелось кричать под Юнхо, надрывая горло и захлебываясь непрекращающимися слезами, был в ту ночь, 5 лет назад. Сейчас же, ощущая, как истирается спина об неровные осколки, ему тоже хотелось раскрыть рот и позволить звукам вырваться из груди, но он гордо молчал, беззвучно принимая каждый жесткий толчок члена мужчины в себе. Ярость, застилающая глаза каждый раз, когда Юнхо входил в доступное тело, заставляла его нещадно сжимать бедра подрагивающего под ним парня, оставляя яркие пятна на светлой коже. - Ты. Маленькая. Грязная. Сучка. – С каждым новым толчком стремясь засадить глубже, вдарить сильнее, по слову выговаривал Юнхо. Джеджун упрямо глушил свои стоны, стискивая зубы и не прекращая смотреть в светящиеся остервенелым безумством глаза любовника. Его набухшая плоть терлась о живот Юнхо, причиняя невыносимые мучения, и каждый раз он пытался чуть приподняться, прижимаясь к разгоряченному телу плотнее. Во время секса им не требовалось много времени, чтобы кончить: грубые толчки; обжигающее дыхание; темные, подернутые дымкой пламенного азарта глаза; жаркие прикосновения, оставляющие красные отметины и царапины. Эти двое, казалось, заводятся лишь от того, что могут причинять друг другу такую боль, что это их грязный секрет, о котором никто больше не ведает. В последний раз притянув к себе тело парня, Юнхо кончил, с утробным рыком, заваливаясь на Джеджуна сверху и придавливая к столу, покрытому мелкими кусочками разбитой кружки. Парень завертелся, пробуя скинуть с себя тяжесть и отдалиться от колких обломков. Затем, как и всегда, тут уже последовали ленивые и неторопливые поцелуи, словно извинения, которые никогда не будут произнесены вслух. Кто-то говорил, что от ненависти до любви один шаг. Чон Юнхо и Ким Джеджун рассмеялись бы вам в лицо, если бы нашли в себе силы вновь начать улыбаться. Подвластны ли нам наши же жизни? Можно ли так сильно зависеть от одного единственного человека, как напоминание о единственно проблеске былого света в своей жизни. После смерти родителей Юнхо остался наедине с сестренкой, ставшей единственным светлым лучиком в его жизни. Чтобы обеспечить им обоим достойное существование, он работал на нескольких работах, редко находясь дома. В тот день сестра вышла встречать его с ночной смены, когда на неё напали в хлам пьяные парни. Ещё утром Юнхо мог лицезреть улыбающееся лицо своей сестры, ещё утром он мог погладить её по волосам и услышать недовольное шипение в ответ. Но это был последний раз, когда он видел свою сестру такой. Зная нынешнее состояние девушки, Юнхо понимал, что не может продолжать мучить и её и себя. Да и денег на поддержание жизни уходит слишком много. Сестра бы хотела, чтобы он жил нормальной жизнью, а не истязал себя изо дня в день. И Юнхо прекрасно осознавал, что однажды не выдержит и попросит врачей перекрыть кислород. Но пока рядом с ним был Джеджун, пока он мог упиваться его болью, Юнхо находил в себе силы бороться за жизнь сестры. Так продолжалось до осени, а потом настал конец. ~***~ - Итак, господин Чон, вы уверены в своем решении? – Недоверчиво переспросил секретарь, сверля своего боса полным любопытства взглядом. - Если бы сомневался, не достиг бы нынешних высот, – устало ответил Юнхо, откидываясь в кресле. Уже прошло 10 долгих лет с тех пор, как он положил белую лилию на надгробие своей сестры. Мучительных, долгих лет искупления вины и попыток вернуться в нормальную жизнь. Жесткость и властность парня сыграли важную роль, легко проложив ему дорогу к верхам. А тут уже юноша не растерялся и начал вцепляться в любой проект, доводя его до совершенства. И вот уже как несколько лет Юнхо пожимает плоды своих трудов, восседая в кресле председателя небольшой, но предприимчивой фирмы. Казалось бы, что его жизнь стала идеальной и все тени прошлого остались позади. - И ещё кое-что! – подскочив, секретарь протянул ему листок с приглашением. – Миссис Ли из корпорации «Ли» прислала вам приглашение на свадьбу своей дочери. Говорят, что её будет оформлять сам Хиро! Представляете?! Тот самый таинственный художник-рукописец, всполошивший весь город! Интересно, как же он выглядит. Может мисс Ли с ним общалась? Вы же спросите для меня, правда? Юнхо был прекрасно наслышан об этом художнике, чьи картины внезапно стали появляться на элитных аукционах и разбираться по невероятно высоким ценам. Одну из них мужчина даже приобрел себе, глубоко в душе понимая, кто их автор. Ведь не мог он не узнать руку любимого человека. Собственно покупал он картину первый раз по просьбе своего секретаря, который был просто ярым фанатом работ Хиро. Но когда рука Юнхо скинула с полотна ткань, оголяя картину, сердце мужчины дрогнуло, а под ложечкой неприятно заныло. Вот оно. То чувство, от которого Юнхо не смог избавиться и по прошествии 10-ти лет.