Запах крови, запах роз

      Она врывается в гостиничный номер, с преувеличенной аккуратностью придерживая дверь за собой.       — Мы выиграли этот бой.       От нее пахнет кровью. Она смыла с себя грязь и пот, но кровью все равно пахнет, остро и пьяняще. Пахнет убийством. На щеках горит румянец, в глазах — дикий огонь. Ей не нужно ничего добавлять, нужно только запереть дверь.       Он встает и призывно разводит руки.       Замок щелкает. Плащ серой кляксой остается на ковре, на полпути между входом и кроватью. В грудь врезается живой комок бешеной искрящей энергии. Если бы доспехи могли быть такими же легкими, как эта шелковая блуза, враги бы даже не успевали заметить, с какой стороны их настигает возмездие. Но вслух он этого не скажет — в ее дурную голову вполне может прийти мысль попробовать выйти биться в тряпках.       Вслух он смеется гулким дробящимся смехом и позволяет завалить себя на спину. Горячие губы жадно накрывают его рот, тонкие пальцы нашаривают крепежные ремни под саронитовыми пластинами.       — Сколько раз говорить… — шипит она ему куда-то в подбородок.       — Мне так нравится, — улыбается он, помогая сорвать с себя наруч. Она недовольно урчит, раскидывая в разные стороны детали его доспеха, словно большая кошка, жаждущая добраться до вожделенной плоти. То и дело наклоняется, беспорядочно целуя в лицо, под подбородок, в шею. Он в очередной раз подставляется, и тело вдруг простреливает нервным импульсом. Он прижмуривает глаза, медленно выдыхает сквозь зубы и сгребает в кулак ее длинные белые волосы.       — Хватит. Кусаться, — отдирает он ее от себя, наматывая хвост на руку. Она прогибается назад и досадливо бьет кулаком по кирасе. Он привстает, срывая последний крепеж на плече, и отбрасывает перекосившийся нагрудник прочь. — Отравишься.       — Свет защищает меня, — улыбается она нахально и показывает язык. Розовый, юркий, горячий. Он смотрит на него. Рывком опрокидывает ее, погребая под собой, и впивается в губы, словно собирается вытянуть его, выдрать и сожрать. Гибкое тренированное тело извивается под ним, какая-то (трезвая) часть сознания отмечает, как ослабли ремни на бедрах. Чужие пальцы царапают коротко остриженными ногтями по заношенной рубахе, пытаются вытащить ее край. Наконец, им удается. Он выпускает ее только для того, чтобы позволить стянуть с себя одежду.       Они катаются по широкой кровати, сдирая друг с друга оставшиеся тряпки и броню. Она снова его седлает, и последней оказывается ее блуза. Белый шелк взлетает к потолку, как флаг о сдаче. Она отбрасывает волосы с лица, глядит насмешливо и опускается сверху. Она выиграла этот бой.       Он смотрит на ее почти мальчишеское тело, на вспыхивающих в такт движениям золотых птичек в маленьких острых сосках. На то, как она властно останавливает его попытку приподняться. Со смехом думает о том, что это все та же робкая и трепетная девочка, не знавшая ни одного мужчины до него. Думает, что больше не сможет спокойно смотреть на нее в седле.       — Кричи, — он берет ее за бедра — крепко, до синяков. — Кричи!       Она не кричит, но стонет тихо, заставляя давно не бьющееся сердце сжиматься. Наклоняется, когда он протягивает руку, и осторожно прикусывает палец, прежде чем обхватить его губами. Он обводит язык — горячий, податливый. И невольно облизывает собственные сухие губы. Она улыбается ему и выталкивает изо рта, захлебываясь стоном.       Темп постепенно ускоряется, голос становится глуше и глубже. Но она не кричит. Она только выдыхает как-то удивленно, вдруг замерев на миг с широко распахнутыми глазами, а потом содрогается всем телом, крепко зажмурившись и стиснув зубы до хруста, запрокидывая голову. Он тоже вздрагивает, чувствуя, как она трепещет вокруг. А затем становится совсем мягкой, будто разом лишившись жил, и клонится к нему на грудь.       Он позволяет ей упасть, но не на себя, а в подушки, вывернувшись и прижав ладонью меж лопаток. Она не противится, только поворачивает голову, подставляя соблазнительно длинное ухо. Он прихватывает его зубами и, придавив ее грудью, тянется к маленькому фиалу на тумбочке.       — Нечестно… — шепчет она.       — Сама виновата, — говорит он и засовывает в ухо язык.       Комната насквозь пропитана запахом розового масла. Лана сладко дремлет, распластавшись у него на груди. Он ласково перебирает ей волосы, думая, что надо бы сложить ее на матрас и открыть окно. Но медлит. Умиротворяющее тепло ее тела струится по нему, невидимый глазу свет окутывает мягким покрывалом. Он опускает веки и думает: еще немного. И чувствует себя почти живым.